Он положил лист на место и уже поворачивался, чтобы отойти от стола, когда вспомнил эту строфу. Прошло несколько секунд, прежде чем небеса памяти разверзлись. Лоб Бретона покрылся холодным потом: он написал это стихотворение в тот период, когда был близок к безумию после смерти Кэт, но никогда никому его не показывал.

А кроме того, это было в другом мире, в другом потоке времени.

Джон Бретон совершил несколько напрасных попыток отправиться в бюро, но каждый раз возвращался за какой-нибудь мелочью: то за документами, то за сигаретами или блокнотом. Джек не смог выдержать все нарастающего напряжения; буркнув под нос что-то вроде извинения, он встал из-за стола и в поисках уединения поднялся в свою спальню. Присев на край кровати, он ждал, когда шины «линкольна» заскрежещут на покрытой гравием дорожке.

Услышав наконец этот звук, он спустился до середины лестницы, но задержался, погруженный в темно-коричневую тишину большого дома, словно щука, обдуманно выбирающая соответствующий уровень в мрачных водах. Девять лет, подумал он. Умереть… Коснуться ее и умереть.

Он спустился вниз, крадучись помимо воли, и проскользнул в кухню. Кэт стояла возле окна и мыла яблоки. Она даже не обернулась, продолжая полоскать фрукты в холодной воде. Эта обычная домашняя работа показалась ему неуместной.

— Кэт, — сказал он, — зачем ты это делаешь?

— Эти фрукты опрысканы инсектицидами. — Она все еще не хотела повернуть голову. — Я всегда мою яблоки.

— Понимаю. И ты должна делать это именно сегодня утром. Это ужасно срочно, верно?

— Я хочу положить их в холодильник…

— Но ведь это не срочно, правда?

— Нет. — Ее голос звучал жестко, как будто он заставил ее признаться в чем-то постыдном.

Бретон ощутил угрызения совести — ни к чему так мучить ее.

— Ты замечала, что смоченные водой фрукты приобретают блеск и живые краски?

— Нет.

— Да. И никто не знает почему. Кэт!

Она обернулась к нему, и тогда Джек схватил ее за руки. Они были мокрые, холодные и пробудили в нем кошмарные, далекие воспоминания. Он поцеловал эти ледяные пальцы, охваченный жаждой искупления.

— Не делай этого. — Она старалась вырвать свои руки, но он не отпускал их.

— Кэт, — сказал он настойчиво. — Я потерял тебя девять лет назад, но и ты ведь кое-что потеряла. Джон не любит тебя, а я тебя люблю. Все очень просто.

— Ты не должен судить Джона слишком поспешно.

— Я могу себе это позволить. Но взгляни на факты: он пошел сегодня на работу, как если бы ничего не произошло. И оставил нас одних. Как ты думаешь, я оставил бы тебя наедине с соперником, который сам объявил о своих намерениях? Я бы… — Он оборвал фразу, не закончив ее. Он намеревался сказать, что убил бы соперника.

По мере того, как Бретон приближал ее к себе, она говорила все быстрее, все отчаяннее. Он осторожно провел пальцами по ее шее, погрузил руку в ее волосы и прижал к себе. Несколько секунд она пыталась отстраниться от него, а потом — совершенно неожиданно — подставила приоткрытые губы. Бретон не закрыл глаза во время этого первого поцелуя; он желал, чтобы этот поцелуй печатью оттиснулся в его сознании, чтобы он вознесся над временем.

Позже, когда они лежали в пергаментном свете спальни при спущенных жалюзи, он изумленно смотрел в потолок. А ведь это, подумал он, значит быть в здравом рассудке. Он насыщал свое сознание ощущением разрядки и удовлетворения, омывающим каждую клетку его тела. В таком настроении все, что связывает с фактом бытия, прекрасно. В эти минуты он мог испытать необыкновенную радость от тысячи обычных, забытых когда-то вещей, таких, как хождение по горам, рубка дров, вкус пива во рту или создание стихов.

