Вооружив их шпагами и щитами, выдав недельный запас провизии и кое-какие необходимые в походе мелочи, его превосходительство губернатор Диего де Арана сообщил им о настоящей цели миссии и настоятельно посоветовал всячески избегать вооруженных стычек с аборигенами. Так что эта экспедиция имела, вне всяких сомнений, самые мирные цели.

— Нам нужны плодородные земли, пригодные для пахоты и выпаса скота, неподалеку от залива и в устье реки. Если они еще не заселены — тем лучше. Да пребудет с вами Бог!

— Очень на это надеюсь, — пробормотал себе под нос Дамасо Алькальде. — Потому что я даже не представляю, как мы без его помощи сможем найти такое место. Губернатор — просто мечтатель!

— Да ну, какой он мечтатель? — заявил Сьенфуэгос. — И близко не бывало! Он хочет лишь удалить нас на какое-то время из форта, пока там все не уляжется. Если, когда мы вернемся, власть опять окажется в его руках, ему будет совершенно наплевать, нашли мы что-нибудь или нет.

— Думаешь, в таком случае не стоит рисковать? — спросил Черный Месиас, который и в самом деле был довольно смуглым и сильно смахивал на цыгана. — Мать родила меня не для того, чтобы я стал мертвым героем.

— Думаю, что и моя меня тоже родила не для этого, — поддержал его канарец. — Поэтому самое лучшее, что мы можем сделать — это двигаться на восток, избегая, насколько возможно, встреч с людьми Каноабо. Я заметил, что туземцы с побережья обычно гораздо более доброжелательны, чем живущие вдали от моря.

И вот, на заре следующего дня, едва только на горизонте забрезжил солнечный свет, они отправились в путь, медленно поднимаясь в гору, а через час остановились, потеряв последний намек на тропу, и молча созерцали широкую долину с пышной растительностью, тихую бухту, открывшуюся на северо-востоке, крыши индейской деревушки и кривые очертания шаткого частокола форта Рождества.

Они молчали и думали лишь о том, что вот-вот разорвут последнюю ниточку с обитаемым миром и ступят на землю совершенно неведомую, где их поджидают незнакомые опасности и чудовищные существа, которых человеческий разум не способен и вообразить.

Враждебные племена, неведомые твари, непролазные чащобы, высокие горы и бездонные пропасти — не более, чем просто опасности, встреча с которыми вполне ожидаема, а вскоре, видимо, к этим опасностям добавятся новые трудности и совершенно невиданные создания, о которых они прежде никогда и не слышали.

Воздвигнутый на пустынном берегу жалкий форт из прогнивших, спасенных после кораблекрушения досок, отсюда казался путникам уютным убежищем, куда им, возможно, больше не суждено вернуться. Они удалялись от форта, ощущая ту же, если не большую боль, какую чувствовали несколько месяцев назад, покидая родные дома, чтобы отправиться в доселе невиданное плавание через океан.

Однако для рыжего Сьенфуэгоса, никогда не имевшего иного дома и семьи, чем скалы и горы родного острова, вновь ощущать под ногами камни крутых троп, заглядывать в пропасти и дышать чистым воздухом гор было равносильно возвращению в родные места, к единственному родному очагу, который он ведал. Этот пейзаж всегда ему нравился, он знал, как избежать всех опасностей.

Он еще не забыл, что «Га-и-ти» означает «Страна гор», а горы ловкий канарский пастух всегда считал своей стихией.

Сьенфуэгос отыскал длинную, гибкую и крепкую ветку, из которой сделал шест; едва шест оказался у него в руке, как он почувствовал себя столь уверенно, как если бы владел самым совершенным оружием, какое только способен изобрести человеческий разум.

Когда они отправились навстречу неизвестности, он не боялся ничего на свете.

Ингрид Грасс, в замужестве с капитаном Леоном де Луной виконтесса де Тегисе, очень скоро узнала, какую страшную ошибку совершил Сьенфуэгос, поскольку за весь тот месяц, когда пастух бежал с Гомеры, лишь три судна отчалили с острова — три каравеллы мечтателя-генуэзца, утверждающего, будто знает путь в Индию через Сумрачный океан.

