Марк вздохнул — так глубоко и тяжко вздыхает человек, зашедший в тупик. Он посмотрел на часы — 10. 45; чтобы поспеть вовремя, надо немедленно уходить. Он вернул библиотекарю журналы, протоколы конгресса и отчеты Ралфа Надера и побежал через дорогу к стоянке, где стояла его машина. Проспект Конституции и Мемориальный мост быстро остались позади — сколько раз за неделю ездил он этой дорогой? Марк глянул в боковое зеркало, и ему показалось, что он узнает следовавший за ним автомобиль — а может, просто вспомнился прошлый четверг?

Марк поставил машину у обочины. Его остановили два сотрудника Службы личной охраны. Марк предъявил документы и медленно пошел по тропинке. Он успел как раз вовремя и вскоре уже стоял среди ста пятидесяти скорбящих, обступивших две могилы, вырытые для мужчин, которые еще неделю назад были живее большинства людей, сегодня пришедших на их похороны. Президента представлял вице-президент, бывший сенатор Билл Брэдли.

Он стоял рядом с хрупкой, закутанной в траур Нормой Стеймз; двое сыновей поддерживали вдову — она едва держалась на ногах. Около Хэнка, старшего, высилась чья-то могучая фигура — должно быть, отец Барри Калверта. Справа от великана Марк увидел директора; тот тоже заметил его, но сделал вид, что не узнал: игра продолжалась даже у могилы.

Ризы отца Грегори слегка трепетали на холодном ветру. Подол был заляпан грязью — целый день шел дождь. Чуть поодаль стоял молодой священник в черной рясе и белом стихаре.

«Я подобие твоей невыразимой славы, хоть и покрыт язвами греха», — нараспев читал отец Грегори.

Плачущая жена наклонилась и поцеловала Ника в бледную щеку; гроб закрыли. Пока молился отец Грегори, гробы с телами Стеймза и Калверта медленно-медленно опускали в могилы. С тяжелым сердцем наблюдал за ними Марк: это его тело в гробу могло бы сейчас опускаться все ниже и ниже.

— Со святыми упокой, о Христос, души рабов твоих там, где нет ни болезней, ни горестей, ни вздохов, но вечная Жизнь.

Благословив покойных в последний раз, православный священник осенил себя крестом, и толпа начала расходиться.

После службы отец Грегори сказал много теплых слов о своем друге Нике Стеймзе и выразил надежду, что он и его сослуживец Барри Калверт погибли не напрасно; Марку показалось, что священник обращается именно к нему.

Марк увидел Нанну, Аспирина, Джулию и безымянного сотрудника, но понял, что не должен заговаривать с ними, и незаметно исчез. Пусть другие оплакивают мертвых; его дело найти их живых убийц.

Марк вернулся в сенат более чем когда бы то ни было преисполненным решимости узнать, кого же из сенаторов не хватало на этих горестных двойных похоронах. Останься он чуть подольше, он бы увидел, как Матсон непринужденно беседует с Грантом Нанной и говорит ему, каким хорошим человеком был Ник Стеймз и какую потерю понесло в его лице правосудие.

Вторую половину дня Марк провел в Комитете внешних сношений: слушал Пирсона и Нанну. Если преступник один из них, его хладнокровию можно позавидовать. Марк уж было собрался вычеркнуть их имена из списка, но не смог: еще один факт нуждался в проверке. Когда наконец Пирсон закончил свою речь и сел, Марк почувствовал страшную слабость. Надо хоть сегодня отдохнуть, а то еще три дня ему не продержаться. Он вышел из зала заседаний и позвонил Элизабет, чтобы уточнить время ужина. Потом набрал номер кабинета директора и сообщил миссис Макгрегор номера телефонов, по которым его можно найти: ресторан, квартира, дом Элизабет. Миссис Макгрегор молча записала телефоны.

На обратном пути на хвост ему сели две машины: голубой «форд»-седан и черный «бьюик». Приехав домой, он бросил ключи Саймону. Прогнал гнетущую, неотвязную мысль о том, что за ним постоянно следят, и переключился на более приятные мысли о предстоящем вечере с Элизабет.

