Франциска.
В Монтрё училась я, — узнала
Там жизни истинный секрет:
Страданья… радость… значат мало.
А чувства? — выброси в клозет.
Отдавшись раз, потом пускала
Я всех мужчин к себе в кровать.
Во всем быть профессионалом
Решила, — деньги стала брать.
Проникнись знанием моим
И спи с любой, как я с любым!
Имея стаж такой, вдвоем,
Мой братец, запросто начнем
Мы будущее завтра днем.
Герберт. Их преступлением было не то, что они скрыли от нас банк…
Франциска. О прекрасных семейных денечках на Боденском озере я вспоминаю с удовольствием.
Герберт. Их преступлением было решение ликвидировать банк вместо того, чтобы повести дело по-новому.
Франциска. Честность — вопрос не духовной жизни, а организации.
Герберт. Чтоб ее блюсти, требуется значительно большая беспощадность, чем для свершения дурных дел.
Франциска. Только настоящие мерзавцы в состоянии творить добро.
Герберт. Из-за их расхлябанности ситуация стала почти безнадежной.
Франциска. Мы уж как-нибудь справимся, братец.
Герберт. Полагаюсь на тебя, сестрица.
Франциска. Я стала любовницей министра финансов.
Герберт. Я отделал Пойли Новичка.
Франциска. А скоро я приземлюсь в постели президента.
Оба.
Мы, молодежь, ступаем твердо
Герберт.
Из ваших чресл на свет дневной!
Франциска.
(В час, когда Бог воскликнул: «К черту!»,
Герберт.
А черт вскричал: «О Боже мой!»)
Франциска.
На месте вакханалий ваших
Герберт.
Свой собственный воздвигнем храм:
Франциска.
Я, дочь, — бордель, а сын — папаше
Герберт.
Задаст пример (не по зубам):
Франциска.
Вас следует убрать, — пардон, —
Герберт.
Поскольку сами вы в таком
Франциска.
Слабы искусстве. Мы вдвоем —
Оба.
Земли грядущее возьмем,
И не поздней, чем завтра днем.
Тащат вдвоем оба гроба направо, исчезая за кулисами.
11. На свете вещицы прекраснее нету
Ширма раздвигается.
В кабинете Франка за длинным столом проводится ночное заседание. Слева направо: Пойли, Шмальц, Каппелер, Оттилия, Франк Пятый, Бёкман, Тот Самый и Фрида Фюрст. Франк — в одежде священника. На заднем плане пять огромных портретов, от Франка Первого до Франка Пятого.
Франк Пятый встает.
Франк Пятый. Коллеги. Я с волнением констатирую, как мало нас осталось. Когда я сорок лет назад принял банк у своего отца, в моем распоряжении было больше ста служащих. А теперь их всего шесть. Слишком жестоким было буйство смерти, мы потеряли немало верных сотрудников, всего лишь неделю тому назад — доброго старого кассира Хеберлина.
Франк Пятый. Мир праху его.
Делает знак, остальные снова садятся.
Франк Пятый. Однако, друзья, в этот ночной час мы собрались не для того, чтобы оплакивать наших незабвенных. Случилось нечто непредвиденное — то, что одним ударом поставило под сомнение ликвидацию банка. Дирекция получила письмо. Некий незнакомец пронюхал про нас все. Незнакомец угрожает выдать нас полиции, если мы в течение недели не выплатим ему двадцать миллионов.
Пойли. Проклятье!
Шмальц. Надо смываться.
Каппелер. Наше бегство подготовлено.
Шмальц. Чего ради ждать юбилея.
Каппелер. Хватит романтики.
Франк Пятый. Коллеги, мы не можем бежать. Незнакомец проведал не только о моем мнимом погребении: он знает, где именно я собирался скрыться со своей супругой.
Передает письмо Пойли, Шмальцу и Каппелеру.
Пойли. Черт возьми!
Каппелер. Итак, он знает, что я хочу осесть на Тенерифе.
Шмальц. А я в Канаде.
Франк Пятый. Друзья, нам не остается ничего другого, кроме как выждать. Мы не знаем, кто этот шантажист, мы не знаем, посторонний он или — и это, к сожалению, возможно — один из нас.
Шмальц. Новичок. Ясное дело. Новенький.
Каппелер. Или ты, Шмальц.
Тот Самый. Больше всего я подозреваю тебя, Каппелер, с твоей брюхатой подружкой. Отцовство делает алчным.
Каппелер. Господин Тот Самый…
Франк Пятый. Друзья, мы знаем только одно: борьба будет безжалостной. Предоставляю слово нашему управляющему. Он коротко обрисует нам экономическое положение. Наш многолетний верный сотрудник, неустанно содержащий в порядке нашу липовую бухгалтерию: Эмиль Бёкман. (Садится.)
Участники совещания стучат по столу в знак приветствия, Бёкман встает.
Бёкман. Коллеги, друзья! Затребовано двадцать миллионов. В состоянии ли мы заплатить эту сумму, если дойдет до самого худшего, ибо с возможностью победы шантажиста мы ведь тоже должны, к сожалению, считаться? Я не хочу говорить о долгах, относящихся еще к времени Франка Четвертого, даже Франка Третьего, — они давно уже перевалили за пятимиллиардный рубеж; да и кого же не разорит хозяйствование фавориток! Нет. Мы должны обратить гораздо большее внимание на резервы. Друзья, коллеги, наши резервы составляют сорок миллионов, должны были бы составлять, сегодня же они составляют всего пять миллионов, если присовокупить полтора миллиона, завещанные нам бедным добрым Хеберлином. Причину вы все знаете. Каждый из нас тайком изготовил ключ к сейфу и потрошил нашу общую казну. Цифровой код и без того уже известен. Все о’кей, деньги уплыли. Однако до двадцати миллионов недостает значительной суммы. Будем честны. Промотано не все, каждый отложил свою часть на черный день. Поэтому есть только один выход: мы должны вернуть наши сбережения. (Садится.)
Каппелер. Я ничего не откладывал на черный день.
Шмальц. Что уж мы там зарабатываем. Просто курам на смех.
Франк Пятый. Передаю слово моей любезной супруге: наша мужественная соратница госпожа директор Оттилия Франк.
Все стучат по столу в знак приветствия.
Оттилия встает с записной книжкой в руках.
Оттилия. Друзья! Я занесла наши сбережения в записную книжку. Франк и я доверили пять миллионов Объединенному банку, на личные счета. Облигации, акции и ипотеки были для нас по налоговым соображениям слишком рискованными. Бёкман вложил два миллиона в госбанк, а Тот Самый — три с половиной миллиона в региональный банк. В том же банке Фрида Фюрст держит пятьсот тысяч. Каппелер поместил свой миллион в банковский союз, затем еще четыреста тысяч в Акционерное общество «Коммерция», Шмальц — восемьсот тысяч в «Пекунию», а те двести тысяч Новичка, которые он вчера стащил из нашей пенсионной кассы, все еще находятся у него под кроватью. Деньги надо сдать в течение пяти дней. (Садится.)
