План сражения слегка изменили. К рытью нового русла решили не приступать, пока не прибудет экскаватор. Выкопать все равно успели бы очень немного, а когда мощная машина прибудет, то выброшенная земля только помешает ей работать. Сочли, что гораздо выгодней направить людей на рытье водосборных канав. Поначалу их требовалось две: одна — на земле колхоза «Будущее», другая — по ту сторону реки, между лугом и пойменным лесом.
В этой горячке Реммельгас не забывал о текущей работе и, прихватив однажды утром объездчика Охтмана, поехал на участок Кулли, чтобы познакомиться поближе с деятельностью лесника Тюура. Данные объездчика об участке Кулли были отрывочными и поверхностными, и Реммельгас усомнился в их достоверности. Охтман сначала спорил, но наконец признался в том, что он их не проверял.
— Лесник Тюур — вспыльчивый человек, — оправдывался он. — Живет один, как сыч, страшновато с ним.
— Вы его боитесь?
Охтман посмотрел в сторону.
— Не угрожал ли вам Тюур?
— Прямо — нет… но все же давал понять, что нечего совать нос в его лес… И ружьецо у него имеется.
— Как же леснику без ружья…
— У Тюура винтовка.
— Вы видели?
— Нет, я не видел… Но говорят.
— Говорят, говорят… Такой старый лесовик, а дал себя запугать какими-то сплетнями.
— В сорок шестом году в Вахесалу застрелили лесничего…
— Так то было в сорок шестом… Или вы что-то знаете? Может, вы заметили что-нибудь подозрительное?
— Нет, боже упаси! Вот насчет того, что я старый лесовик, это вы правильно сказали. Люблю лес. В полночь могу пройти по самому дремучему бору, как по своей комнате, но… У Тюура такой взгляд, что прямо дрожь берет.
Куллиский лес был самым сухим и высокорасположенным в Туликсаареском лесничестве. Тут росли крепкоствольные березы, тут на песках высились корабельные сосны и ясени, тут была даже дубовая роща — правда, изрядно разоренная. Дом лесника примостился как раз рядом с гигантскими дубами. К нему вела заросшая травой тропинка, которую теснил кустарник. Все тут казалось запущенным, и особенно сам дом со своей залатанной крышей.
Рослая овчарка бросилась навстречу пришедшим. Ощетинившись и оскалив зубы, она помчалась прямо на Реммельгаса, который, несмотря на предостерегающие возгласы Охтмана, отскочившего в сторону, не сошел с тропинки, уверенный, что собака либо свернет, чтоб вцепиться в него сбоку, либо хоть на миг задержится, чтоб взять разгон для последнего прыжка. Но овчарка кинулась прямо на лесничего, и он едва успел отскочить, после чего собака промчалась дальше шагов на двадцать.
Реммельгас покрепче ухватился за палку, которую всегда брал с собой в лес. Охтман крикнул издали:
— Прячьтесь за дерево! Она вас в клочья разорвет.
Лесничий стоял и Ждал. Овчарка побежала к нему, но уже не сломя голову. Шагах в десяти от Реммельгаса она пригнулась к земле и вытянула голову, готовая каждую минуту достичь его одним прыжком. Она молча следила налитыми кровью глазами за лесничим, скорее даже за его дубиной.
«Она боится палки, — промелькнуло в голове у лесничего, — ее, видно, отчаянно избивали». Лесничий поднял палку, как бы собираясь ударить, и, не спуская с собаки глаз, начал приближаться к ней неторопливым, но ровным и уверенным шагом. Зад собаки приподнялся, под шерстью заходили мускулы — она приготовилась прыгнуть. Ближе, еще ближе… Теперь подходящее расстояние для прыжка… Еще шаг…
Легко, словно кошка, собака отскочила в сторону, перемахнула через канаву и скрылась в лесу.
— Ну и тварь! — Охтман вернулся на тропинку. — Когда я приходил в Кулли, она всегда бывала на привязи…
Они постучали в дверь дома, никто не ответил. Они дернули за ручку, и дверь открылась. Дом был пуст.
— Он не мог уйти далеко, — Охтман показал на недоеденный завтрак на столе. И действительно: едва они вышли из дома, как встретились на крыльце с Тюуром.
— Ба, какие гости! — воскликнул он с удивлением, которое казалось притворным. Едва выслушав приветствие, он, насмешливо прищурившись, посмотрел на Реммельгаса и добавил: — Пришли меня увольнять, товарищ лесничий?
