— И что ты здесь делаешь? — поинтересовалась Ингрид. — Если муж тебя застукает, то убьет.

— Знаю, но дон Луис де Торрес попросил меня сообщить, что он ждет вас у леса.

Сердце чуть не выскочило у нее из груди.

— Дон Луис де Торрес! — воскликнула виконтесса. — Это невозможно! Он отплыл этим утром.

— Нет, пока еще здесь.

— И чего он хочет?

— Не знаю, он лишь сказал, что это срочно, он хочет встретиться с вами еще до зари.

Виконтесса де Тегисе вскочила с постели и бросилась к шкафу в поисках платья, но тут же вспомнила, что вся ее одежда валяется в саду, став игрушкой ветра, а теперь и грязи с водой.

— Идем! — сказала она, несмотря на это.

— Вот так? — удивился парень.

— Накину что-нибудь внизу. Как ты сюда проник?

— Через балкон, но это опасно.

— Не волнуйся, — заявила Ингрид, направляясь к балкону. — Если ты сумел подняться, то и я смогу спуститься.

И она сумела, несмотря на темноту и ливень, мысленно поблагодарив капитана Леона де Луну за то, что так любит своих догов и позволяет им ночевать в своей башне. Когда она, наконец, оказалась на земле, то огляделась в поисках какой-нибудь одежды, не беспокоясь о том, что ее платья превратились в грязное тряпье, с которого капает вода.

— Идем! — повторила она робко прихрамывающему Бонифасио. — Идем! Быстрее!

— Быстрее? — удивился тот. — Мою ногу не излечила и Пресвятая дева Ковадонгская. Хватит с меня того, что я сюда добрался.

Они перелезли через стену, оставив на покрывающем ее плюще лоскуты кожи и одежды, и пошлепали по грязной тропе, спотыкаясь, тяжело дыша и снова поднимаясь, пока не добрались до опушки леса, где вымокший до нитки Луис де Торрес держал в поводу двух беспокойных лошадей и знаками приказывая поторопиться.

— Сюда! — пискнул он. — Сюда!

— Да не бегите так! — взмолился хромой. — А то и здоровую ногу сломаю.

Ингрид взяла его под руку и помогла ускорить шаг, а в это время Луис направился к ним, потянув за собой лошадей, которые отказывались двигаться в темноте.

Когда, наконец, они встретились, немка тут же поинтересовалась:

— Что это всё значит, дон Луис? Я думала, что вы уже в море.

— Я обещал вам помочь и сдержу обещание. На южном берегу острова нас ожидает ялик.

— И куда я на нем поплыву? — удивилась Ингрид. — Вы же не собираетесь догонять флот в открытом море. Это безумие.

— Нет, разумеется. Не в открытом море. Но в последний момент адмирал решил сделать короткую остановку на Иерро, и я попросил мастера Хуана де ла Косу высадить меня на берегу. Вы по-прежнему намерены ехать?

— Конечно!

— Тогда в путь. Эскадра снимется с якоря вечером. Значит, в нашем распоряжении меньше двадцати четырех часов, чтобы найти лодку и добраться до Иерро.

Он помог виконтессе забраться на лошадь и ловко вскочил на вторую. Хромой Бонифасио тут же вцепился в его ногу.

— Сеньор! — всхлипнул он. — Не оставляйте меня здесь, сеньор. Я так устал и так напуган.

— Ладно! — согласился королевский толмач и протянул руку, чтобы хромой уселся сзади. — Доставлю тебя до деревни.

Они пустились в путь с максимальной скоростью, которую позволяла темнота, деревья и слякоть, и когда в конце концов выехали на широкую и открытую тропу, а в поле зрения появились первые дома, Луис де Торрес остановил лошадь и достал из кошеля несколько тяжелых монет.

— Держи! — сказал он, протянув их хромому. — Как я и обещал.

— Я бы предпочел, чтобы вы расплатились со мной по-другому, сеньор, — ответил тот. — Возьмите меня с собой!

— Куда?

— Туда, где сейчас Сьенфуэгос: в Сипанго.

— Рехнулся?

— Не больше вашего. Здесь я всегда буду всего лишь хромым и вечно голодным бедняком. А в Новом Свете, глядишь, однажды смогу себе и приличную лошадь купить.

