Как бы там ни было, мистер Сэвидж вернулся в Чиппинг Сомертон в глубоком унынии. Он считал, что ему уготована смерть в долгих муках. Насколько я понимаю, кто-то в его роду умер от рака, и он не хотел сам пережить те страдания, которым был свидетелем. Он послал за поверенным, весьма почтенным партнером одной исключительно уважаемой фирмы, и последний прямо на месте составил завещание, которое мистер Сэвидж подписал и передал поверенному на хранение. В тот же вечер мистер Сэвидж принял большую дозу хлорала, оставив письмо, в котором он объяснял, что предпочел быструю и безболезненную смерть долгой и мучительной.

По завещанию мистер Сэвидж оставил 700 тысяч фунтов, освобожденных от налогов, миссис Темплтон, а остальное – некоторым благотворительным организациям. – Мистер Спрэгг откинулся в кресле. – Присяжные вынесли обычный вердикт: «Самоубийство в состоянии умственного расстройства», но вряд ли из этого можно сделать вывод, что он был не в своем уме, когда составлял завещание. Не думаю, что жюри поверило бы в это. Завещание было составлено в присутствии стряпчего, по мнению которого усопший, несомненно, был в здравом уме и твердой памяти. Не думаю, что злоупотребление влиянием в этом случае доказуемо. Мистер Сэвидж не лишил наследства никого из своих близких или родных. Единственными его родственниками были какие-то троюродные братья или сестры, которых он почти не видел. По-моему, они живут в Австралии. – Мистер Спрэгг помолчал. Теперь он явно получал удовольствие. – Мистер Карстэрс утверждал, что такое завещание совершенно не в духе Сэвиджа. Он не питал слабости к благотворительным организациям и был убежден, что деньги должны доставаться кровным родственникам. Но Карстэрс не имел никаких документальных подтверждений, а люди бывают непостоянны в своих взглядах. Опротестование этого завещания чревато столкновением с благотворительными организациями и миссис Темплтон. К тому же это завещание было утверждено в суде.

– И все затухло? – спросила Фрэнки.

– Как я сказал, родственники мистера Сэвиджа жили за границей и почти ничего не знали. Именно мистер Карстэрс поднял этот вопрос. Он вернулся из путешествия по Африке, мало-помалу узнал подробности этого дела и приехал в Англию, чтобы выяснить, нельзя ли что-то предпринять. Я был вынужден заявить ему, что сделать, с моей точки зрения, ничего нельзя. Более того, по-моему, миссис Темплтон уехала и поселилась где-то на юге Франции. Она отказалась от всякого обсуждения этого дела. Я предложил посоветоваться с адвокатом, но мистер Карстэрс решил, что это ни к чему, и согласился с моей точкой зрения. Либо ничего сделать нельзя, либо уже поздно что-либо предпринимать.

– Понятно, – сказала Фрэнки. – И никто ничего не знает об этой миссис Темплтон?

Мистер Спрэгг покачал головой и поджал губы.

– Такому опытному человеку, как мистер Сэвидж, не пристало быть столь наивным, но… – Мистер Спрэгг с грустью покачал головой, вспоминая бесчисленных клиентов, которые приходили к нему, чтобы уладить дело без суда, и которым следовало бы быть умнее.

Фрэнки встала.

– Мужчины – необыкновенные существа, – сказала она. – До свидания, мистер Спрэгг. Вы такой чудесный. Просто замечательный. Мне так стыдно.

– Вам, юным умникам, надо быть осмотрительнее, – сказал мистер Спрэгг, качая головой.

– Вы ангел, – проговорила Фрэнки. Она с жаром пожала ему руку и ушла.

Мистер Спрэгг снова уселся за стол и задумался.

– Молодой герцог…

Было только два герцога, к которым применимо это определение. Который же из них?

Он взял книгу пэров.

