У Тургенева обсуждались новости из России. «Процесс 193-х» - важнейшая из них. Всеобщее восхищение вызвала речь на суде Ипполита Мышкина, многократно прерывавшаяся председательствующим. Она, кстати, вобрала в себя многое из написанной Кропоткиным программы для кружка «чайковцев». Тургенев расспрашивал о Мышкине: «я хотел бы знать все, касающееся его. Вот человек - ни малейшего следа гамлетовщины…»

Тургенев предчувствовал появление в русской жизни совершенно нового типа интеллигента-революционера и, по-видимому, присматривался к своим собеседникам - к Лаврову и Кропоткину. Однажды он предложил им пойти вместе в мастерскую скульптора Марка Антокольского и особенно рекомендовал посмотреть только что завершенную работу «Христос перед народом». Скульптура Кропоткина потрясла: необыкновенная грусть в лице в сочетании с огромной внутренней силой во всей фигуре Христа. Он казался похожим на связанного веревками здорового, крепкого крестьянина.

Антокольский не сразу понял, зачем Тургенев попросил принести лестницу. А тот считал, что революционеру нужно видеть творение гениального скульптора именно сверху. И действительно, с высоты Кропоткин понял всю умственную мощь этого Христа, его глубокое презрение к глупости вопившей толпы, его ненависть к палачам». Он очень многое понял для себя, взглянув на работу Антокольского так, как советовал Тургенев.

Той же весной, когда Кропоткин уехал из Парижа снова в Швейцарию, он встретился со своей будущей женой. Это была студентка-биолог Женевского университета Софья Ананьева-Рабинович, приехавшая учиться из далекого сибирского города Томска, где прошли ее детство и юность. Хотя родилась она в Киеве, но отец ее был сослан в Сибирь. В 17 лет Софья ушла из дома и отправилась в Швейцарию учиться - так поступали в то время десятки девушек России, не имевших возможность получить университетское образование на родине. И вот однажды ей предложили помочь одному русскому эмигранту в переводе с испанского. Этим русским оказался Кропоткин. Своему другу Полю Робену Кропоткин сообщил: «Я встретился в Женеве с одной русской женщиной, молодой, тихой, доброй, с одним из тех удивительных характеров, которые после суровой молодости становятся еще лучше…» Они встретились весной, а 8 октября 1878 года поженились.

С этого времени и до конца его жизни рядом с Петром Алексеевичем всегда будет находиться Софья Григорьевна, его жена. Их брак был заключен в соответствии с принципами нигилистов: он мог быть расторгнут или продлен по желанию любой из сторон через каждые три года. Так они договорились. Ему было 36 лет, ей 22. И трехлетний срок был ими повторен четырнадцать раз - прожили они вместе 43 года, хотя с первых же лет этот союз подвергался тяжелым испытаниям. Рядом с ними всегда были друзья - дружили семьями. На протяжении десятилетий сохранялись исключительно теплые отношения с Сергеем Кравчинским и его женой Фанни, с семьями Варлаама Черкезова, Николая Чайковского, Марии Гольдсмит, Джеймса Гильома, Леонида Шишко…

В 1878 году Кропоткин начинает выступать с лекциями на французском в маленьких городах, расположенных вокруг Женевского озера, организует небольшие группы пропаганды, в чем-то подобные кружку «чайковцев», успешно распространяя свои идеи среди рабочих и ремесленников. Его беседы всегда вызывали интерес.

А из России поступали новые известия. 24 января 1878 года Вера Засулич выстрелила в петербургского градоначальника Трепова, распорядившегося наказать розгами одного из заключенных. Верная принципам нигилистов, она не сопротивлялась аресту, а на суде заявила: «Я… не могла найти другого способа обратить внимание на это происшествие… Страшно поднять руку на человека, но я находила, что должна это сделать». Рана была не смертельной. Мотивы поступка судом присяжных были признаны обоснованными, и суд оправдал Засулич. Это было невероятно. Правда, новый арест угрожал ей сразу же, как только она вышла из зала суда, но друзья укрыли девушку и вывезли в Швейцарию, где Кропоткин с ней встречался и однажды даже провел в горы, чтобы показать альпийские ледники.

