Валь’киры ослабили хватку. А возможно, они и вовсе не держали ее — воображение сделало за них всю работу.

Сильвана выхватила кинжал. Ледяная Скорбь застыла в высшей точке. Ему нужно было замахнуться. Ей — нет.

Она ударила в сердце. Крови не было.

Хлынул неясный мутный свет, уничтожая тьму. Проступили трещины на мозаичном гербе королевства Лордаерон в центре Тронного зала. Черная лужи крови исчезла. Артас тоже.

Ее руки дрожали. Кинжал с тихим звоном скользнул на пол. Другой, обычный звук.

— Госпожа…

Она не ответила им. Две валь’киры привычно следовали за ней, когда она вышла во внутренний двор Лордаеронской крепости. Сумерки таяли. Тьма растворялась, собиралась в глубинные недра, откуда ее вызволили неизвестные Сильване силы.

Теплым рубиновым светом горела сфера перемещения между Подгородом и Луносветом, сотворенная Ромматом.

Она жива. Она в настоящем. Кошмары остались в прошлом.

Сильвана ждала рассвет, но он так и не наступил. Когда небо, наконец, очистилось, солнце появилось в самом центре небосклона. Неизвестные, сверхъестественные силы способны погрузить целый мир в бесконечный стылый мрак, думала Сильвана, и навсегда скрыть земли Азерота от солнца и тепла.

Сильвана не знала, как долго длилась эта ночь. И может ли тьма однажды вернуться опять?

Стена огня почти потухла. Лапы с когтями тянулись к ней, но голодное завывание вдруг прекратилось. Джайна различила крики, они просили ее сражаться. С кем? Неужели с ним она должна сражаться? Теперь, когда Нелтарион жив и снова рядом?

Тьма наступала. Джайна тонула в ней, тонула в его обжигающе холодном взгляде. Он притянул ее к себе одним резким рывком. Черные доспехи разодрали ее кожу.

Он смотрит. Глаза в глаза. Близко. Рядом. Он здесь. С ней. Она не боится его. В целом мире больше никого не существует. Остальной мир горит. Больше ничего нет.

Он медленно наклоняется к ее губам.

Неведомая сила, как ураган, подхватила ее и отшвырнула прочь, выдернув из железных объятий. Вокруг нее вновь бушевала песчаная буря, визг перемежался с криками и лязгом стали. Сражайся, снова приказал ей знакомый голос. Джайна поднялась на ноги, выставила вперед руки. Увидела, что Нелтарион вновь идет к ней сквозь бурю и туман.

Она закричала. Ледяные иглы угодили в грудь черного дракона, но он по-прежнему приближался. Огонь тоже не возымел никакого эффекта. Еще шаг и он сможет коснуться ее. И она знает, что если вновь ощутить его жар, то не сможет сопротивляться.

Чья-то рука легла ей на плечо.

— Сражайся, — раздалось позади нее, и она узнала голос Малфуриона. — Сражайся, кто бы ни был перед тобой. Это кошмары Древнего Бога. Не дай им убить себя.

Древний Бог, вспомнила Джайна, проклятый Древний Н-Зот завладел этим миром. Значит, Оковы пали, а освобожденные твари Грим-Батола хлынули в мир. Один из них перед ней. Это не Нелтарион.

Но он приближался, а Джайна все закричала. Она расстреливала его в упор, видя, как тело пошатнулось и рухнуло на землю. И тогда, наконец, тварь приняла истинный вид. Безглазая, с тощим удлиненным телом, серой кожей и перепончатыми пальцами на руках. Тварь билась в конвульсиях на пыльной земле, но это не продолжалась долго. Джайна сожгла ее и отвернулась.

Малфурион шагнул ей навстречу. Подхватил ее, потому что оказалось, что она едва стоит на ногах.

Тьма стала туманно-серой, Джайна огляделась по сторонам. Лагерь сражался, уничтожались последние твари мрака, воздух полнился их предсмертным визгом.

— Ты справилась, — прошептал Малфурион. — Ты выжила. Успокойся, все кончено.

Облегчение и усталость навалились на нее, она глубоко вздохнула и сказала:

— Спасибо, я слышала… твой голос.

— Жаль, мне не удалось проникнуть в твой кошмар. Тебе пришлось пережить его в одиночку.

Даже теперь Малфурион глядел на нее с внимательным любопытством, изучая ее реакцию, словно гадая, каким был ее кошмар, что она видела, какое уязвимое место нашел для нее Древний Бог. Джайна слабо улыбнулась. Она слишком хорошо знала Малфуриона.