Марк шел по улице и думал о том, как проведет сегодняшний вечер. Я уже не могу без нее. Это единственное, в чем я уверен на настоящий момент. Вот только ее отец… Как мне не хочется подозревать его, собирать на него досье. Впрочем, я ведь в ней самой и то сомневаюсь.

Он зашел в цветочный магазин и заказал дюжину роз — одиннадцать красных и одну белую. Девушка протянула ему открытку и конверт; он в задумчивости уставился на плотный белый квадрат, в голове проносились обрывки предложений, стихов… Что бы такое написать? Наконец его осенило. Он заулыбался и аккуратно вывел:

— Пошлите их немедленно, — сказал он.

— Да, сэр.

Отлично. Теперь домой. Что бы такое надеть? Темный костюм? Слишком официально. Светло-голубой? В нем он будет похож на педика, и зачем он вообще его купил? Двубортный пиджак, он самый новый — годится. Теперь рубашка. Белая, спортивная, без галстука. Или голубая, торжественная, с галстуком? Пожалуй, лучше белую. Не то. Я же в конце концов не невеста. Побеждает голубая. Теперь ботинки. Со шнурками или без? Пожалуй, без. Носки. Тут выбрать не трудно. Надену темно-синие. Подведем итоги: голубая рубашка, темно-синий галстук, темно-синие носки, черные мокасины. Одежду аккуратно сложим на кровати. Примем душ и вымоем голову — кудрявые волосы мне нравятся больше. Черт, в глаза попало мыло. Достань полотенце, вытри глаза, брось полотенце и прочь из душа. Полотенце обмотано вокруг талии. Бреюсь; второй раз за сегодняшний день. Осторожно. Не порежься. Одеколон. С силой, досуха вытри волосы полотенцем. Кудри, кудри, кудри. Назад, в спальню. Тщательно оденься. Не промахнись, сразу завяжи галстук, а то помнется. «Молнию» — вверх: вроде похудел в талии. Теперь — к зеркалу. Видал и похуже. К черту скромность — нечасто встретишь такого красавца. Проверь, на месте ли деньги, кредитные карточки. Пистолет оставим дома. Все на месте. Запри дверь. Нажми кнопку лифта.

— Пожалуйста, ключи, Саймон.

— Черт побери, — Саймон вылупил на него глаза, — нашел себе новую кралю?

— Ты меня лучше не жди, Саймон: а то я, если мне сегодня не обломится, пожалуй, трахну тебя.

— Спасибо за предупреждение, Марк. Я в тебя верю, старина.

Чудный вечер; а теперь — в машину; проверим часы: 7.34.

Директор снова критически оглядел свой смокинг. Как плохо без Рут. Экономка старается изо всех сил, но разве можно сравнить. Плеснем себе виски и проверим, все ли на месте. Свежевыглаженный смокинг несколько старомоден, рубашка с плоёной грудью только что из прачечной. Черный галстук. Черные носки, черные ботинки, белый платок — все в порядке. Включим душ. Ох, как же вытянуть у президента что-нибудь полезное? Черт, где мыло? Приходится вылезти из душа и промочить коврик и полотенце. Второго полотенца нет. Как мерзко воняет мыло! Его теперь, похоже, выпускают только для гомиков. Хотелось бы по-прежнему получать довольствие из армии. Выйди из душа. Растолстел. Надо сбросить килограммов шесть. Слишком белое тело. Быстро спрячь и забудь. Побрейся. Добрая, старая опасная бритва. Никогда не брейся дважды в день — только если обедаешь с президентом. Слава Богу. Не порезался. А теперь — одеваться. Ненавижу «молнии». Черный галстук. Черт побери, у Рут всегда получалось с первого раза, безукоризненно. Попробуем снова. Ну наконец-то. Проверь бумажник. Вообще-то он скорее всего не понадобится. Разве что у президента сейчас туго с деньгами… Скажи экономке, что будешь после одиннадцати. Надень пальто. Внизу, как всегда, ждет в машине спецагент.

— Здравствуйте, Сэм, прекрасный вечер.