– Анеля, иди спать, – приказала княжне её мать своим обыкновенным, вялым и безразличным тоном, которым всегда говорила с дочерью.

– Нет, пусть остаётся, – возразил Адам. Заходящее солнце отражалось в его глазах, делая их огненными. Анж неоднократно замечала этот отблеск пламени в его глазах и иногда боялась своего дядю из-за этого. Если бы он не был к ней всегда добр, добрее, чем её мать, то она считала его злым колдуном.

– Что она может знать? – Константин поддержал сестру, он всегда её поддерживал.

– Она её видела, – проговорил Адам. – Опиши, какова она. – и старший князь выжидательно посмотрел на племянницу.

– Во-первых, она брюнетка… – начала девочка не спеша, радуясь, что оказалась в центре внимания.

Взрослые переглянулись.

– На это наверняка уже обратили внимание, – произнесла Анна. – Они же оба светловолосые.

– Да, обратили, – вставила Анжелика, прекрасно понимающая, о чём идёт речь.

– Кто? Царь? – спросил Адам, нахмурившись.

– Он-то обрадовался, что у них наконец кто-то родился. Это всё его жёнушка. Елизавету она не любила никогда, – отвечал за девочку её младший дядя. – Вот и воспользовалась случаем… А так как тебя видели с Lise чаще всего, то никто не сомневается, в кого девчушка пошла мастью, – и Константин усмехнулся криво. Старшего брата он никогда особо не любил. Всю жизнь, сколько бы он ни помнил себя, младшего князя Чарторыйского сравнивали с Адамом не в его, Константина, пользу. И нынче, когда оба стали взрослыми, он никогда не упускал случая поддеть “нашего книжника и фарисея”, как он звал старшего брата.

– Так Александр её признал? – уточнил Чарторыйский-старший.

Анна кивнула.

– Какое благородство, надо же. Они оба такие благородные, – проговорил он, горько улыбнувшись. – Признаться, меня иногда тошнит от их великодушия. Оказали милость несчастному пленному и заслужили место на небесах…

– Адам! – одёрнула его сестра. – Подумай об Анеле. Мы и так уже…

– А пусть знает, – глаза его сверкнули, свечи на столе разгорелись ярче. – Ей тоже полезно знать, чего стоит благородство москальских государей.

– Интересно, что твой принц запел, если бы родился мальчишка, – спокойно проговорил Константин, видя, как мрачнеет лицом его сестра.

– Сделал бы то же самое, не сомневаюсь, – отвечал его старший брат, наливая себе ещё вина.

– И на русский престол бы сели Чарторыйские? – продолжал Константин. – Да ты этого хотел, Жорж Данден, я знаю, как ты обрадовался, когда пришли вести о беременности Элизы. И мама наша была вне себя от радости.

– Но что мы будем делать сейчас, вот в чём вопрос, – произнесла Анна, прервав младшего брата. – Государь уже всё знает. Когда твою дочь понесли крестить, то царь, поглядев на неё – а она очень похожа на нас всех, это уже заметно, – спросил у статс-дамы, держащей младенца на руках: “Сударыня, возможно ли, чтобы у отца-блондина и матери-блондинки родился чёрненький ребёнок?” Принц и принцесса побледнели, как полотно. А эта статс-дама – совсем не дура, хоть и чухонка, – отвечала: “Государь, Господь всемогущ”.

– “Господь всемогущ”… – повторил Адам, пробарабанив по столу своими тонкими пальцами некую мелодию. – В самом деле. Мать мне в Пулавах говорила, что ребёнка могут убить… И, знаете, я склонен ей верить.

– Нашей матери всё время мерещится самое страшное, – усмехнулась Анна. – Она всех мерит по себе.

– Замолчи! – Адам сжал пальцы в кулак и со всей силой ударил о стол.

– Что, думаешь, я не права? – Анна совсем не боялась гнева брата, а вот Анеля слегка испугалась и отодвинулась от старшего князя куда подальше.

– Хватит об этом, – твёрдо проговорил Адам.

Его часто злила собственная семья, “Familia”, как говорили в Речи Посполитой. Вся семья, кроме Анели, этой милой девочки, понимающей его с полуслова и, несмотря на юный возраст, никогда не говорящей глупости. Он произнес:

– Великую княжну нужно как-то вывезти в Польшу. И чем быстрее, тем лучше. Всё осложняется тем, что её признали дочерью Александра.