Именно поэтому она не села на ближайший корабль, направляющийся в какой-нибудь испанский порт. Ингрид тут же поняла, что мужчина, которого она так страстно любит и без которого жизнь кажется бессмысленной, не сможет воссоединиться с ней в Севилье (по крайней мере, пока).

Поразмыслив, она пришла к заключению: раз уж адмирал заверял, что Сан-Себастьян на Гомере — последний порт по пути на запад, наверняка он зайдет в этот же порт на обратном пути, и потому у Ингрид вошло в привычку вставать каждый день чуть раньше рассвета, чтобы подняться на высокую скалу и осмотреть горизонт в поисках трех старых кораблей, что вернут ей чудесное тело и неповторимые глаза возлюбленного.

Она проводила на скале долгие часы, глядя на море или в книгу, чтобы изучить язык, на котором надеялась однажды высказать все таящееся вна душе. Как ни странно, но за долгие месяцы разлуки пожиравший ее душу огонь так и не погас; напротив, прежняя примитивная страсть обернулась теперь столь глубокой любовью, что муж всерьез начал опасаться за ее здоровье и рассудок.

Она почти ничего не ела, не сходящая прежде с лица нежная улыбка, ее главное украшение, навсегда исчезла, а бессонные ночи оставили под глазами темные круги.

Капитан любил ее, как никогда прежде.

Та легкость, с которой однажды ночью Ингрид сказала мужу, что готова отказаться от титула, положения в обществе и состояния ради того, чтобы разделить жизнь с неграмотным, всеми презираемым и нищим пастухом, лишь помогла виконту утвердиться в мысли, что ему повезло жениться на исключительном создании, и потому он не может позволить себе роскошь от нее отказаться.

Он оставил шпагу и арбалет, решив вместо них вооружиться любовью и терпением.

Находись он в столице и став предметом критики и злословия со стороны закостенелого и непримиримого общества, возможно, капитан повел бы себя по-другому, но живя на границе обитаемого мира и зная, что стоит ему потерять эту неповторимую женщину, и весь остаток жизни он проведет в скитаниях по лесам и горам в поисках воспоминаний, он понял, насколько жена важна для его будущего, и решил проглотить гордость и попытаться спасти брак, без которого всё остальное окажется бессмысленным.

Больше он никогда до нее не дотрагивался.

Капитан оставил ее в одиночестве в огромной супружеской спальне, а сам удалился в одну из башен с видом на море, где провел много бессонных ночей, глядя на балкон — там часто стояла Ингрид, с тоской глядя на море. Как он завидовал этому жалкому ублюдку, не имевшему ничего, кроме ее любви, за которую он готов был отдать все, даже жизнь.

Иногда по ночам его обуревало желание запереть изнутри массивную дубовую дверь и выбросить ключ в сад, чтобы избежать безумного искушения пройти по темным коридорам и комнатам, проникнуть в прохладную спальню и вновь погрузить лицо меж бедер, скрывающих единственный знакомый ему рай. В те месяцы виконт де Тегисе как никогда прежде показал себя закаленным человеком, стойко дожидаясь того дня, когда его пригласят вернуться в супружескую спальню.

Если у кого и были причины уповать на то, чтобы экспедиция по открытию Нового Света окончилась сокрушительным провалом и ни один ее участник не вернулся домой, так это у всемогущего капитана Леона де Луны, владетельца «Ла Касоны», хозяина половины острова Гомера и родственника короля Фердинанда по материнской линии.

А если кто и молился денно и нощно, чтобы эта безумная экспедиция достигла успеха или хотя бы все ее участники вернулись домой целыми и невредимыми, так это его супруга Ингрид, которая начала регулярно посещать церковь, где бедный дон Гаспар из Туделы прилагал все усилия, чтобы, насколько это возможно, хотя бы частично загладить свою вину, проклиная себя за непростительную слепоту, приведшую к его собственной опале и бесчестию молодой прихожанки.

Однажды в солнечное апрельское утро команда прибывшей из Малаги каракки принесла известие, что два из трех кораблей эскадры Колумба вернулись в Кадис, где моряки рассказали об открытых ими новых прекрасных землях и о том, что теперь не подлежит никакому сомнению — Земля действительно круглая, а Гомера и Иерро — вовсе не край света.