Он положил руку на прохладное бедро Кэт.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. — Ее голос был сонным.

Бретон кивнул и осмотрел комнату совершенно по-новому. В притененном солнечном свете было что-то средиземноморское — он был мягким, но совершенно чистым. И не выявлял никаких изъянов во Вселенной В. Ему вспомнилась удивительно подходящая к обстоятельствам строфа одного стихотворения.

Он приподнялся, опершись на локоть, и взглянул на Кэт.

— Я должен называться Каналетто, — сказал он.

Она посмотрела на него с несмелой улыбкой, а потом отвернула лицо. И Джек знал, что сейчас она думает о Джоне. Он опустился на подушку и рассеянно провел пальцем под ремешком часов, коснувшись скрытой под кожей выпуклости хрономобиля. Единственным изъяном во Вселенной В было существование Джона Бретона.

Но это положение вещей было, разумеется, преходящим.

Джек Лармур скучающе смотрел через полукруглое стекло вездехода на плоскую, монотонную поверхность Луны. Двигатель вездехода работал на самых больших оборотах, но западный берег Моря Спокойствия, к которому он направлялся, казался таким же далеким, как и в начале пути. Время от времени Джек широко зевал и насвистывал унылый мотивчик. Он скучал.

В Пайн-Ридже, в Висконсине, перспектива работы в радарной службе Луны казалась неслыханно захватывающей и интересной. Теперь, после трех месяцев патрулирования трансляционных станций, он достиг состояния, когда начал вычеркивать дни в специально для этой цели изготовленном календаре. Он знал, что Луна безжизненна, но не представлял, однако, как плохо будет переносить полное отсутствие жизни.

«Если бы только, — подумал он уже в тысячный раз за время этого путешествия, — если бы только хоть что-нибудь шевельнулось».

Он откинулся назад, зевая особенно широко и поводя плечами, насколько ему позволяли скромные размеры кабины вездехода, когда внезапно что-то мелькнуло и сразу же исчезло на поверхности кратера, находившегося перед ним на расстоянии какой-то сотни ярдов. Инстинктивно он нажал на тормоз, и вездеход остановился с противным писком. Лармур выпрямился в кресле, рассматривая раскинувшееся перед ним пространство и размышляя, не шутит ли с ним воображение. Минуло несколько невыносимо долгих секунд, во время которых лунный пейзаж оставался в блаженном спокойствии. Лармур уже хотел двинуться дальше, когда снова что-то мелькнуло, на этот раз левее, но немного ближе.

Он нервно проглотил слюну. На этот раз его взгляд наконец уловил это движение: какой-то пушистый, черный предмет величиной примерно в футбольный мяч, на миг подскочил над поверхностью Луны, чтобы немедленно снова спрятаться. Это явление повторилось по меньшей мере трижды, и каждый раз в другом месте.

— К черту! — сказал Лармур громко. — Если окажется, что я открыл лунных сусликов, то мое имя войдет в историю.

Рукой, которая чуточку дрожала, он потянулся к тумблеру радиопередатчика, но в ту же минуту осознал, что от Третьей базы его отделяет значительная выпуклость лунной поверхности, так что он не сможет установить контакт.

Перед лобовым стеклом вездехода вновь нахально высунулся пушистый шар и исчез. Лармур колебался не долее секунды, после чего быстро отсоединил отводную трубу, загерметизировал скафандр и приступил к необходимым для выхода из лунного вездехода приготовлениям. Спустя несколько минут он, с трудом подавляя ощущение нереальности, вылез из вездехода и стал неуверенно приближаться к месту, где в последний раз заметил движение. Продвигаясь вперед, он все время высматривал, нет ли вокруг чего-нибудь вроде нор сусликов, но многовековой слой лунной пыли был идеально гладким, если исключить беспорядочные следы его собственных ног.