– Ты опять опоздал, – сказал насмешливо Константин. – Почему ты всегда опаздываешь?

– Тебе лучше вообще молчать об этом, Адам, – быстро, скороговоркой продолжала Анна. – Ты представляешь, что этот безумный может сделать с тобой? Со всеми нами? Я боюсь, он уже догадался…

– С каких это пор ты всё время всего боишься, Анна-Мария? – нехорошо улыбаясь, произнёс Адам. – Я помню тебя совсем другой, не такой трусливой курицей… Стыдись. У тебя растут дети, какой пример они почерпнут от тебя?

Анна вскричала: “Довольно!”, резко встала из-за стола и прошла к себе наверх, громко топая каблуками. Анжелика усмехнулась. Она тоже считала свою мать “трусливой курицей”. Адам всегда говорил ей, что та была смелой, дерзкой, решительной и сильной до того, как в хмурый ноябрьский день слуги принесли в Голубой дворец на Староместской изъеденный бродячими псами до неузнаваемости труп Анжеликиного отца, князя Станислава-Юзефа Войцеховского, с табличкой “Предатель”, прибитой гвоздями к груди. С тех пор Анна стала другой. И вообще всё пошло наперекосяк. Анж тогда было всего семь, она мало что помнит. Мама до безумия любила её братьев, особенно противного Анжея, постоянно задиравшего сестру, а с Анжеликой если и общалась, то всегда бесцветным, равнодушным голосом, не глядя ей в глаза. Слава Богу, остальные члены семьи её любили гораздо больше матери, особенно бабушка и старший дядя. Иначе бы она с ума сошла.

– Зачем ты так? – вскинулся Константин после ухода сестры. – Ты что, как будто не знаешь, что она пережила, да?

– Брат. – спокойно произнёс Адам. – Я сидел в Брюссельском тюремном замке на хлебе и воде. Меня пырнули ножом в живот у себя на Родине и я чуть было не разделил участь несчастного Стася. Я сражался под москальскими пулями в Девяносто втором. И, наконец, мы с тобой пять лет живём вдали от родной Польши, униженной и растоптанной русскими сапогами. Но я не превратился в истеричную бабёнку. Как и ты, кстати.

– Она женщина, Адам, – тихо проговорил Константин. – Она мать.

– Она Чарторыйская, – произнёс его старший брат, и потом обратился к Анжелике:

– Ты тоже Чарторыйская.

– Я Войцеховская, дядя, – возразила Анж, пристально глядя на него.

– Всё равно. Мы одна семья. Familia.

– Что мы будем делать с твоей бастардкой, Адам? – продолжал Константин. – Можно попросить аудиенции с государём… Пусть мать приедет, она умеет говорить даже с настоящими бесноватыми и кликушами. Убедим их всех, что девочка не имеет никакого права зваться великой княжной, Александр пусть откажется от неё…

– Константин, хватит. – оборвал его Адам. – На престол эта девчонка всё равно не сядет. Ни на наш, ни на русский. Мы можем подождать, пока она вырастет, а там решим, что с ней делать дальше.

– Брат мой, ты что, совсем не понимаешь? – вспылил младший из Чарторыйских. – Ей не дадут вырасти! Просто не дадут!

Адам равнодушно пожал плечами.

– Господь всемогущ, – как-то невпопад проговорил он, глядя на синий сумрак неба.

– Если тебе не жаль Элизы и этой крошки, то подумай о том, что мы упускаем… Мать тебе никогда не простит того, что ты не воспользовался шансом, – продолжал Константин. – Ведь она всегда говорила, что нам нужна кровь королей в роду.

– Да, родив тебя, меня и сестёр непонятно от кого, – холодно возразил Адам. – Из её многочисленных любовников королём был только один. И тот – Понятовский.

Константин покосился на Анжелику. Он считал её совсем ребёнком и стыдился того, что в её присутствии они обсуждают других взрослых. Так не делается.

– Ты хотя бы об Анельке подумал, – тихо и серьёзно произнёс Константин. – Говоришь такие вещи в её присутствии.

– Если бы в мои двенадцать лет кто-нибудь говорил при мне такие вещи, я не наделал столько глупостей, – вздохнул Адам. – Так что пусть слушает. Что касается упущенного шанса…, – он посмотрел на племянницу оценивающим, пристальным взглядом. – Я думаю, мать прекрасно понимает, что вырастет из нашей с тобой юной родственницы.