Необъяснимое исчезновение Мойры беспокоило Бобби сильнее, чем он согласился бы признать. Он не раз говорил себе, что нелепо делать скороспелые выводы, что думать, будто с Мойрой разделались в доме, – значит предаваться фантастическим домыслам, что, вероятно, ее отсутствие можно объяснить гораздо проще и что в самом худшем случае она лишь задержана в Грейндже. Бобби и мысли не допускал, что она по собственной воле уехала из Стейверли. Он был убежден, что она никогда не уехала бы, не написав ему ни слова, ничего не объяснив. Кроме того, она же недвусмысленно заявила, что ей некуда идти. Нет, за всем этим определенно стоит зловещий Николсон. Он каким-то образом прознал о том, что сделала Мойра, и это его ответный ход. Мойру держат в заточении где-то за мрачными стенами Грейнджа, и она не в состоянии связаться с внешним миром. Но пленницей она, вероятно, будет недолго. Бобби безоговорочно верил каждому слову Мойры. Ее страхи не были ни результатом расшатанных нервов, ни тем более плодом буйного воображения. Они вполне реальны.

Николсон намеревался избавиться от жены. Несколько раз его замыслы срывались. Теперь же, сообщив о своих страхах другим, она принудила его к действию. Доктор должен либо немедленно что-то сделать, либо вообще ничего не предпринимать. Хватит ли у него духу? Бобби полагал, что хватит. Он не может не знать, что, даже если посторонние люди прослышали о страхах его жены, доказательств у них все равно нет. К тому же он считает, что его противник – только Фрэнки. Возможно, он подозревал ее с самого начала. Об этом, похоже, свидетельствовали его дотошные расспросы об «аварии». А вот «шофера леди Фрэнсес» едва ли считают самозванцем.

Да, Николсон будет действовать. Тело Мойры, вероятно, найдут где-нибудь подальше от Стейверли. Может быть, его вынесет на берег моря. Или оно будет обнаружено у подножия утеса. Несчастный случай – так это будет выглядеть. В этом Бобби был почти уверен: Николсон специализировался на несчастных случаях.

Но Бобби рассудил, что на подготовку и устройство «несчастного случая» потребуется какое-то время, пусть и короткое. Николсону придется действовать в большой спешке, быстрее, чем он рассчитывал. Резонно было бы предположить, что он приступит к осуществлению своего плана через двадцать четыре часа. Бобби был твердо намерен отыскать Мойру до истечения этого срока.

Если она в Грейндже.

Оставив Фрэнки на Брук-стрит, он принялся за дело. По его мнению, лучше было не показываться в гараже: там могли ждать соглядатаи. Прежде Бобби считал, что в роли Хоскинса он вне подозрений. Теперь же и Хоскинсу пора было исчезнуть.

В тот вечер в людный городок Эмбледевер прибыл молодой усач в дешевом темно-синем костюме. Он остановился в привокзальной гостинице, назвавшись Джоном Паркером. Затащив в номер сумку, он принялся расспрашивать, нельзя ли взять напрокат мотоцикл. В десять часов вечера мотоциклист в кепке и очках проехал через деревню Стейверли и остановился на пустынном отрезке дороги неподалеку от Грейнджа.

Поспешно спрятав мотоцикл в ближайшие кусты, Бобби окинул взглядом дорогу, затем, будто гуляя, двинулся вдоль стены. Как и прежде, маленькая калитка была не заперта. Бросив еще один взгляд на дорогу, дабы удостовериться, что за ним не следят, Бобби тихонько проскользнул внутрь. Он сунул руку в карман пиджака, оттянутый армейским револьвером. Прикосновение к нему как-то успокаивало.

В Грейндже было тихо. Бобби ухмыльнулся, вспомнив страшные рассказы о злодеях, державших для расправы с незваными гостями гепардов и других хищников. Доктор Николсон, похоже, ограничился обыкновенными задвижками и замками, но даже и в этом он, видимо, не был последователен. Уж наверняка эту маленькую дверь в стене не следовало оставлять открытой. Похоже, доктор Николсон был до прискорбия бесшабашным злоумышленником. «Ни тебе ручных питонов, – подумал Бобби, – ни гепардов, ни проволоки под током. Этот человек досадно отстал от времени».

Эти размышления помогли ему взбодриться. Всякий раз, думая о Мойре, он чувствовал непонятную тяжесть в груди. Ее лицо возникало перед ним – дрожащие губы, широко раскрытые глаза, исполненные ужаса. Именно здесь он впервые увидел ее. Он с легким трепетом вспомнил, как обхватил ее рукой, чтобы она не упала… Где же она сейчас? Что сотворил с ней этот зловещий доктор? Только бы она была жива…