Происходило что-то совершенно новое — что-то такое, чего надразум не испытывал ни разу за бесчисленные тысячи лет своего существования.

Хизер отчаянно старалась сохранить свой разум чистым, чтобы обнаружить причину этого глубочайшего изумления.

И, наконец, она его ощутила: странное чувство, когда тебя словно касается призрачная рука, словно вдруг рядом возникает ещё кто-то.

Вот оно.

Что-то здесь есть.

Впервые за всё время своего существования надразум осознал присутствие чего-то другого. Кого-то другого.

Это было невероятно — абсолютно невероятно.

Слово «одиночество» не имело даже определения на уровне надразума. Оно имело смысл лишь в трёх измерениях и относилось к кажущейся изоляции отдельных узлов. Но в четырёхмерном пространстве оно было бессмысленно — так же бессмысленно, как вопрос о том, где расположен край вселенной.

Или, так, по-видимому, надразум до сих пор считал.

Но сейчас случилось невероятное — в четырёхмерном пространстве появился ещё кто-то.

Другой надразум.

Человеческий надразум напрягался в попытках понять. Ощущение было ему настолько же чуждо, как для Хизер — начать видеть новый цвет, воспринимать напрямую магнитное поле или слышать музыку сфер.

Другой надразум.

Что это может быть?

Хизер подумала о человекообразных обезьянах — гориллах, шимпанзе, горстке оставшихся орангутанов. Возможно, один из этих совершил, наконец, прорыв, шагнул за пределы животных ограничений и обрёл сознание, мыслительные способности пусть и несравнимые с человеческими, но находящиеся на уровне наших предков Homo habilis.

Но тут было другое. Хизер чувствовала нутром своей человеческой сущности, что это не ответ.

Потом Хизер подумала об ПРИМАТах — аппроксимациях психологического опыта, на создание которых её муж и другие учёные потратили годы. Они никогда толком не работали, им так и не удалось стать людьми. Но, возможно, это изменилось: их постоянно совершенствуют, бесконечно обновляют на пути к истинному сознанию. Возможно, Саперштейн или кто-то ещё решил проблему квантовых вычислений; ведь они с Кайлом ещё не обнародовали сообщение Ханекера, так что Саперштейн не знал, что этого надо опасаться.

Но нет, и это тут не подходит.

Тот, Другой не был здесь — как бы широко ни трактовалось это «здесь» в четырёхмерном мире надразума.

Нет — Другой был там. Где-то в другом месте. И тянулся, стремился к контакту, касался человечекого коллективного бессознательного в самый первый раз.

И тогда Хизер поняла.

Это и правда был другой надразум — но надразум не с Земли.

Это были центавряне. Их мысли, их архетипы, их символы.

Они послали сообщение по радио в качестве вестника, провозглашающего их приход. Но человеческий надразум, замкнутый в тисках собственных представлений, неспособный понять, упустил этот момент. Отдельные люди давно заявляли, что мы, должно быть, не одиноки во вселенной, но человеческий надразум знал — знал в самой глубине своего естества — что возможна лишь изоляция.

Но он ошибался.

Центавряне прорвались к нему.

Контакт был установлен.

Были ли то отдельные, трёхмерные центавряне, летящие к Земле? Расширяющие пределы своего надразума, протягивающие его отросток от Альфы Центавра к жёлтой звезде в созвездии, которое люди зовут Кассиопеей, и в ходе этого растяжения успешно сократившие промежуток до такой степени, что надразум Земли и надразум Центавра соприкоснулись, начали взаимодействовать, и — пока что очень слабо и неуверенно — общаться?

Если центавряне приближаются, то кто знает, через какое время они появятся здесь во плоти? Радиосообщения начли приходить десять лет назад; даже надразум наверняка связан релятивистскими ограничениями. Центаврянам нужно лететь с половиной скорости света, чтобы прибыть сюда сейчас, исходя из предположения, что они отправились в путь вместе с первым их сообщением; летя же с четвертью скорости света, они должны быть сейчас в двух световых годах от Земли.

