Каббин наблюдал, как мрачнели лица Гуэйна и Имбера. Наверное, им не приходилось играть в столь жесткие игры. А это всего лишь начало. Дальше-то будет куда хуже, потому что Сэмми жаждал победы, а поражение оборачивалось для него полным крахом. Господи, да когда же он последний раз так страстно чего-то хотел? Наверное, лишь в Питтсбурге, когда его так и подмывало прыгнуть в автобус, который увез бы его в Голливуд. Чего-то хотелось и потом, но все его желания удовлетворялись куда с большей легкостью. «Да, хочется переизбраться в последний раз, — думал он, — но не убиваться же мне из-за поражения. А может, оно будет и к лучшему. Для меня и Сэйди. С Сэйди надо бы объясниться. Сказать ей, что после выборов все наладится. Господи, Каббин, хорошенькую ты заварил кашу».

Пленка закончилась. Гуэйн и Имбер сидели мрачнее тучи. На губах Каббина играла циничная улыбка.

— Удивлен? — спросил он Имбера, когда тот наконец поднял на него глаза.

Имбер кивнул.

— И что вы намерены делать?

— Во вторник встречусь с Барнеттом.

— Что вы ему скажете?

— После того, как заткну эту пленку ему в глотку?

— Да.

— Не знаю. Но думаю, мне будет что сказать.

Имбер повернулся к Гуэйну.

— Скажи ему об этом.

— О чем? — переспросил Каббин.

— Телеграфные агентства хотят услышать ваш ответ на требование Сэмми.

— А что Сэмми потребовал?

— Сегодня он провел в Вашингтоне пресс-конференцию.

— И что?

— Потребовал, чтобы вы ушли в отставку.

Каббин фыркнул.

— Господи, я уж подумал, он сказал что-то важное.

Актовый зал в школе Калумет-Сити с трудом вместил две тысячи семьсот одиннадцать человек, членов профсоюза, их жен и подружек, пожелавших заплатить один доллар и поучаствовать в лотерее, единственным призом которой была новенькая яхта с фибергласовым корпусом стоимостью шесть тысяч четыреста девяносто девять долларов. Яхта на специальной тележке красовалась в данный момент на сцене, рядом с сине-белым флагом штата.

Дональд Каббин прибыл в школу на черном «олдсмобиле». Фред Мур сидел за рулем, Дон — рядом с ним, а Оскар Имбер, Чарлз Гуэйн и Келли Каббин расположились на заднем сиденье. По звонку Фреда Мура чикагская полиция предоставила патрульную машину. От отеля «Шератон-Блэкстоун» до Калумет-Сити она ехала впереди, поблескивая включенным «маячком», а за квартал до школы включила сирену, дабы все знали о прибытии важной персоны.

Пока функционеры местного отделения профсоюза приветствовали Каббина, Фред Мур подошел к патрульной машине. Протянул руку сидящему за рулем копу.

— Спасибо, парни.

Коп почувствовал ладонью сложенные купюры и улыбнулся.

— Всегда готовы помочь, мистер Мур, — скосив глаза, увидел, что Мур сунул ему две двадцатки. — Если хотите, мы можем покрутиться вокруг. На случай, что понадобимся вам.

— Да нет, дорогу назад мы найдем и сами, — ответил Мур.

— Спасибо вам.

— Пустяки.

Отойдя от машины, Мур записал в блокноте: «Полицейский эскорт, 75 долларов». А затем присоединился к Каббину и обступившим его профсоюзным функционерам.

— Вы чертовски хорошо выглядите, — уже в четвертый раз говорил Каббину президент местного отделения.

— А чувствую себя еще лучше, Гарри, намного лучше. Народу собралось много?

— Полный зал. Ни одного свободного места.

— Каков распорядок?

— Вы у нас главная звезда, как я и говорил. Других выступающих не будет, я только представлю вас. Разумеется, мы должны отдать должное традициям, а потому парень, который в свое время пел с Фредом Уэрингом, исполнит с нами «Звездно-полосатый флаг»,[21] потом я представлю вас и вы произнесете речь.

— И когда он пел с Уэрингом? — спросил Каббин.

— Я думаю, в сороковом или сорок первом.

— А чем он занимается теперь?

— Преподает музыку в школе и поет за похоронах и свадьбах. Я думаю, ему за шестьдесят, но поет он по-прежнему здорово.

Через боковую дверь и по коридору Каббина провели за сцену. Местные функционеры пытались держаться как можно ближе к президенту профсоюза.

