— Они могут вступить в клуб, если захотят?

— Если их пригласят и они смогут оплатить вступительный взнос. Я иной раз думаю, что и мне это не по карману.

— Вы сказали, если их пригласят?

— Да.

— А кто состоит в «Федералист-Клаб»?

— Политики, государственные чиновники, деятели культуры, ученые.

— И бизнесмены?

— Да, конечно. И бизнесмены.

— Крупные бизнесмены, не так ли?

— Хорошо. Крупные бизнесмены.

— И каждого должны пригласить?

— Да.

— Вас тоже приглашали?

— Да, приглашали.

— То есть вы не напрашивались на приглашение?

— Нет, не напрашивался.

— Нет?

— Нет.

— У меня есть копия вашего письма некоему мистеру Ричарду Гаммеджу. Мистер Гаммедж президент «Гаммедж интернейшнл». Вы слышали о мистере Гаммедже и «Гаммедж интернейшнл»?

— Да.

— Разумеется, слышали, поскольку «Гаммедж интернейшнл» принадлежит половина Кливленда и больше тридцати тысяч членов вашего профсоюза работают на заводах этого концерна.

— Я знаю мистера Гаммеджа.

— Конечно, знаете. Причем достаточно хорошо, чтобы обращаться к нему по имени.

— Я ко многим обращаюсь по имени.

— Естественно, Дон, и не только вы. Так вот, в этом письме вы называете мистера Гаммеджа «Дорогой Дик».

— И что?

— Я хочу зачитать один абзац. Только один. Из вашего письма Ричарду Гаммеджу, начинающегося со слов «Дорогой Дик».

— Зачитывайте.

— Но прежде я хочу упомянуть о том, что мистер Гаммедж один из ведущих участников ваших переговоров с промышленниками о заключении нового трудового соглашения. Это так?

— Да, он участвует в переговорах.

— А может, не просто участвует, а возглавляет представителей промышленников?

— Я же сказал, он участвует в переговорах.

— Но разве не он ведет переговоры? Вы — со стороны профсоюза, он — от промышленников? Можно ведь сказать и так?

— Можно.

— Попросту говоря, в конце концов вы и мистер Гаммедж решаете, какой будет зарплата членов профсоюза на срок действия очередного соглашения.

— Вы сильно все упрощаете.

— Но в чем-то я прав?

— В самой малости.

— Так вот что вы пишете в письме, начинающемся со слов «Дорогой Дик»: «Я навел справки и теперь могу гарантировать, что отказа не будет, если ты и Артур вновь предложите мою кандидатуру. У меня нет ни малейшего желания вновь ставить вас в неловкое положение. На этот раз никто не будет возражать против моего приема в клуб, а ты знаешь, сколь много это для меня значит». Это ваши слова, Дон?

— Я не помню, что писал такое письмо.

— Не помните? Так вот, третьего сентября тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, согласно архивам «Федералист-Клаб», вы стали его членом по рекомендации мистера Ричарда Гаммеджа и мистера Артура Болтона. На общем собрании членов клуба вы получили один черный шар, и четвертого сентября секретарь клуба послал вам приглашение войти в «Федералист-Клаб». Здесь я должен добавить, что мистер Артур Болтон — главный юрист «Гаммедж интернейшнл». И еще. Впервые ваша кандидатура, согласно тем же архивам «Федералист-Клаб», была предложена девятого января теми же господами и не прошла, получив три черных шара при проходных двух. Не хотите ли высказаться по этому поводу?

— Да о чем тут говорить?

— Ну, вы представляете себе, почему в первый раз вас прокатили?

— Наверное, я кому-то не понравился. Не все же меня любят.

— Но почему вы хотели стать членом клуба, в котором вас не любят?

— Таких набралось всего трое.

— И вы попросили мистера Гаммеджа и мистера Болтона вновь предложить вашу кандидатуру?

— Да, похоже, что попросил.

— Почему их?

— Потому что они были членами клуба.

— Они ваши друзья?

— Да, полагаю, что да.

— Другими словами, вы обговаривали условия трудового соглашения, от которых зависит зарплата членов профсоюза, с вашими друзьями? Интересная ситуация, знаете ли.

— Наша дружба не имеет ни малейшего отношения к переговорам.

— Ни малейшего?

