Часто можно обнаружить изображения сатиров или приапов с эрекцией, но эти статуи всегда стоящие, их персонажи бодрые и резвящиеся, — сказал Перуккио. — Но изображения спящих с эрекцией — чрезвычайно редки. Я не исключаю даже, что такие обнаружены впервые…

Статуэтки были датированы III веком до нашей эры. Значит, римляне уже знали, что эрекции могут происходить во сне. Я сразу вспомнил эпиграмму Марциала, содержащую намек на ночной приапизм: «Jam, nisi per somnum, non arrigis» («Твой член теперь твердеет только во сне»). Знали ли римляне о связи между эрекцией и сновидением? Несомненно, иначе — откуда эти статуи? Может, это изображение эрекции во время сновидений было представлено уже в «сцене у колодца» в Даско, наскальном изображении, сделанном кроманьонцами более пятнадцати тысяч лет назад? Там можно заметить человека с эрекцией, лежащего на боку, возле птицы (которая изображает само сновидение или же душу, покидающую тело во время сновидения). Эта связь, не оставалась ли она сокрытой в течение двадцати веков христианского пуританизма, вплоть до ее переоткрытия в 1965 году моим другом Фишером, великим физиологом, ставшим психоаналитиком?

Я вспомнил о Глории Земински, сексоонейрологе. Почему, в самом деле, психоаналитикам после открытия Фишера никогда не приходило в голову укладывать пациентов на кушетку, просить рассказать, что им снилось, и одновременно вызывать эрекцию с эякуляцией у мужчин или оргазм — у женщин? Почему бы остатки сновидений, то есть души, не связать с остатками удовольствия с целью излечения от неврозов?

Эта поистине гениальная идея осенила меня по возвращении в отель «Теодорих».

Хотя я зашел в ресторан с небольшим опозданием, но понял, что мое прибытие не прошло незамеченным. Людвиг Манн оторвался от книги, глянул на меня с любопытством, улыбнулся и поприветствовал взмахом руки. «Круппы» были совершенно ошарашены моим появлением и сухо ответили на мое привычное «Guten Abend».

— Как вы помолодели, профессор, — сказала Наташа, поигрывая своей большой ручкой. — Похоже, что в Абано вы воспользовались моими советами. Вы скоро нас покинете и переедете в «Киприани»?

— Я уезжаю завтра утром, — ответил я. — Может, увидимся в Венеции? Я сохраню о вас чудесные воспоминания… Мы могли бы почаще общаться.

— Может быть, может быть… chi lo sa? — ответила она.

«Может быть — что? Увидимся в Венеции или будем чаще общаться? И почему бы нам не разделить наши сновидения», — подумал я напоследок.

Людвиг Манн поджидал меня у входа в кафе.

— Еще пивка, дружище? По последней, поскольку, как я понимаю, вы нас покидаете. Вот уж поистине волшебное превращение, прямо из куколки в бабочку. Любопытный эффект фанго, вы не находите? Вы стали таким шикарным, светским, прямо как на модной гравюре, и этот золотой «ролекс», который никого не оставил равнодушным. Вы в самом деле стали другим человеком, не так ли? Как вам удалось начать эту новую жизнь?

— Prosit, — сказал я, поднимая бокал. — Это и есть моя настоящая жизнь, которую я нашел, сбросив шкуру старого ученого. Простите меня за то, что я вас покидаю, дружище. Лечение фанго закончено, и я отправляюсь в Венецию и «Киприани», где есть столько чудесных вещей, которые нужно увидеть, вкусить, услышать, потрогать, поласкать…

— А как же ваши исследования? — спросил он.

— Какие исследования? Вся эта онейрология, онейрофизиология, с этим покончено. Слишком долго я брел в туннеле сплошных ошибок, блуждал в лабиринте ошибочных или смутных идей. Покончено с вами, конгрессы ученых ослов, смешных и тщеславных! Покончено с вами, мои пептиды, медиаторы и синапсы! Верите ли вы, что существует синапсы между душой и мозгом?

— Но как же тогда душа сообщается с мозгом?

— Очевидно, «одушевленными» частицами. Может, антигравитонами! Раз в вещих снах стрела времени обращается, то здесь должны быть замешаны какие-то античастицы. Gute Nacht, Herr Professor Mann, — сказал я ему, вставая.