Войдя в зал, Гуэйн увидел, что все три национальные телекомпании уже подготовили к работе необходимое оборудование. Рядом со сценой стояли три журналиста. Гуэйн направился к ним.

— Добро пожаловать в Калумет-Сити, господа.

— Мы все дрожим от нетерпения, — сказал репортер Си-би-эс, когда Гуэйн пожимал ему руку.

Затем он обменялся рукопожатием с его коллегами из Эй-би-си и Эн-би-си.

— Я думал, ты в Гватемале или еще Бог знает где, — улыбнулся он репортеру Эй-би-си.

— А там я уже побывал, а теперь в наказание меня послали сюда. Экземпляр речи у тебя есть?

— Держите, — Гуэйн раздал каждому по два экземпляра. — Самые яркие места отмечены на полях, на случай, что вам не захочется читать все.

— Кто ему пишет речи? — полюбопытствовал репортер Эн-би-си.

— Речи Дон пишет сам. Сидит всю ночь и скрипит гусиным пером по пергаменту. Я думал, вы это знаете.

— Как-то запамятовал, — ответил репортер Эн-би-си, проглядывая текст речи. — Где ответ Сэмми?

— В речи нет ничего. Он, возможно, скажет об этом в самом начале.

— Он говорит что-нибудь еще?

— Да, упоминает о том, сколь славно потрудился он для профсоюза.

— А Сэмми он где-нибудь приложил? — спросил репортер Эй-би-си.

— Страница пять. Кажется, он назвал его человеком, «который хронически не способен что-либо решать».

От телерепортеров Гуэйн двинулся к столику, за которым сидело пять человек. На их лицах читалась откровенная скука. Представители прессы, сразу понял Гуэйн.

В маленькой гримерной за сценой Дональд Каббин расчесывал серебристые волосы. Он был в темно-синем костюме, в синем, в белый горошек, галстуке-бабочке и белой рубашке. Днем он поспал два часа, а потом парикмахер отеля побрил его и сделал массаж. Выглядел он отдохнувшим, розовощеким, трезвым. Так оно практически и было. Каббин отвернулся от зеркала.

— Как я выгляжу? — спросил он сына и Фреда Мура.

— Отлично, — ответил Мур. — Вы просто великолепны, Дон.

— Келли?

— Высший класс.

— Где моя речь?

— Держи, — Келли протянул отцу десятистраничную речь, напечатанную на специальной машинке особо крупным шрифтом.

Каббин пробежал взглядом первую страницу, затем все остальные. Поднял глаза к потолку, губы его зашевелились. Потом он кивнул, похоже, себе, и повернулся к Фреду Муру.

— Знаешь, Фред, я бы пропустил глоточек на дорожку, — и посмотрел на Келли, дабы понять, как воспринимает сын его желание.

Келли улыбнулся.

— Тебе незачем оглядываться на меня.

— Ты меня смущаешь, — Каббин потянулся к бутылке «Выдержанного», которую уже достал Мур.

— Я не опекун моего отца.

— Рад это слышать. Я-то уже начал думать, ему таковой необходим, — глотнув бербона, Каббин вернул бутылку Муру.

В дверь постучали.

Фред Мур открыл ее лишь после того, как бутылка исчезла в кармане. Вошел президент местного отделения. Чувствовалось, что он нервничает.

— Мы готовы, Дон.

— Тогда в путь, — Каббин шагнул к двери.

— Вы выйдете следом за мной, мы сядем на сцене посередине, а остальные по бокам.

За дверью гримерной толпилось человек десять, все в черных костюмах, белых рубашках и галстуках. Функционеры местного отделения профсоюза.

Потом все построились в колонну, президент отделения встал первым, Каббин — ему в затылок, и двинулись к сцене. Встретили их жидкие аплодисменты. Сели они на складные стулья, расставленные у зеленого задника под белым транспарантом с надписью:

— Ты спустишься в зал? — спросил Келли Мура.

— Нет, останусь здесь. Вдруг я понадоблюсь Дону.

Келли кивнул и зашагал в глубь кулис. Когда он занял свое место в первом ряду, между Гуэйном и Имбером, молодой методистский священник уже помолился за благополучие всех присутствующих в зале, а также их руководителей на государственном уровне. Потом секретарь-казначей местного отделения представил свою двенадцатилетнюю племянницу, которая прочитала клятву верности, повторенную залом. И наконец, ведомые учителем музыки, которому аккомпанировала жена, все спели «Звездно-полосатый флаг». Каббин отметил, что старику особенно удаются высокие ноты.