— В Новом Свете нет лошадей.

— Будут, — убежденно заявил парнишка, а потом протянул руки к виконтессе. — Прошу вас, сеньора! — взмолился он. — Из меня выйдет хороший слуга.

Ингрид Грасс перевела взгляд с умоляющего Бонифасио на Луиса де Торреса, который лишь пожал плечами.

— А почему бы и нет, черт побери? — воскликнул он. — Чего там не хватает, так это людей, пусть даже и хромых. Поехали!

Кошак сдержал слово и согласился еще раз встретиться с губернатором, а также несколько умерить свои претензии, причем не столько даже потому, что проиграл в карты, сколько потому, что и сам понимал: ситуация выходит из-под контроля, и многие его люди чувствуют себя неуютно при мысли, что их бунт — лучший способ оказаться в пасти акул.

— Я вернусь в форт и признаю вашу власть, но займу место Гути, и все важные решения мы будем принимать совместно.

— Что ты называешь важными решениями? — поинтересовался дон Диего де Арана.

— Те, что касаются стычек с дикарями и распределения земель.

— Я могу разрешить выделять земли, — согласился губернатор. — Но не могу гарантировать, что адмирал это одобрит, когда вернется.

— Если вы дадите нам документ на собственность, я позабочусь о том, чтобы он не потерял ценность, — язвительно ответил астуриец. — Когда мы обоснуемся на своей земле, слишком сложно будет нас с нее согнать, не думаю, что адмирал готов спровоцировать мятеж. А что насчет дикарей?

— Они лишь ждут подходящего момента, чтобы на нас напасть.

— Так давайте нападем на них первыми со всем своим оружием — бомбардами, аркебузами, баллистами и шпагами. Будь что будет! Если застанем их врасплох, то вселим в них такой ужас, что они три дня будут бежать без оглядки.

— Под каким предлогом?

Рулевой озадаченно посмотрел на него.

— О чем это вы? — спросил он. — Что еще за предлог?

— Который нужен, чтобы напасть на людей, считающихся нашими союзниками. Вице-король заключил соглашение с вождем племени Гуакарани, и я обязан его соблюдать.

— Чушь!

— Почему же чушь? — возмутился губернатор. — Не забывай, что я представляю донью Изабеллу и дона Фердинанда, государей цивилизованной страны, которая не может постыдно атаковать дружественный народ с одной только целью — стать более могущественной.

— Чушь! — стоял на своем Кошак. — Если донья Изабелла и дон Фердинанд, не колеблясь ни минуты, отправили на убой столь расположенный к нам народ, как евреи, то уж тем более не станут раздумывать, согнув в бараний рог кучку дикарей, которые к тому же сами ищут неприятностей на свою задницу.

— Может, и так, но я не могу принять на себя подобную ответственность без обоснованного повода.

— А какой повод обоснованный? — вышел из себя Кошак. — Будем дожидаться, пока нас атакуют тогда и в том месте, какое они сами выберут? Нет! — убежденно покачал он головой. — Это самоубийство. Гуанче говорит, что скоро их станет две тысячи, и нам придется полагаться на их милосердие.

— Да что может знать это животное?

— В этом случае — побольше нас, ведь он прекрасно их понимает. Если будем дожидаться Каноабо с остальными его людьми, то всё будет потеряно, — его тон изменился и стал почти умоляющим. — Поймите же наконец, ваше превосходительство! Сейчас не время размышлять, время действовать, схватить сволочей за яйца и спустить шкуру.

— Мне нужно подумать.

— У нас нет времени на раздумья!

— Слишком многое стоит на кону!

— Жизнь, ваше превосходительство! Вы же сами сказали только вчера: жизнь — единственное, что нам действительно принадлежит.

Упрямый дон Диего де Арана, по-прежнему не желающий отказываться от возложенной на него ответственности, беспокойно покрутил густые усы, и в конце— концов едва слышно сказал:

— Дай мне двадцать четыре часа. Возвращайся со своими людьми в форт, и мы выработаем план обороны. Дай мне один день, чтобы решить, станем ли мы нападать. Лишь один день!

Кошак окинул губернатора презрительным взглядом и в конце концов пожал плечами с покорностью фаталиста.