— Бьянка, — сказал я, — благодаря вам, это утро было сказочным. Как это вы можете все еще не верить в чудеса? Сначала — вещий сон. «Тсар а госс» и Сарагоса. Затем мы раскрываем трактат по арифметике, из которого вдруг узнаем о методе, позволяющем понять механизмы сознания, бессознательного и души, и, наконец, эта шкатулка для пилюль, которая знает свое содержимое и отказывается открываться, если в ней яд. У нее тоже есть душа! У вас есть объяснение всему этому?
Бьянка надолго замолчала. Мы ждали, пока пожарится рыба. Она вертела вилкой, водила ею по скатерти.
— Профессор, вы путаете совершенно разные вещи, и вы утратили одни из самых красивых часов в мире. Как вы теперь будете узнавать время? Во-первых, я полагаю, что связь между «тсар а госс» и Сарагосой, хоть и интригующая, но случайная. Это как раз то, что вы нам объясняли в прошлом году на Капри, насчет вещих снов. Во-вторых, надо еще хорошенько изучить эту арифметическую серафическую книгу, но это как каббала, которая никогда не позволяла раскрыть, что бы то ни было. В-третьих, у меня нет никакого объяснения этой шкатулке для пилюль, кроме того, что вы за нее заплатили слишком дорого! Надеюсь, что она будет и дальше функционировать… Я признаю, что это утро было странным, как и всё, что с вами в последнее время происходит. Вы читаете лекцию о душе и о пингвинах, вы привлекаете грабителей, вы приучаете голубей садиться вам на голову и собираете загадочные и каббалистические предметы. Когда же, наконец, вы продолжите ваши опыты или напишете серьезную научную монографию о механизмах сновидений?
— Бьянка, я больше не могу. Я больше не верю в методы, которые использовал все эти годы. Искать локализацию функций в мозге — иллюзия. Разве некая функция располагается в какой-то определенной структуре, в четко очерченном ядре? Такая структура, такое ядро — анатомический миф. Ядро образуется миллионами различных клеток, содержащих различные нейропередатчики, получающие информацию от своих отростков, дендритов, которые могут простираться очень далеко. Как узнать, что такая мифическая структура управляет какой-то функцией? Показать, что ее разрушение устраняет функцию? Грубейшая ошибка! Во-первых, само разрушение всегда больше разрушаемой структуры. Кроме того, удаление может вызвать изменение других функций, которые необходимы для нормального функционирования той функции, которую вы изучаете. Наконец, как вы докажете, что разрушение в другом месте точно также не подавляет вашу функцию? А ведь очевидно, что невозможно проделать ограниченные разрушения по всему мозгу.
— Однако с помощью генетики можно даже гены у мышей удалять, — возразила Бьянка.
— Конечно, это называется, «сделать нокаут» мышам. Десятки генов уже удаляли, но на сне это существенным образом не отразилось. Нет какого-то одного гена, ответственного за сон. Их сотни, а может, и больше.
— Но ведь можно в конце концов выяснить причину сна с помощью электрофизиологии?
— Эта идея — химера. Причина — везде и нигде, и, главное, она не появляется синхронно, то есть в одно и то же время, с засыпанием. Вот сейчас идет подготовка к нашему ночному сну (при участии, разумеется, прочих факторов). А само наше бодрствование поддерживается остатками предыдущих снов, и наоборот.
— Вы что же, в самом деле не верите, что не нашли бы ту книгу из Сарагосы, если бы не вспомнили сон-ребус? — спросила Бьянка.
— Кто знает? Мое бессознательное, быть может, поняло смысл послания о Сарагосе, и я взял книгу, написанную на испанском…
— Однако, согласно вашей же теории, ваш «близнец» должен был видеть во сне меня, чтобы пожелать разделить свои сны с моими, — заметила Бьянка.
— Несомненно, вы же знаете, что близнецам снятся одни и те же сны!
— Значит, я вам снилась?
— Да, но я не могу вам рассказать этот сон. Как-нибудь в другой раз…
Не время было опять настаивать на желаниях моего «двойника» и той надежде, которая меня вела вчера вечером к отелю. Я совершил непростительную оплошность, когда одним идиотским вопросом об этом проклятом онейрологе, чтоб ему пусто было, Санте де Санктисе, все испортил!