«Может, я покинул Наташу и Людвига слишком быстро или слишком резко», — подумал я, в последний раз поднимаясь по лестнице в свой номер. Но я жаждал поскорее покончить со всеми ними, с книгами, с грязевыми ваннами и окунуться в новую жизнь, растворившись в свежем морском воздухе лагуны.

Я предупредил консьержа отеля, что в этом году я чувствую себя более утомленным, чем обычно, и посему вынужден, к сожалению, прервать курс лечения фанго и массажем; поэтому он ничуть не был удивлен, когда в семь утра я появился у стойки. Нет, я не чувствую себя хуже, чем в день приезда, да и доктор Перуккио, с которым я проконсультировался, меня успокоил: скорее всего, это просто умственное переутомление. Да, тишина и покой в гостинице пошли мне на пользу… Я обязательно приеду на будущий год, но сейчас хочу провести пару дней в Венеции и вернусь только вечером в четверг. Не будет ли он любезен подготовить мне счет к субботнему вечеру? Я уеду в воскресенье, как и планировалось.

Консьерж, должно быть, обрадовался тому, что я их покидаю. Ведь мое вчерашнее прибытие в совершенно новом облике поразило всех, и в гостинице, должно быть, получили факсы от ювелира и магазинов из Абано с запросами касательно моей платежеспособности. Можно не сомневаться в том, что отдыхающие, чье любопытство обострено вынужденной праздностью, одолевали консьержа своими расспросами… Но что он мог им ответить? Что не нужно обращать внимания на странности старого чудака-ученого? Возможно, у него какая-то тайная связь в Венеции. С мужчиной? О нет! Определенно с женщиной, судя по телефонным переговорам. И больше ему нечего сказать…

Я вызвал такси и отправился на вокзал, расположенный совсем рядом. Эти шикарные туфли были слишком узкие, а подошвы жесткие, поэтому у меня вновь появились боли в пояснице. К счастью, трость помогала смягчить боль от каждого шага. Это все тот проклятый абанский обувщик: «Domani, вы сами увидите, вы не будете ощущать этой обуви, вы будете не ходить, а парить в облаках». Мерзкий обманщик…

Сойдя на вокзале Санта-Лючия, я сел на мотоскафо, чтобы добраться до площади Сан-Марко. Я хотел провести утро в кафе «Флориан», наблюдая здешнюю фауну — туристов и местных жителей. Мне повезло.

Обычно кафе «Флориан» по средам закрыто, но в этот раз, в виде исключения, оно было открыто. Прекрасное предзнаменование. Я покинул террасу, постепенно заполнявшуюся туристами, и вошел в зал. Внутреннее убранство того стоило: там были кабинеты XVIII века, запутанные коридоры, лепные потолки, бархатные кресла и круглые мраморные столики на ножке. Официант принес мне капучино на массивном серебряном подносе…

— Месье кого-то ждет? Месье будет обедать здесь? — спросил он, когда я расплатился, оставив ему на чай.

Как он догадался, что я француз? Я ощутил неловкость, обнаружив, что моя национальность все равно проглядывает из-под полностью итальянского одеяния. Может, итальянцы как-то по-другому делают заказ или расплачиваются?

Наконец заиграл оркестр, и я сам себе удивился, обнаружив, что постукиваю пальцем по столу в ритме джаза. В другое время, в иной жизни, такая музыка заставила бы меня немедленно сбежать. В другое время? Но прошла то всего лишь неделя!

Я заказал еще капучино. Теперь его цена возросла — из-за музыки! Прошелся среди завсегдатаев «Флориана». Я, пожалуй, был среди них самым элегантным, за исключением разве что одного итальянца в костюме-тройке, но даже у него не было такого бриллианта в ухе. Я заприметил одну прелестную, очень сексуальную черноглазую брюнетку, сидевшую в одиночестве за столиком. Она строила глазки и улыбалась. С утра пораньше! Но мне не хотелось стать ее первым клиентом на сегодня. Под столом возле выхода спал огромный серый кот — местная достопримечательность. Ему, видно, так надоели все эти голуби, что он уже и глаз не открывал на шум их крыльев и воркование.

Я стал искать газеты. Оказалось, они закреплены на деревянных подпорках. Почти все немецкие, американские или итальянские. Площадь Сан-Марко постепенно розовела от восходящего солнца. Но туристы и голуби уже начинали заполнять ее. Я купил один еженедельник, чтобы прочитать гороскоп на сегодня.