— Ты расскажешь ему обо мне?

Я кивнула.

Я держала его за руку, когда он ушел.

Ему было 48. Джеймсу было 14 недель.

Доктор Готлиб вошел, когда Нана громко рыдала в окружении безгласных тропических рыбок.

— Нина, — сказал доктор Готлиб, — Нина.

Нана подняла на него глаза и вытерла лицо обратной стороной ладони.

— Нет, ничего, — сказала она, — просто, просто…

— Все нормально? — спросил доктор Готлиб.

— Да, да, все в порядке. Нормально.

— А как папа?

Нана, в расстроенных чувствах, забыла, что доктор Готлиб был не в курсе Папиной болезни. Она плакала. Она всхлипывала. Она попыталась сказать ему. Она пыталась произнести что-то вроде:

— Мне страшно, так страшно. Боюсь его смерти.

Говорить сквозь рыдания не слишком-то удобно. При этом особенно сложно выражаться ясно.

Доктор Готлиб был тактичен. Он не хотел расстраивать Нану еще сильнее. Он не хотел выжимать из нее жуткие детали случившегося. Если Нана хочет вернуться к нормальной жизни после такого потрясения, она имеет на это право. Понятно, отчего она не в себе.

Не думаю, что стоит слишком уж винить доктора Готлиба за то, что он предположил, будто Папа умер.

— Может, тебе пойти домой? — спросил доктор Готлиб.

Да, он отправил скорбящую дочь домой. В присутствии смерти, считал доктор Готлиб, зубам места нет.

Он не был идеологическим маньяком. Он не переоценивал важность сияющей улыбки.

Позвольте мне прерваться еще на минуточку.

В 1975 году Энди Уорхол написал книгу “Философия Энди Уорхола (от А к Б и наоборот)”. Вернее сказать, он ее не написал. Он ее продиктовал. В любом случае, одна из мыслей, которую он написал или продиктовал, звучала так:

Иногда секс — тоска по тем временам, когда тебе хотелось секса.

Секс — это тоска по сексу.

И мне кажется, что так оно и есть. По крайней мере, иногда. Например, после того, как Стейси и Хендерсон разошлись, Стейси встретила мальчика по имени Кваме. Он ей понравился. Кваме учился в Университете Миддлсекса на кафедре экологии. С Кваме было интересно. Он рассказывал ей про рыб Северного моря. Северное море очень загрязнено промышленными отходами. Это создает массу проблем для рыб. К сожалению, Кваме был мелковат и носил очки в тонкой серебряной оправе. Поэтому Кваме не слишком привлекал Стейси. Она любила крупных и крутых мальчиков. Но она все равно занималась с ним сексом. Кваме ей нравился. И ей казалось, что секс — это то, чем она любит заниматься с мальчиками, которые ей нравятся. То, чем она занималась с Хендерсоном. Секс, для Стейси, был тоской по сексу.

Предыдущий раздел был не просто отступлением. Я написал его не для того, чтобы повеселить вас и отвлечь от самого печального момента моего рассказа. У меня была причина поважнее.

Точно так же, как в случае с Энди, Стейси и Кваме, через несколько дней после ухода Наны в постели Моше оказалась Анджали. Они почти засыпали.

Может, вас это удивит. Может, вас удивит, что Моше и Анджали все еще вместе.

Может, вы полагаете, что если из ménage à trois уходит третий, то двое оставшихся почувствуют себя не слишком удобно. Сразу станет ясно, что они никогда не были парой. Они просто остатки от любви втроем. И такой паре придется туго.

В некоторой степени это так. Но вы забываете одну существенную деталь. Взять да и признать, что вы лишь две трети от трио, довольно неприятно. И даже стыдно. И даже если паре и приходится туго, ни один из них этого не признает. Ни один из них не признает, что в их отношениях наметились сложности. У обоих есть причины держать язык за зубами.

Какие причины? спросите вы.

Я думаю, лучше всего эти причины опишет сексуальная сцена. Да-да, сцена секса. Возможно, вам надоел секс. Хочу вас успокоить. Это последняя сексуальная сцена в книге. К тому же это приятная сексуальная сцена. В отличие от прочих сцен секса в этой книге, мы больше не станем углубляться в анатомию. Это будет ностальгический секс. Вообще, сцену ностальгического секса трудно назвать сексуальной сценой. Это вам не великий акт соития.