— Совершенно верно.

— Понятно. То есть, когда начнутся переговоры по вашему новому трудовому соглашению, насколько мне известно, они намечены на следующий месяц, и вы сядете за один стол с мистером Гаммеджем и мистером Болтоном, они будут для вас просто промышленниками, а не близкими друзьями, у которых вы в долгу за то, что они рискнули своей репутацией, второй раз предлагая вашу кандидатуру после того, как в первый вас прокатили на вороных?

— В деловых переговорах дружеские отношения только помогают.

— Вы все еще член «Федералист-Клаб», не так ли?

— Да.

— Вы никогда не думали о том, чтобы выйти из клуба?

— Нет.

— Понятно. Скажите, Дон, а какой процент черных в вашем профсоюзе?

— Понятия не имею. При приеме в профсоюз мы не интересуемся цветом кожи.

— Но черных в профсоюзе много?

— Да.

— Примерно половина?

— Не знаю. Возможно, и половина.

— А сколько черных в «Федералист-Клаб»?

— Не знаю.

— Вы видели хоть одного черного члена клуба?

— Видите ли, я там бываю редко. И не приглядывался.

— Разве клубные правила не запрещают прием в члены клуба потомков африканцев и азиатов?

— Я никогда не читал клубные правила.

— Там, между прочим, так и записано. Вы помните Остина Дэйвиза?

— Нет, не припоминаю.

— Он черный. Занимал пост заместителя секретаря министерства торговли.

— Да, теперь вспомнил. Но лично я его не знаю.

— Тогда, быть может, вы вспомните март шестьдесят шестого. Вы уже пять месяцев состояли в клубе, когда несколько его членов предложили вам поддержать кандидатуру Остина Дэйвиза.

— Да, теперь вспомнил. Я согласился поддержать его кандидатуру. Иначе и быть не могло.

— Согласились. И стали двенадцатым из тех, кто пошел на это, так?

— Вероятно, да.

— И что произошло потом?

— Насколько я помню, кандидатуру мистера Дэйвиза забаллотировали.

— Сколько он получил черных шаров?

— Точного числа я не знаю.

— Но много, не правда ли?

— Вроде бы.

— Пятнадцать черных шаров, Дон.

— Я вам верю.

— Комитет двенадцати, предлагавший кандидатуру мистера Дэйвиза, обсуждал возможность такого исхода голосования, не так ли?

— Да, мы говорили об этом.

— И чем вы намеревались ответить?

— Ничего конкретного не предлагалось, разве что вновь выставить кандидатуру мистера Дэйвиза.

— Предполагалось, Дон.

— Я не помню.

— Вы собирались вместе выйти из клуба, в знак протеста против дискриминационных порядков, царящих в «Федералист-Клаб». Теперь припоминаете, Дон?

— Возможно, шли такие разговоры.

— Не просто разговоры, вы приняли решение выйти из клуба, если Дэйвиза забаллотируют. Было такое?

— Возможно. Раз вы говорите.

— И одиннадцать из двенадцати действительно вышли из клуба, так?

— Ну, видите ли, выбор каждый делал сам… Я хочу сказать…

— Дон?

— Да.

— Почему вы остались в клубе?

— Я решил, что этим смогу принести больше пользы, попытаюсь изменить клубные правила…

— Дон, правила изменились?

— Нет, пока еще нет.

— И вы по-прежнему член клуба?

— Да.

— Вы по-прежнему состоите в клубе, члены которого сплошь белые политики и крупные бизнесмены, которые отказываются допустить в свой клуб черных. Правильно я вас понял?

— Да, но…

— Это все, Дон. Рекламная пауза.

В комнате для гостей Оскар Имбер и Чарлз Гуэйн в ужасе смотрели на экран.

— Слава богу, трансляция идет не на всю страну, — раз за разом повторял Гуэйн. — По крайней мере, не на всю страну.

Смотрел телевизор и Фред Мур. И не понимал печали Имбера и Гуэйна.

— Чего вы стонете? Мне кажется, старина Дон смотрится с экрана ничуть не хуже, чем раньше.

Каббину не пришлось спрашивать Чарлза Гуэйна или Оскара Имбера, понравилось им его интервью или нет. Ответ читался на их лицах. А вот Фред Мур сиял, как медный таз.