Реммельгас не ответил, он с любопытством оглядывал двор. Все на нем было отмечено печатью нерадения и равнодушия: инструменты валялись где подпало, солома, которую, видно, осенью таскали из риги в хлев, так и осталась лежать неубранной. Весной Реммельгас предлагал Тюуру деньги на ремонт, но тот отказался — дом, дескать, был еще достаточно крепким. Какой там! Всякий сразу бы увидел, что крыша протекает, — по всему двору была разбросана сорванная с нее ветром, истлевшая дранка.
— Почему вы думаете, что я должен вас уволить? — спросил Реммельгас после паузы.
— Да все из-за моего языка. Никогда не умел держать его за зубами.
— За критику у нас никого не увольняют…
— Да ну! — Тюур ухмыльнулся, но больше спорить не стал. Спокойно, даже как будто равнодушно, он выслушал, какова цель прихода лесничего, и, взяв дома шапку, повел обоих гостей на вырубки.
Все там было сделано кое-как. На одной вырубке каждый второй ряд оказался незасеянным, на другой — невскопанной половина земли, хотя плата за работу была получена полностью. В ведомости расписались четыре человека, среди них и сам Тюур.
— Не управились, — сказал Тюур без малейшего смущения, — а было велено управиться. И так через силу работали, людей-то было мало.
— Когда я спрашивал, не нужны ли вам помощники, вы отказались, — вспылил Охтман.
— Ну, просчитался… Да и читал я в одной книге, будто науке еще неизвестно, на каком расстоянии лучше всего сажать…
— Ах, вот как? — Реммельгас пристально взглянул прямо в глаза Тюуру. — Стало быть, вы тут научные новшества применили?
— Черт с ними, с новшествами!.. Не будем о них звонить… Я проведу на вырубке дополнительную посадку. Бесплатно, разумеется.
— Все у вас идет через пень-колоду.
— Да что здесь такого страшного? Одним саженцем больше, одним меньше…
Когда они тронулись обратно, Тюур угрюмо спросил:
— Значит, я теперь вылечу?
— Причин для этого более чем достаточно.
— А может, вы немного подождете? Дадите время осмотреться, приглядеть новую службу?
— А если я считаю нужным уволить вас сию минуту?
Тюур поднял толстые, как бы опухшие веки и так взглянул на Реммельгаса, что тот вздрогнул.
— Пословица говорит: как аукнется, так и откликнется. — И, не ожидая ответа, Тюур отвернулся.
Лесничий составил контрольный акт. Аккуратным, чуть ли не каллиграфическим почерком, лесник расписался внизу: Антс Тюур.
Лесничий и объездчик возвращались домой молча. Лишь когда ясени и вязы Кулли остались далеко за спиной, когда они миновали уже несколько поворотов дороги, Охтман сказал со вздохом облегчения:
— Мрачный тип.
Реммельгас глубоко задумался. Только ли мрачный? Нет, за этим равнодушием, за этой нерадивостью крылось что-то посерьезнее… «Сразу после толоки съезжу к директору лесхоза и попрошу, чтоб Тюура кем-нибудь заменить», — решил Реммельгас.
Но ему пришлось поехать в лесхоз еще раньше. Директор потребовал, чтоб он явился к нему немедленно, не желая и слышать никаких отговорок.
Контора лесхоза находилась в маленьком городке, на втором этаже каменного дома. Директор был молодым лохматым человеком в очках, он появился в лесхозе всего лишь на полгода раньше Реммельгаса, но за это время уже успел стать хорошо известным лесникам самых далеких участков. Он встряхнул лесхоз от спячки. Он не соглашался со старшим лесничим в том, что тишина и спокойствие всегда свойственны лесу, который живет века, и потому, дескать, не человеку его менять: много ли успеешь за нашу короткую жизнь. Директор лесхоза не любил сидеть на месте, его трудно было застать в конторе. При нем в лесхозе началась новая пора в деле выращивания и подбора кадров — тоже, вероятно, результат недооценки «теории покоя», проповедуемой старшим лесничим. Новый директор не питал слепого почтения к любому старому специалисту, к «лесничим-академикам» и к исконным лесникам. Он даже перебрасывал иных мудрецов, закосневших в усвоенной некогда книжной премудрости и пытавшихся следить за новой жизнью из окна кабинета, на менее ответственные места. Он сделал более интенсивной учебу на курсах по повышению квалификации и, не моргнув глазом, назначал старых, хорошо учившихся рабочих лесниками, а лесников объездчиками. В этом пункте у него никогда не было расхождений с Реммельгасом. Тем более тяжелым оказался для лесничего нынешний разговор. Едва предложив ему сесть, директор лесхоза, сердито сверкнув очками, начал без всякого вступления:
