– Вот что, – сказала Фрэнки, обрывая его, – я хочу вас кое о чем спросить. Всего один вопрос. Я надеюсь, вы не сочтете меня страшной нахалкой.
– Что же это за вопрос? – сразу заинтересовался Роджер.
– Не согласились бы вы сказать мне, доставали ли вы фотографию из кармана того человека, который сорвался с утеса в Марчболте?
Она внимательно следила за его лицом, подмечая малейшие изменения. И не зря: Фрэнки осталась вполне довольна увиденным. Легкая досада, едва заметное замешательство, но никаких признаков испуга или нечистой совести.
– Нет, как вы об этом догадались? – проговорил он. – Или вам сказала Мойра? Да нет, она же не знает.
– Значит, вы это сделали?
– Вероятно, придется это признать.
– А зачем?
Роджер, похоже, снова растерялся.
– Ну… поставьте себя на мое место. Я стою на страже над телом незнакомого человека. Что-то торчит у него из кармана. Я разглядываю. По какому-то удивительному совпадению это оказывается фотография женщины, которая мне знакома. Замужней женщины, причем такой, которая, как я догадываюсь, не очень счастлива в браке. А что впереди? Дознание. Разглашение. Вероятно, фамилия бедной девушки во всех газетах. Я действовал в каком-то порыве: схватил фотографию – и в клочья! Наверное, я поступил неправильно, но Мойра Николсон – такая славная девушка, и мне хотелось уберечь ее от скандала.
Фрэнки глубоко вздохнула.
– Значит, вон оно как, – сказала она. – Если б вы только знали…
– Знал что? – озадаченно спросил Роджер.
– Не уверена, могу ли сказать вам сейчас, – проговорила Фрэнки. – Пожалуй, лучше потом. Все очень усложнилось. Я понимаю, почему вы взяли фотографию, но что мешало вам сказать, что вы узнали этого человека? Разве не надо было сообщить полиции, кто он?
– Узнал его?! – Роджер казался сбитым с толку. – Как это я мог узнать его? Я его не узнал.
– Но вы же встречались с ним здесь всего неделей раньше.
– Моя дорогая девочка, вы сошли с ума?
– Алан Карстэрс! Вы же встречали Алана Карстэрса?
– Ах да! Человек, который приезжал с Ривингтонами. Но ведь погибший был не Алан Карстэрс.
– Не Алан Карстэрс?!
Они уставились друг на друга, потом Фрэнки вновь подозрительно сказала:
– Вы не могли не узнать его!
– Я не видел лица, – ответил Роджер.
– Что?
– Оно было накрыто носовым платком.
Фрэнки уставилась на него. Она вдруг вспомнила, что, рассказывая ей о трагедии, Бобби упомянул, как накрыл лицо покойника носовым платком.
– И вам даже не пришло в голову посмотреть? – спросила Фрэнки.
– Нет. А зачем?
«Разумеется, – подумала Фрэнки, – если бы я нашла фотографию знакомого человека в кармане покойника, я бы непременно посмотрела на лицо этого человека. До чего же умилительно нелюбопытно мужское племя».
– Бедняжка, – сказала она. – Мне так ее жаль.
– О ком вы? О Мойре Николсон? Почему вам ее жаль?
– Потому что она боится, – медленно сказала Фрэнки.
– Она всегда выглядит напуганной до полусмерти. Чего она боится?
– Своего мужа.
– Не сказал бы, что я сам хочу иметь врагом доктора Николсона, – признался Роджер.
– Она уверена, что он хочет убить ее, – вдруг сказала Фрэнки.
– О боже! – Он недоверчиво посмотрел на нее.
– Сядьте, – сказала Фрэнки. – Я о многом вам расскажу. Я должна доказать вам, что доктор Николсон – опасный преступник.
– Преступник? – В голосе Роджера чувствовалось неприкрытое неверие.
– Погодите, я вам сейчас все расскажу.
Она подробно изложила ему все, что произошло с того дня, когда Бобби и доктор Томас нашли тело, умолчав лишь о том, что ее авария была подстроена. Зато она представила дело так, будто нарочно задержалась в Мерроуэй-Корт из-за желания докопаться до сути и разгадать тайну. На отсутствие интереса у ее слушателя Фрэнки посетовать не могла. Роджер, казалось, был заворожен ее рассказом.
