Лига Исследователей, где-то она слышала о ней. Наверное, им нужна помощь, чтобы переиначить карты после мирового Катаклизма, а всемирная война вряд ли способствовала этому. Теперь война кончена, и картографы снова могут взяться за дело.

Дождь превратился в туманную влажную морось, и Лорна с удовольствием вздыхала его свежесть — свежесть омытого дождем леса и влажной земли.

Она устала, ее снова одолела сонливость, но она не стала возвращаться обратно. Она заметила крытую беседку в глубине площади, в окружении других подобных ей, кованных и увитых цветами, беседок, и направилась туда. Она села на скамейку, подобрав под себя ноги, и тогда различила тихие голоса неподалеку, в соседней беседке. И похолодела, когда мужской голос произнес:

— Тиранда.

Лорне хватило подслушанных тайн и разговоров. Хватило судьбы Парука и орка, хватило собственной встречи с Годфри на могиле ее матери. Ей не хотелось становиться незримым свидетелем чего-то, что не предназначалось для ее ушей. Она только начала новую жизнь, она не хотела знать ничьих тайн, кроме своих собственных.

Лорна соскользнула со скамейки, стараясь двигаться, как можно тише. Благо босые ноги позволяли ей ступать по мокрому граниту, как кошке, почти бесшумно. Но они говорили, эти незримые собеседники, за увитой цветами стеной беседки. И она все равно слышала их.

— Ты не спишь, Малфурион? — удивлено спросила Тиранда Шелест Ветра.

Правительница ночных эльфов, и Лорна увидела перед глазами ее величественную статую. Лорна ускорила свой шаг, но в итоге, из-за спешки, поскользнулась и чуть не растянулась на полу, только и успев схватиться руками за скамью.

— Я выспался, Тиранда, — с нежностью в голосе ответил Верховный друид. — Тысяча лет Сна это много.

— Много, — холодно согласилась Тиранда.

— Я не вернусь в Изумрудный Сон. Я останусь здесь.

— Ты принял бы это решение, если бы все еще мог вернуться в Сон? Скажи мне, Малфурион? Ведь тебе просто некуда возвращаться теперь.

— Я выбрал бы тебя, Тиранда. Мы… — Малфурион вздохнул. —Я потерял много времени. Ты вынуждена была принимать сложные решения. Без меня. Прости.

Лорна почти добралась до ступеней беседки к этому времени. Возможно, ей не стоило быть настолько осторожной, но ей не хотелось бы, чтобы они поняли, что их мог кто-то услышать. Им, кажется, стоило выговориться, а если такой непростой разговор прервать… возобновить его будет еще сложнее.

Но Лорна замерла на последней ступеньке прежде, чем снова вернуться к мозаичной карте, а оттуда повернуть к дому. Замерла в надежде услышать ответ Верховной жрицы, что она прощает или не прощает, или что-то еще, что могла сказать рассерженная женщина. Иногда женщинам просто нужно выговориться.

Но Тиранда Шелест Ветра молчала.

Лорна сбежала со ступеней и отправилась домой. Если жрица и сказала что-то потом, то она этого уже не слышала.

В ее жизни нет места чужим секретам. Если она что-то и подслушает впредь, прежде всего, она постарается избежать этого или раскроет себя, потому что с нее хватит.

Хватит чужих секретов.

Пожалуй, ей стоит переодеться в сухую одежду и поискать представителей Лиги Исследователей в Дарнасе. И начать готовить отца к тому, что однажды… в один ясный и, конечно, солнечный день она отправится исследовать Азерот.

Огромный таящий множество загадок мир.

Винсент Годфри ожидал чего-то подобного. Надеялся, правда, что Эшбери подошлет кого-то другого, не станет сводить счеты с ним лично, но с другой стороны, разве Годфри все еще считал Эшбери другом? Сторонником? Соратником? Нет. Так чего удивляться, что безлунной ночью Эшбери решил убить его собственными руками?

Армии Подгорода потребовалось двое суток, чтобы, наконец, убраться восвояси. Годфри понимал — оставалось только ждать. И все эти двое суток Эшбери спорил и не соглашался.

— Ты назначил меня главным, — снова и снова повторял Годфри. — Приказ прежний — я запрещаю покидать крепость.

Эшбери шипел и рвал пером пергамент, выводя новые слова. Бенджамин — кожа да кости, думал Годфри, да его ветром скоро сдует, — едва дотягивался макушкой до сгорбленного плеча мертвого, но так и не нашедшего успокоения мятежника.

