Доктор Николсон был крупным мужчиной и держался как человек большой силы воли. Говорил он неторопливо и очень мало, но как-то умудрялся придавать значение каждому своему слову. Он носил очки с толстыми стеклами, за которыми задумчиво поблескивали светло-голубые глаза.

Жена его оказалась худеньким созданием лет двадцати семи. Симпатичная, даже красивая, она, как показалось Фрэнки, слегка нервничала и без умолку болтала, будто желая это скрыть.

– Я слышал, леди Фрэнсес, что вы попали в аварию, – сказал доктор Николсон, усаживаясь рядом с Фрэнки за обеденный стол.

Фрэнки объяснила, как все произошло. Ей самой было интересно, почему она при этом так нервничает, ведь манеры доктора были просты, он проявлял к ней живой интерес. Почему же она чувствует себя так, будто оправдывается перед ним? Ведь ей не предъявляли никакого обвинения. И есть ли у доктора причины не верить, что с ней и правда произошел несчастный случай?

– Надо же, – молвил он, когда Фрэнки кончила свой рассказ, – бывает ведь такое. Но вы, похоже, уже вполне оправились?

– Мы отказываемся это признавать, – заявила Сильвия, – и оставляем ее у себя.

Доктор перевел взгляд на хозяйку. На его губах заиграла едва заметная улыбка, но тут же угасла.

– На вашем месте я бы тоже держал ее при себе как можно дольше, – серьезно сказал он.

Фрэнки сидела между хозяином и доктором Николсоном. Генри Бэссингтон-ффренч был в этот вечер явно не в ударе. Руки у него подрагивали, он почти ничего не ел и не принимал участия в разговоре. Миссис Николсон, сидевшей напротив, было нелегко общаться с ним, и она с явным облегчением повернулась к Роджеру. Она рассеянно беседовала с ним, но при этом, как заметила Фрэнки, почти не отводила глаз от лица мужа.

Доктор Николсон рассуждал о жизни в деревне:

– Вы знаете, что такое культура, леди Фрэнсес?

– Вы имеете в виду начитанность? – спросила изрядно озадаченная Фрэнки.

– Нет-нет, я имел в виду бактерии. Они развиваются, как вы знаете, в специально подготовленной сыворотке. Сельская местность, леди Фрэнсес, немного похожа на такую сыворотку. Тут есть все: время, место, сколько угодно досуга. В высшей степени подходящие условия для развития микробов.

– Вы имеете в виду что-то плохое? – растерялась Фрэнки.

– А это уж, леди Фрэнсес, зависит от того, какой микроб культивируется.

«Идиотский разговор, – подумала Фрэнки, – но с чего вдруг меня должно бросать в дрожь? А вот поди ж ты, бросает ведь!»

– Вероятно, – дерзко сказала она, – во мне развиваются какие-то темные стороны души.

Доктор взглянул на нее и спокойно ответил:

– О нет, я так не думаю, леди Фрэнсес. Я думаю, вы всегда будете на стороне закона и порядка.

Неужели он сделал легкое ударение на слове «закон»? И вдруг сидевшая напротив миссис Николсон сказала:

– Мой муж гордится умением определять характер человека.

Доктор Николсон слегка склонил голову.

– Верно, Мойра. Меня интересуют мелочи. – Он снова повернулся к Фрэнки: – Вы знаете, я уже слышал о вашей аварии. Одна вещь меня особенно заинтриговала.

– Да?! – воскликнула Фрэнки. Ее сердце бешено заколотилось.

– Тот врач, который проезжал мимо и принес вас сюда.

– Да?

– Должно быть, он весьма странный тип: сначала развернул машину и только потом бросился на помощь.

– Не понимаю.

– Разумеется. Вы же были без сознания. Но юный Ривз, мальчишка-рассыльный, ехал на велосипеде из Стейверли, и его не обгоняла ни одна машина. Тем не менее он, выехав из-за угла и увидев аварию, заметил, что машина врача стоит носом по ходу его движения, то есть к Лондону. Понимаете разницу? Этот врач приехал не из Стейверли, стало быть, он приехал с другой стороны, спустившись с холма. Но в таком случае его машина должна была бы стоять передком к Стейверли, а это было не так. Выходит, он развернулся.

– Если только он не приехал из Стейверли раньше, – сказала Фрэнки.

– Тогда его машина должна была стоять там, когда вы спускались с холма. А она там стояла? – Бледно-голубые глаза неотрывно смотрели на Фрэнки сквозь толстые стекла.