Траттория находилась возле музея Пегги Гуггенхейм, и косые лучи солнца падали на остатки нашей трапезы.
— Если вы не против, Бьянка, мы могли бы посетить музей. Вы увидите все особенности «сидячей» живописи, а мне не придется утомлять свою ногу.
Во дворе музея, выходящего на Большой канал, я показал Бьянке конную статую работы Марино Марини, называемую «Ангел цитадели».
— Вы слышали, Бьянка, о дискуссии насчет пола у ангелов? Венецианцы ответили на этот вопрос весьма элегантно. Сегодня этот ангел — мужчина. Взгляните-ка на член всадника. Этот пенис отвинчивается. В случае визита папы или кардиналов пенис снимается, и статуя становится бесполой… Вот так и определение сознания. На одних конгрессах настаивают на том, чтобы рассматривать эмерджентную, «выступающую» его сторону, почти не определяемое понятие духа, который есть везде и нигде. А на других — те же специалисты по когнитивным наукам показывают карты мозга, на которых сознание представлено в виде красных пятен на коре. Это то самое сознание, которое «проступило», как труп кальмара в водах Антарктики… Бьянка, я буду вас сопровождать в первых залах музея, а потом оставлю, предоставив рассматривать детали работ Мондриана, Кандинского и Поллока. А сам останусь здесь на этой скамье в центре зала, чтобы погрузиться в созерцание и дать отдохнуть моей бедной ноге, пока вы будете наслаждаться сюрреалистами. Особенно, «Антипапой» Макса Эрнста. Поприветствуйте-ка его от моего имени!
Когда Бьянка вернулась, было уже полшестого.
— Нам пора расстаться, я пойду за своим багажом в отель, — сказала Бьянка. — И мы встретимся в ресторане Барбакони в семь часов. Его хозяин — мой друг.
Он обслужит нас быстро и хорошо. И мы успеем на наш поезд в одиннадцать вечера.
Она написала на визитной карточке адрес ресторана и номер своего телефона. Я вложил ее в план Венеции, который сунул в карман пиджака.
— Ресторан недалеко отсюда. Садитесь на вапоретто номер один до моста Риальто. Сверните направо, и потом все время прямо. По дороге у вас будет время передохнуть.
И Бьянка ушла, помахав на прощанье рукой.
Я прибыл к мосту Риальто в половине седьмого. Нужно идти все время прямо по левому берегу. А в какую сторону? Я достал план Венеции; к несчастью, визитная карточка Бьянки исчезла! Должно быть, она выскользнула и упала, когда я засовывал план в карман. У меня больше не было ни названия ресторана, ни телефонного номера моей подруги. Вдобавок я забыл попросить у нее денег. У меня оставалось только десять тысяч лир. Даже часов нет, и ресторан с таким смешным названием! В самом деле, как же он называется? Ресторан «Барбари»? Я стал спрашивать дорогу. Il ristorante dei Barbari, la trattoria dei Barbari, prego… Никто ничего не знал. Идите прямо и сверните направо, говорила Бьянка. Но в какую сторону — прямо? Я дошел до площади Санта-Мария де Фария. Ristorante dei Barbari, la trattoria dei Barbari — безуспешно спрашивал я в каждом ресторане или магазине.
— No, l’Osteria degli Assassini[99], — наконец-то предположил официант, раскладывавший приборы на столиках. — Это прямо, метров пятьсот.
Вот чертова Бьянка, у этих женщин вечно мозгов не хватает, чтобы правильно оценивать расстояние! Еще целых пятьсот метров! Моя правая нога доставляла мне все больше и больше мучений. Я вынул шнурок из правой туфли. Нужно было срочно сменить обувь, но денег-то у меня не было. Тем хуже, придется возвращаться на мотоскафо…
Я добрался до Scala Cantarini del Bovolo, «лестницы-улитки», винтовой лестницы, где собираются все венецианские кошки. В каждый свой приезд я прихожу сюда, чтобы их поприветствовать.
— L’Osteria degli Assassini? — это там, — показала мне старуха-венецианка.
Наконец-то я у цели, но опоздал, поскольку некоторое время назад уже слышал семь ударов башенных часов. Бьянка, должно быть, заждалась. Это ведь последний наш вечер вместе…
