— Возможно, ждать вам придется долго: вдруг мне не удастся выскользнуть на улицу.

— Я буду приходить туда каждый вечер и ждать в течение часа — до тех пор пока вы все же не появитесь, — предложил Джеймс. — И тогда, вместе, мы придумаем, что можно сделать.

Грейс робко улыбнулась ему.

— Не знаю, как вас и благодарить.

— Мне это ничего не стоит, — возразил он. — Это знаменитое дело, и с его помощью я смогу прославиться в юридических кругах. Кроме того…

Грейс посмотрела на него.

— Кроме того… — повторил Джеймс, а затем, улыбнувшись, просто сжал ее руку и сидел так до тех пор, пока Грейс не вспыхнула и не отвернулась. — Постарайтесь улучить время и сходить в Сомерсет-хаус, получить свидетельства о рождении: ваше и вашей сестры. И — что еще важнее — возьмите у них свидетельство о браке ваших родителей. — Он достал из кармана несколько монет. — Стоимость свидетельств — шиллинг за штуку.

— Но я не могу взять у вас деньги!

— Что ж, — ответил Джеймс, глядя на нее с наигранной серьезностью, — тогда я дам вам эти пять шиллингов в долг, а когда вы получите наследство, можете вернуть их мне — если хотите, то даже с процентами.

На следующий день в величественном, отделанном деревом помещении мисс Шарлотта Победоноссон, в сопровождении маменьки и папеньки, встретилась с двумя старшими партнерами старой и уважаемой юридической фирмы «Биндж и Джентли», чтобы заявить права на наследство семейства Паркес.

Мисс Шарлотта, превосходно подготовленная к вопросам о «своем» прошлом, выглядела несколько иначе, нежели обычно. Не настолько иначе, чтобы вызвать сплетни соседей, но чуть-чуть иначе, в отдельных деталях, которые позже можно было вернуть в прежнее состояние. Победоноссоны, разумеется, не могли быть уверены в том, что, кроме сестер Паркес, нет никого, кто бы не знал, как выглядели их отец и мать, и потому яркий румянец Шарлотты приглушили с помощью пудры, а волосы обработали смесью из глицерина, красного вина и розовой воды, чтобы придать им более темный оттенок. Кроме того, на макушке у нее красовался шиньон темно-рыжих локонов, которые тряслись каждый раз, когда она заходилась в горьких (и отвлекающих внимание) рыданиях, что случалось достаточно часто.

— Боже мой. Ты просто потрясена, я знаю! — Ее мать извлекла из сумочки крокодиловой кожи бутылочку с нюхательной солью и поднесла ее к носу Шарлотты. — Но ты ведь всегда знала, что тебя удочерили, не так ли?

Шарлотта шмыгнула носом.

— А сейчас мы не спеша пройдем через все необходимые формальности с этими доброжелательными учеными мужами, — продолжала миссис Победоноссон, обнажая десна в широкой улыбке, адресованной сначала мистеру Бинджу, а затем и мистеру Джентли, — а потом, возможно, мы с тобой отправимся в шикарное путешествие.

— А можно нам поехать туда, где жил мой настоящий папочка? — жалобно спросила Шарлотта.

— Может быть, может быть, — ответила ей мать. — Посмотрим. Всему свое время.

— Как скоро мы сможем получить деньги? — спросил Джордж Победоноссон и был вознагражден тяжелым взглядом супруги. — Наша дочь такая чувствительная, — быстро выкрутился он, — и потому нам хочется, чтобы все вернулось на круги своя как можно скорее. Не следует слишком нарушать привычный для нее ритм жизни.

— Достаточно скоро, — ответил мистер Джентли, — хотя, как вы понимаете, в связи с размерами наследуемого имущества вам придется пройти через ряд формальностей.

— Шарлотта такая тонкая натура, — поддержала супруга миссис Победоноссон, — и потому мы настаиваем на том, чтобы это дело не получило огласку. Чем меньше людей о нем узнает, тем лучше. А что касается публикации наших имен в газете — Боже упаси!