Так вот, Анджали была в постели с Моше. Тому, что Моше держал язык за зубами, была одна простая причина. Вот она. Моше не был уверен, что Анджали стала совершенной гетеросексуалкой. Поэтому Моше помалкивал. Пораженный и сбитый с толку последними событиями, Моше решил: “поживем — увидим”.

И я уверен, что Моше поступил правильно. С практической точки зрения он выбрал верный образ действий. Анджали совсем не была уверена, что она совершенная гетеросексуалка. Но она была доброй девочкой. Она неспособна была вот так взять и сказать Моше, что он ей не любовник. Анджали боялась, что, сделав так, она признает весь их ménage абсолютным лицемерием. А потом у нее была еще одна причина. Ей было одиноко. Она очень скучала по Нане. А когда вам одиноко, всегда гораздо приятнее иметь кого-нибудь под боком, чем не иметь.

Вот почему Моше и Анджали все еще были вместе. Вот почему они старались не обсуждать странный характер своих отношений.

И вот что я еще думаю. Хотя Моше и Анджали не были счастливы (если не сказать сильнее) в своей ménage, я не вижу, почему бы им не быть счастливыми вдвоем. Чувства в новой жизненной ситуации могут меняться довольно быстро. Например, мне кажется, что когда двое случайно оказываются вместе, для них вполне естественно думать, что все образуется. Вполне естественно надеяться на лучшее. Людям свойственно все улаживать. Мне кажется, люди — прирожденные, инстинктивные оптимисты.

Анджали и Моше были оптимистами. В конце концов, они нравились друг другу. По секрету друг от друга они думали, что, возможно, смогут быть парой. Не слишком вероятно, но возможно.

Но где же обещанная сцена секса?

А вот она. Пока я рассказывал вам о чувствах Моше и Анджали, они тихонько трогали друг друга.

Через неделю-другую Нана и Моше шли по Хэттон-Гарден под дождем. Хэттон-Гарден — это улица лондонских ювелиров. А еще это очень еврейская улица. Мне кажется, это просто совпадение. Мне кажется, что в английских словах “jew” — “еврей” и “jeweller” — “ювелир” нет общего корня. Мне не нравятся утверждения Снуп Догги Догга, который построил целую филологическую теорию про евреев и ювелиров. Это простое фонетическое совпадение.

И тем не менее, шагая по еврейской улице Хэттон-Гарден, Моше разглагольствовал о своем еврействе.

Нана и Моше шли под дождем, и Моше при этом болтал о еврейских ортодоксах в широкополых черных шляпах, прячущихся от дождя под пластиковыми навесами. Я просто обожаю хасидов, говорил Моше. Он обожал в них все — от приземистого телосложения до завитых пейсов, свисающих на уши. Они очаровывали его своим стилем. Моше восхищался обшлагами их штанин, развевающимися над черными синтетическими носками в рубчик. Или тем, как они прикалывали свои кипы к пряди волос на голове. Они так мне нравятся, грустно говорил Моше.

Надеюсь, что вы оценили, что Моше вел себя по-доброму. Он был необычайно обходителен. Он был идеальным бывшим парнем.

Потому что Моше источал не только грусть, а еще и очарование. Ситуация была деликатная — он прогуливался со своей прежней девушкой, будучи в связи с ее прежней девушкой. И это еще не все. Отец Наны, возможно, умирал. Поэтому, думал Моше, сегодня далеко не лучший день. Но Моше не был дурным человеком, он не был эгоистом. В этой деликатной ситуации Моше разболтался не на шутку. Он был словоохотлив и очарователен.

— Может, зайдем куда-нибудь поесть? — спросил Моше.

Нана кивнула в ответ. Она была, как обычно, захвачена врасплох погодой — белая блузка от Бодена в январский дождь. Фраза “зайдем поесть” сулила тепло.

У Моше была своя идея, где поесть. В вопросе было двойное дно. Он собирался повести Нану в “Кошерные кушанья”.

Хлюпая по лужам, они побрели на Гревил-стрит.