После выстрела Веры Засулич политические покушения следовали в России один за другим. Правительство отвечало репрессиями. По приговору военного суда в Одессе был казнен И. Ковальский, оказавший вооруженное сопротивление жандармам. Его участь разделили Валериан Осинский и Дмитрий Лизогуб. За ними последовали десятки других жертв и новые покушения революционеров. 4 августа 1878 года Сергей Кравчинский заколол кинжалом на улице среди бела дня шефа жандармов Н. В. Мезенцева. Спастись ему помог все тот же призовой рысак Варвар, умчавший на свободу Петра Кропоткина. А в феврале следующего года газеты сообщили, что жертвой преступного покушения стал харьковский генерал-губернатор князь Дмитрий Кропоткин, двоюродный брат Петра. Это был не такой уж плохой человек, но, не подвергая устройство мира сомнению, всего лишь шел тем путем, который открывал перед ним его княжеский титул. Он был близок к императору и пытался как-то облегчить участь своих кузенов Петра и Александра, за что попал в немилость при дворе. Управлявший губернией восемь лет, он, конечно, не мог не знать о порядках в тюрьме Харькова, и революционеры решили, что генерал-губернатор должен ответить за них жизнью.

1 марта 1879 года был убит агент полиции Рейнштейн, 13 марта подвергся нападению новый шеф жандармов, а 2 апреля Александр Соловьев стрелял в Александра II. Покушение опять не удалось, но Соловьев был арестован и повешен.

Волна терроризма прокатилась и по Западной Европе. Были совершены покушения «на трех монархов»: на германского императора и королей Испании и Италии. Ответственность за покушения правительственные круги трех стран попытались возложить на Юрскую федерацию, как на наиболее радикальное крыло Интернационала. Царское правительство в свою очередь искало связи террористов с эмигрантами.

Однако юрские федералисты террором никогда не занимались. Резко отрицательно к нему относился и Кропоткин, видевший в терроре рецидив нечаевского подхода к революционном уделу.

Тем не менее испытывая сильное давление извне, швейцарские власти решили закрыть газету, издаваемую юрцами. Федерация осталась без печатного органа. И Кропоткин, будучи в Швейцарии иностранцем, решается приступить к изданию в Женеве газеты на французском языке. У него два помощника и первоначальный капитал из двадцати трех франков. Название газете дали «Бунтовщик». 22 февраля 1879 года вышел первый номер. Успех превзошел ожидания: сразу стало расходиться до двух тысяч экземпляров, в то время как прежняя газета имела тираж не больше шестисот. А вскоре, обратившись к читателям за помощью, редакция смогла собрать средства и на собственную типографию, которая открылась в Женеве.

Газетой заинтересовался Элизе Реклю и стал в ней активно сотрудничать. А когда Кропоткина арестовали, возглавил редакцию. И более того: собрал кропоткинские статьи, публиковавшиеся в «Бунтовщике», и издал их отдельной книгой, назвав ее «Речи бунтовщика».

На начальном этапе газетной работы для Кропоткина очень важна была дружеская поддержка Реклю, а также жены Софьи Григорьевны, с которой он весной 1880 года поселился в Кларане: «Здесь при содействии моей жены, с которой я обсуждал всегда всякое событие и всякую проектируемую статью и которая была строгим критиком моих произведений, я написал лучшие мои статьи для «Re“volte»… В сущности, я выработал здесь основу всего того, что в последствии написал» 1.

1 Записки, С.

Там жил и Реклю. Он пригласил Кропоткина помочь ему в работе над томом его «Всеобще (универсальной) географии», посвященном Азиатской России. И действительно, данные о рельефе, климате, растительности можно было почерпнуть у русского друга, так хорошо знавшего Сибирь и Дальний Восток. Работали они так: Кропоткин писал на «своем французском», а Реклю редактировал материал, чтобы он не отличался по стилю от всего издания. Практически а каждой странице этого тома можно встретить примечание: «По данным П. Кропоткина».