— Да-да, — закивал Джордж Победоноссон. — Мысль о том, что наши клиенты, коллеги и соседи могут обо всем узнать, просто ужасает нас.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы не допустить этого, — торжественно заявил мистер Биндж.

— Хотя в городе все только и говорят, что об этом наследстве, — вмешался мистер Джентли. — Событие воистину необычное и волнительное, и такая внушительная сумма денег!

Мистер Победоноссон с трудом удержался, чтобы не облизнуть губы.

— А что дальше?

Мистер Джентли опустил взгляд на лежащие на столе бумаги и осторожно поправил их.

— Так вы утверждаете, что дома у вас есть свидетельство об удочерении вашей дочери?

— Конечно, конечно! — воскликнул мистер Победоноссон.

— Мы просто не стали задерживаться и искать его, — добавила его супруга. — Когда кузен моего мужа сообщил ему об объявлении — это произошло вчера вечером, — мы решили, что следует немедленно идти к вам.

Данное утверждение, как и почти все, что касалось семейства Победоноссон, было не совсем правдивым. Сильвестр Победоноссон действительно примчался к ним накануне вечером, но он принес новости, полученные от шпиона в уголовной среде: еще одна группа лиц натаскивает молодую женщину и готовит бумаги, собираясь заявить свои права на наследство. И потому Победоноссоны решили не ждать, когда поддельные документы об удочерении доставят от подкупленных юристов, нанятых Сильвестром Победоноссоном, а обратиться в контору «Биндж и Джентли» немедленно, опередив тем самым возможных конкурентов.

— Мы-то сами «Меркьюри» не читаем, — продолжал Джордж Победоноссон. — Если бы мистер Победоноссон не заглянул в газету, мы, возможно, никогда об этом и не узнали бы.

Мистер Победоноссон посмотрел на Шарлотту; под его тяжелым взглядом она задрожала и снова расплакалась. Она сделала это отчасти потому, чтобы избежать расспросов, отчасти — имитируя частую смену настроения Лили, а отчасти — из-за боязни произнести что-то не то и тем самым потерять кабриолет и личного кучера.

Когда она понюхала соль из флакона, аккуратно прикоснулась к носику кончиком кружевного платочка и немного пришла в себя, мистер Джентли спросил ее:

— Не могли бы вы еще раз поведать мне о своих детских воспоминаниях, мисс Победоноссон? Сейчас мы позовем клерка, чтобы он записал ваши слова.

Последняя фраза явно захватила Шарлотту врасплох, но она пообещала сделать все возможное, и в комнату вошел клерк, неся табурет и пачку бумаги. Он сел на почтительном расстоянии от массивных столов старших партнеров фирмы, а новоявленная Лили Паркес вздохнула и уставилась в пустоту.

— Мне очень жаль, но я так мало помню из своей прежней жизни, — начала она.

— Но вы помните что-то о том месте, где жили? Важна любая мелочь.

— Дом наш я помню: это был миленький коттедж, во дворе которого росла шелковица; дом стоял недалеко от мельницы. И я жила в маленькой беленой комнатке наверху, а рама моей кровати была медная.

— А что-нибудь о матери помните? Можете сказать нам, как ее звали?

— Разумеется. Ее звали Летиция, — хорошо отрепетированным грустным голосом произнесла Шарлотта. — У нее были темно-рыжие волосы, как у меня, и она была очень красива. А вот папу я совсем не помню.

— Это и неудивительно! — поспешила вмешаться миссис Победоноссон. — Ей только-только исполнился год, когда он уехал.

— Но мама держала у себя на тумбочке его портрет.

— А было ли в его внешности что-то необычное?

Шарлотта заколебалась.

— Миниатюра с его портретом была слишком маленькой, но мама всегда говорила, что я пошла в отца.

— И вы жили в том коттедже с шелковицей…

— Абсолютно одни. Мама постоянно повторяла, что однажды папа вернется к нам и мы разбогатеем. Мы там жили, пока… пока… — Личико Шарлотты сморщилось, словно она опять собиралась расплакаться.