– Не помню, – сказала она. – Не думаю.

– Ты прямо как сыщик, Джаспер, – сказала миссис Николсон. – И все из-за какого-то пустяка.

– Мелочи интересуют меня, – повторил доктор Николсон. Он повернулся к хозяйке дома, и Фрэнки облегченно вздохнула.

Почему он ее так допрашивал? Откуда он узнал все об аварии? «Меня интересуют мелочи», – заявил он. Неужели дело только в этом? Фрэнки вспомнила темно-синий «Тэлбот» с закрытым кузовом, вспомнила, что Карстэрс был канадцем. Ей подумалось, что доктор Николсон – зловещая личность. После обеда она старалась держаться от него подальше, присоединившись к нежной и хрупкой миссис Николсон. Она заметила, что глаза миссис Николсон по-прежнему следят за мужем. Что это, подумала Фрэнки, любовь или страх?

Николсон беседовал с Сильвией, а в половине одиннадцатого он перехватил взгляд жены, и они встали.

– Ну, – сказал Роджер после их ухода, – что вы думаете о нашем докторе Николсоне? Довольно сильная личность, правда?

– Я разделяю мнение Сильвии, – отвечала Фрэнки. – Не скажу, чтобы он мне очень понравился. Его жена мне больше по душе.

– Смазливая, но дурочка, – заявил Роджер. – Она либо обожает его, либо до смерти боится. Одно из двух, но что – не пойму.

– Мне это тоже пришло в голову, – согласилась Фрэнки.

– Он мне не нравится, – сказала Сильвия, – но я должна признать, что в нем много… много силы. По-моему, он удивительно хорошо лечит наркоманов. Людей, родственники которых совершенно отчаялись. Они приходят туда с последней надеждой, а уходят совсем здоровыми.

– Да? – вскричал вдруг Генри Бэссингтон-ффренч. – А знаешь ли ты, что там творится? Знаешь ли об ужасных страданиях и муках разума? Человек привык к наркотику, а ему закрывают доступ к зелью, держат так, пока он не сходит с ума и не начинает биться головой о стену. Вот что он делает, ваш «сильный» доктор, мучает людей, истязает их, отправляет в ад, сводит с ума…

Он резко повернулся и, дрожа, вышел вон. Сильвия заметно испугалась.

– Что с Генри? – удивленно спросила она. – По-моему, он очень расстроен.

Фрэнки и Роджер не смели взглянуть друг на друга.

– Он весь вечер выглядел неважно, – рискнула заметить Фрэнки.

– Да, я видела. Последнее время он очень угрюм. Жаль, что он бросил верховую езду. Ах да, кстати, доктор Николсон пригласил Томми на завтра к себе, но мне не хочется, чтобы он слишком часто ходил туда. Все эти нервные чудаки и наркоманы…

– Думаю, доктор не даст Томми общаться с ними, – сказал Роджер. – По-моему, он очень любит детей.

– Да, наверное. Он очень удручен собственной бездетностью. По-моему, и Мойра тоже. Она кажется такой грустной и ужасно ранимой.

– Она похожа на скорбящую мадонну, – сказала Фрэнки.

– Да, это очень точное определение.

– Если доктор Николсон так любит детей, то, я полагаю, он посетил ваш детский праздник? – небрежно спросила Фрэнки.

– К сожалению, как раз тогда он куда-то уехал на день или два. По-моему, ему пришлось отправиться в Лондон на какую-то конференцию.

– Понятно.

Они отправились спать. Прежде чем заснуть, Фрэнки написала Бобби.

Бобби маялся от скуки. Вынужденная праздность утомляла его сверх всякой меры. Сидеть в Лондоне и ничего не делать – ну что может быть мерзопакостнее? Джордж Арбатнот позвонил ему по телефону и кратко сообщил, что все прошло хорошо. Пару дней спустя он получил письмо от Фрэнки, доставленное ее служанкой из лондонской резиденции лорда Марчингтона. С тех пор никаких вестей больше не было.

– Тебе письмо! – вдруг крикнул Бэджер. Бобби с волнением шагнул к нему, но адрес на конверте был написан рукой отца, и на нем стоял штемпель Марчболта. Однако в тот же миг Бобби заметил ладненькую фигурку в черном платье. Вдоль гаражей шагала служанка Фрэнки. Пять минут спустя он уже вскрывал второе письмо – девушки.