Хизер почувствовала, как мысли зароились у неё в мозгу, несмотря на усилия держать её ясной, и…

Нет. Нет, то был не её мозг. То был мозг всех. Человеческий надразум пытался разобраться, ломал голову, искал ответ.

Хизер решила не сопротивляться. Она расслабилась, отдавшись волнам изумления, любопытства и ожидания чуда, прокатывавшимся сквозь неё…

Мордатый тип шел по пятам за Кайлом, который направлялся к Маллин-Холлу, грызя на ходу яблоко. Его звали Фогерти, и у него был контракт с Североамериканской Банковской Ассоциацией. Не сказать, что САБА была его главным клиентом, но раз в несколько лет Налик звонил ему и предлагал работу.

Фогерти обрадовался, когда Могилл не отправился после своего семинара прямиком в метро. Иначе сегодня у Фогерти не было бы возможности отработать свою плату. Однако ему не составит труда застать Могилла одного в его кабинете или лаборатории. Университет летом практически пуст, а к вечеру в Маллин-Холле вообще не остаётся людей. Фогерти остановился у газетного терминала и загрузил «Глоуб энд Мэйл» в украденный планшет. Он изучил Маллин-Холл сегодня в первой половине дня; он немного посидит почитает в студенческой комнате отдыха на третьем этаже, пока здание не опустеет. И тогда он решит проблему с Кайлом Могиллом раз и навсегда.

Внезапно Хизер почувствовала, как её что-то схватило. В её невидимое тело, до тех пор свободно парящее в психопространстве, словно вцепилась гигантская рука. Она обнаружила, что её тянет вверх и прочь от стены гексагонов, выше и выше и выше. Без какого-либо ментального усилия с её стороны перспектива внутреннего вида сферы трансформировалась в наружный вид двух полусфер с вихрем золотого, серебристого, красного и жёлтого на дальнем плане.

Две длинных переливчатых змеи пролетели перед ней почти одновременно, одна вверх, другая — вниз. Она неслась теперь вперёд с умопомрачительной скоростью — по крайней мере, так она думала; никакого встречного ветра не чувствовалось за исключением почти подсознательного ощущения системы вентиляции внутри конструкта.

Два гигантских шара вскоре исчезли у неё за спиной. Потом произошёл третий тип неккеровой трансформации, и она начала воспринимать новую тройку измерений. Она увидела цветовой вихрь как набор дисков, брозовых и золотых, серебряных и медных, словно металлические шашки или хоккейные шайбы, видимые с ребра и сложенные в шаткие стопки. Пространство вокруг неё превратилось в длинные, шелковисто-белые полосы.

Но потом, почти сразу же, всё изменилось снова, перешло обратно к виду изнутри соединённой сферы. Она летела горизонтально к необъятному ртутному океану. Словно вампир, она не отражалась в его поблёскивающей поверхности, но всё равно инстинктивно выставила перед собой руки, чтобы защитить лицо, и…

…и ударилась в поверхность, которая расплескалась, как сделала бы жидкая ртуть, на тысячи круглых капель…

Новая неккерова трансформация: опять вид снаружи, две сферы позади неё, вихрь впереди.

И она по-прежнему несётся вперёд. Столкновение, хотя и зрелищное визуально, никак ей не повредило. Однако теперь она была свободна от сферы.

Вихрь больше не был бесконечно далёким фоном. Теперь он приближался, нависал, его поверхность бурлила…

…и прямо впереди в нём было отверстие. Идеально правильное пятиугольное отверстие.

Да, пяти-, а не шестиугольное. Все многоугольные фигуры, что она до сих пор видела в этом странном мире, имели шесть сторон, но это отверстие — лишь пять.

Подлетев ближе, она увидела, что это не просто отверстие. Скорее, это туннель, пятиугольный в сечении, уходящий вдаль; его внутренние стены гладкие, влажные, синие — она лишь сейчас осознала, что до сих пор не видела этого цвета в психопространстве.

Каким-то образом Хизер знала, что пятиугольник был частью другого надразума, отростком, который он неуверенно протягивал, чтобы войти в контакт с человеческой общностью.