Мальчик одинаково прилежно зачитывал и проклятия, и трехэтажные ругательства, нацарапанные немым Эшбери.

— Приказ прежний, — только и отвечал Годфри. — Каждый кто покинет Крепость Темного Клыка будет убит на месте.

Дезертиром Эшбери быть не хотел, зато хотел отобрать Трон Подгорода и утопить Тирисфаль в крови, бесстрастно и ровно прочитал в ответ Бенджамин.

Вот тут-то Годфри и не выдержал. Дал маху.

— Посмотри на себя, Эшбери, — сказал Годфри. — Знаю, что тебе претит сама мысль, но все же. В чьей крови ты собрался топить Тирисфаль? Озерных лягушек разве что? Твоя-то кровь, как и других Отрекшихся, уже давно превратилась в труху. Ты, кажется, забыл, кто ты такой, — не отступал Годфри. — Возомнил себя мятежником, борцом за правое дело, но это не Гилнеас и ты не Кроули. Ты жалкая куча старых костей — вот ты кто. И место твое в могиле. Жрали бы тебя черви все это время, а ты ведь ходишь, пишешь, зубы другим несчастным рвешь. И чего ради?

Конечно, звучала эта речь не очень. Пораженчески звучала, Годфри это понимал, как и то, чем такие речи чреваты. С предателями не церемонятся, а Эшбери, несомненно, посчитал его таковым. Трусливым прихвостнем Сильваны, ведь когда-то именно Годфри была обещана почетная должность королевского секретаря.

Той ночью Годфри долго думал, стоит ли забаррикадировать дверь чем-то тяжелым или нет? Надо ли ему и дальше сопротивляться или пусть эти ночи без сна, наконец, кончатся? Тьма, вечная Тьма… Разве, после того, что пережил Годфри, он все еще боится ее? Почему он держится и жалеет свое ссохшееся, негнущееся, скрипящее, отвратительное тело? Жалкая куча костей вот он кто, ничем не лучше Эшбери.

Лук Солнечного Скитальца, укрытый какой-то ветошью, лежал на кровати. Это Годфри накрыл крепкое гибкое тело лука, чтобы не думать о той, кому он принадлежал, и только и мерил шагами отведенную ему в Крепости Темного Клыка комнату.

Годфри успел привязаться к луку, хотя и не думал, что какая-то деревяшка может быть единственной его отрадой. Он с опаской покосился на лук, словно тот мог слышать эти оскорбительные для него, лука, мысли.

«Приходите же, — мысленно обратился к мятежникам Годфри, — я не бегу и не скрываюсь, приходите и положим этому конец, не то я сойду с ума. Если уже сошел». И он принялся дальше мерить шагами пыльную темную комнату.

В полночь половицы за незапертой дверью скрипнули и затихли. Годфри замер, как караульный у королевских покоев.

Началось.

Оловянная дверная ручка опускалась, кажется, целую вечность. Годфри глядел на нее. В какой-то миг он, растеряв терпение, чуть не рявкнул: «Не заперто! Входите же!». Эшбери проскользнул в приоткрытую щель между дверью и косяком, словно хозяйская загулявшая кошка. Костлявая и ободранная кошка.

Нельзя встречать смерть с таким настроением, подумал Годфри.

Эшбери заметил его. Дернулся, насторожился. Видимо, сначала принял лежащий на кровати лук за очертания тела.

— Привет, — сказал Годфри.

И в ту же секунду Эшбери ринулся на него с воем и рычанием, а Годфри запоздало понял, что если Эшбери и сомневался, то его «Привет» окончательно выбил его из колеи. Потому что сложно выдумать иной, такой же простой, способ взбесить человека, неспособного разговаривать.

Костлявые руки сомкнулись на шее Годфри, а пальцы потянулись ко рту. Нижняя челюсть, конечно же.

Уж кто и сошел с ума, так это Эшбери. Причем, давным-давно, еще когда позволил каким-то коновалам прибить нижнюю челюсть к черепу гвоздями.

Он отодрал крючковатые пальцы Эшбери от своего лица, а тот шипел в ответ неразборчивые проклятия остатками верхней губы. Годфри откинулся назад и с размаху, гулко, лбом впечатался в лицо Эшбери. Хрустнул нос. Годфри крепко вцепился в руки Эшбери, который задергался, пытаясь дотянуться до Годфри, и ударил лбом еще раз, сильнее.