— Я не расскажу тебе, и не надейся.

— Возможно однажды? — спросил Верховный друид.

— Возможно. Когда-нибудь. Когда ты сможешь… Понять меня.

Малфурион кивнул и отстранился. Похоже, вместо «понять» ему хотелось бы услышать «простить». Когда-нибудь, когда Малфурион сможет простить ее. Разве такое вообще возможно? Чтобы когда-нибудь Малфурион снова стал ей другом?

Он глядел теперь поверх ее головы, куда-то вдаль.

— Тебе еще нужна моя помощь?

— Нет, дальше я справлюсь.

— Уверена? Мир выжил, Джайна, — задумчиво сказал Малфурион. — Разве ты забыла, что это значит?

Земля ушла у нее из-под ног. Забыла. Забыла! Как она могла? Как она могла думать столько времени об одной лишь себе? Малфурион подхватил ее за локоть.

— Мы пришли в себя, — тихо продолжал Малфурион, — а кошмары Древнего отступили. Мы выжили, хотя Оковы Древнего без сомнения пали. Пандарены были правы, Джайна. Он спас всех нас. Твой сын сделал это. Джайна?… Джайна! Хейдив, сюда! Ей нужна помощь!

Парук с трудом разлепил глаза: в них будто песка насыпали. Зрение не желало фокусироваться, сколько бы он ни моргал.

— Воды? — услужливо спросил кто-то.

Парук кивнул. Прохладная жидкость смочила губы, он сделал несколько глотков и откинулся обратно на подушки. Проморгался, и, наконец, разглядел лорда Серебряного Рассвета у своей постели.

Лорд Фордринг держал в руке флягу. Проклятье, с чего вдруг он удостоился такой чести? Чтобы сам лорд-командующий был его сиделкой? Фордринг выглядел озадаченным не меньше его. Он закрутил крышку фляги и оставил ее на кровати, возле руки Парука. Шагнул к широкому окну, в которое били солнечные лучи. Солнце слепило глаза, Парук отвернулся. Слишком ярко для его глаз.

Но и во тьме было не лучше, вспомнил он. В горле опять пересохло, а голова раскалывалась. Он медленно коснулся затылка, уверенный, что сейчас его пальцы станут влажными от крови. Но кости были целы. Парук потянулся к фляге и снова хлебнул воды.

— Это была тяжелая ночь, — сказал Фордринг. — Для всех нас. Но для тебя, пожалуй, еще тяжелее. Хвала Свету, она, наконец, кончилась.

Фордринг отошел от окна, сел на стул возле стены.

— Я написал Верховной жрице Тиранде, как ты и просил, Парук. Я предупредил ее о том, что Гилнеас нуждается в помощи ночных эльфов. Думаю, они успеют помочь им. Люди Гилнеаса будут тебе благодарны.

Парук кивнул. Несмотря на свое измученное дорогой состояние, он первым делом рассказал Фордрингу о чуме и нависшей над Гилнеасом опасности. Затем в его воспоминаниях шел небольшой пробел. Очнулся он уже в лазарете, вокруг него суетились лекари. Парук четко помнил приказ лорда-командующего о том, чтобы орку выделили отдельную комнату. Он запомнил свое разочарование, должно быть, он умирает от какой-то редкой заразной болезни. Его путь окончен, но и его жизнь тоже.

Затем были долгие часы лихорадки и кошмаров.

Он вновь пробирался по лесу. Вновь выходил к Стене Седогрива и вновь и вновь переживал избиение гоблинов, пока магия эльфа крови сковывала его по рукам и ногам. Иногда он пробуждался, один во тьме, и видел возле постели Сильвану с заряженным луком. Стрела была нацелена ему в грудь. Он бежал от одной смерти к другой, и отовсюду ему удавалось выскользнуть в последний миг.

Парук прислушался к собственным ощущения теперь. Казалось, ему стало лучше. Казалось, неизведанная болезнь отступила, а если лорд Фордринг решился навестить его, значит, она не заразна или хотя бы не так опасна, как ему казалось сначала.

Лорд-командующий подался вперед и сказал:

— Парук, возможно, я могу помочь тебе еще с чем-то?

Парук похолодел.

— Мне нужно попасть в Оргриммар, — наконец, выдавил он.

— Оргриммар осажден, сейчас это будет непросто.

— Я пойду на все.

Фордринг вскинул одну бровь.