– Неужели это правда? – спросил он. – Что этого парня Джонса отравили и все такое прочее?
– Истинная божья правда, мой дорогой.
– Простите мне мою недоверчивость, но ведь, чтобы переварить факты, нужно время, правда? – Он немного помолчал, нахмурившись, и наконец сказал: – Послушайте, как бы фантастически все это ни звучало, я думаю, вы правы в своем первом выводе. Этого человека – Алекса Причарда, или Алана Карстэрса, – должно быть, убили. Если нет, тогда какой смысл нападать на Джонса? Мне кажется, не имеет значения, является ли фраза «Почему не Эванс?» ключом к этому делу или нет, поскольку вы понятия не имеете, что это за Эванс и о чем его спрашивать. Давайте предположим, что убийца или убийцы считали Джонса обладателем неких сведений, представлявших для них угрозу. Неважно, был ли он таким обладателем на самом деле. Поэтому они и попытались убрать его и, возможно, попробуют снова, если напали на его след. Пока что все вроде бы звучит осмысленно, но я не понимаю, как вы додумались до того, что Николсон – преступник.
– Он зловещая личность, и у него темно-синий «Тэлбот». И его не было здесь в тот день, когда отравили Бобби.
– Это все не доказательства.
– Есть еще многое из того, что миссис Николсон говорила Бобби.
Фрэнки изложила кое-что из сказанного Мойрой. Произнесенные вслух на фоне мирного английского пейзажа, эти слова звучали неубедительно и мелодраматично. Роджер пожал плечами.
– Она считает, что это Николсон поставляет Генри зелье, но ведь это всего лишь предположение, которое не может служить доказательством. Мойра думает, что он хочет заполучить Генри в Грейндж в качестве пациента? Но это же естественное желание любого врача. Всем им хочется иметь как можно больше пациентов. Она думает, что он влюблен в Сильвию? Ну что ж, тут я, разумеется, ничего не могу сказать.
– Возможно, она права в своем мнении, – сказала Фрэнки. – Уж кому знать мужа, как не жене?
– Если даже допустить, что дело обстоит именно так, это вовсе не означает, что Николсон – опасный преступник. Великое множество законопослушных граждан влюбляется в чужих жен.
– А как же ее убежденность в том, что он хочет убить ее? – стояла на своем Фрэнки.
Роджер насмешливо посмотрел на нее.
– И вы принимаете это всерьез?
– Она-то как-никак в это верит.
Роджер кивнул и закурил сигарету.
– Вопрос в том, насколько серьезно отнестись к этой ее вере, – сказал он. – Что касается Грейнджа, я согласен: от тамошней обстановки мурашки по коже бегают. Там полно странных типов. От жизни в таких условиях женщина может лишиться рассудка, особенно если у нее слабые нервы и она пуглива.
– Выходит, вы считаете, что это неправда?
– Этого я не говорю. Возможно, она совершенно искренне верит, что он хочет убить ее, но есть ли для этой веры какие-то действительные основания? Похоже, нет.
Фрэнки вдруг с удивительной ясностью вспомнила слова Мойры: «Это всего лишь нервы». Но именно они почему-то убеждали девушку, что дело не в нервах. Однако Фрэнки вдруг обнаружила, что не знает, как объяснить это Роджеру.
Молодой человек тем временем продолжал:
– Поймите, что, если бы вы могли доказать, что в день трагедии на утесе Николсон был в Марчболте, это было бы совсем другое дело. Или же если бы мы могли найти какой-то определенный мотив, связывающий его с Карстэрсом. Но мне кажется, что вы совершенно забываете о настоящих подозреваемых.
– Каких настоящих подозреваемых?
– Ну, этих, как их там… Хейменах.
– Кейменах.
– Вот-вот. Они-то уж наверняка замешаны в этом деле. Во-первых, ложное опознание тела. Затем это их настойчивое желание узнать, не сказал ли бедняга чего перед смертью. И я думаю, вполне логично предположить, как вы уже сделали, что приглашение в Буэнос-Айрес пришло через них или было устроено ими.
– Обидно, когда тебя отчаянно стараются убрать, потому что думают, что ты что-то знаешь, а ты и сам при этом не знаешь, что ты такого знаешь. Черт побери, как же можно запутаться в словах! – воскликнула Фрэнки.