В окно раздался осторожный стук брошенной снизу земли. Это — сигнал о деле чрезвычайной срочности. Китайцы потушили свет и, скользя, как тени, покинули одинокую квартиру.

По тротуару быстро и нетерпеливо ходил человек. Он бросился навстречу к выходящим.

— Братья, да откроются ваши уши для необыкновенной вести. Ждать здесь бесполезно. Белолицый предатель не вернется домой в обычный срок. Его встретил слепой сын неба, знающий наши законы, но о существовании которого мы не знали. Они сидели там, где пьют горькую воду, а потом пошли вместе. Я знаю, где они теперь. Поспешим, братья, чтобы вовремя достигнуть цели.

Выйдя из пивной в морозный фонарный полусвет, слепой китаец остановился и резко хлопнул в ладоши. Дремавший на высоких козлах извозчик встрепенулся. Дернул вожжами, подъезжая ближе. Китаец и Синг уселись в экипаж. Лошадь затрусила по темной мостовой.

Синг был спокоен — более или менее. Мальчишка успел передать записку, слежка, вероятно, уже установилась. Может быть, среди уличного движения за ними уже следует незаметно такой же извозчик, несколько мотоциклеток с милиционерами или обыкновенный двухместный авто. Во всяком случае, его мысль была очень удачна.

Китаец сидел рядом, закутавшись в грязную, рваную шинель.

Не говоря ни слова, он покачивал в такт езды черными очками под ушастой, облезлой шапкой. Странная мертвая неподвижность его морщинистого лица снова покоробила Синга. Он отвернулся и от нечего делать стал следить за медленной сменой улиц и переулков.

Проехали всю Тверскую, пересекли Садовую, — бледножелтый циферблат показал половину одиннадцатого, — свернули на Тверскую-Ямскую. У одноэтажного деревянного дома извозчик остановился. Не говоря ни слова, слепой китаец соскочил на мостовую и подошел к подъезду.

Большим ключом он отворил парадную дверь и пропустил Синга в переднюю. Стал запирать дверь изнутри.

Впереди — ни звука. Передняя, наполненная мутным светом слабосильной электролампочки, казалась преддверием чего-то заброшенного и безлюдного. Синг нащупал револьвер.

Вероятно, почувствовав его нерешительность, китаец закивал успокоительно и показал на внутреннюю дверь. Сжимая шершавую ручку, Синг двинулся к ней.

Внезапно он почувствовал обхватившие его сзади за шею цепкие руки и начал бешено бороться. Одна рука нападавшего ослабла — он как будто побеждал. Но затем его лицо, нос и рот залепило клейкое, удушливое вещество, мешающее дышать. Желая отбиться разом, он невольно набрал воздух и, как следствие, почувствовал странное безволие, расслабленность и проигрыш дела.

Он опустился на досчатый, давно некрашеный пол в то время, как слепой китаец продолжал методически прижимать к его лицу пропитанную отравой тряпку.

Он потерял сознание.

Победитель выпрямился и первым делом снял и положил в карман черные кружки своих страшных очков. С мертвой желтой поверхности глянули живые глаза — холодные и проницательные. Он взял под мышку попавшего в западню и потащил его во внутреннюю комнату.

Вдоль стены стояла узкая железная кровать. Он сдернул жидкий матрац. Обнажился черный металлический остов.

Китаец наклонился к Сингу, взвалил на узкие прутья бесчувственное тело и крепко скрутил его пачкой взятых из угла веревок. Руки пленника он притянул к спинке кровати. Раскинутые циркулем ноги просунул сквозь решетку и прикрутил к углам наружной рамы.

Потом сел на корточки и стал разводить чугунную печку, стоявшую посреди комнаты. Время от времени вытаскивал черные часы и взглядывал на медленно ползущую стрелку.

Очевидно, что-то случилось. Полковник обещал быть ровно к одиннадцати. Да и то сказать: час — время вполне достаточное для окончания дела.

Печка разгоралась. Сухие поленца гудели ярко-желтым пламенем, рвущимся в железную трубу. Труба парила над потолком и терялась в белом лоске старинной кафельной печи. Чугунка и кровать, да еще несколько странных металлических предметов в углу, составляли всю обстановку комнаты.

Слепой все чаще и чаще вытаскивал часы. Человек на постели шевельнулся, дрогнул всем растянутым телом и со стоном повернул голову. Китаец выпрямился и подошел к пленнику.

Не говоря ни слова, он стал расшнуровывать его ботинки. Снял один, второй, начал стаскивать носки. Изумленный Синг заговорил:

— Брат мой.

— Документ, — китаец говорил по-английски решительно и безапелляционно.

— Но… — Синг был слишком удивлен, чтобы докончить фразу. Китаец снял второй носок, брезгливо швырнул его на пол и подошел к печке.

— Документ. Верхнюю половину, ту, которая осталась у вас. Ну, понимаете? Где она находится? При вас? Или?

— Но ее нет у меня. Я отдал ее — разве вы не знали — еще в Кантоне доктору Сун-Ят-Сену. Он должен был передать ее вам, детям Черного Дракона.

Китаец вздрогнул. После некоторого раздумья отговорка показалась ему нелепой. Он взял из угла железный стержень и начал помешивать им в пылающем нутре чугунки.

— Это ложь. Нам не передавали никакого документа. Где он? Мне кажется, что он при вас. Вы не доверите никому такую драгоценность.

Конец ржавого прута, вынутый из печки, был полупрозрачен и светился тусклой краснотой. Держа его перед собой, слепой китаец приблизился к голым ногам Синга.

— Говорите же. Вы знаете наши китайские обычаи. Говорите. И не пытайтесь звать на помощь: этот полуразрушенный дом целиком снят нами. Он расположен так, что никто не услышит ваших криков.

Чувствуя у самой ступни жар раскаленного металла, Синг дернулся еще раз и отчаянно стиснул веки. Ясно, что этот мнимый слепой — или помешанный, или совершенно не в курсе кантонских событий. Но как доказать? Сейчас начнется пытка…

Дрожащими руками — его лицо оставалось по-прежнему неподвижным — палач прижал прут к пятке своей жертвы. Синг подпрыгнул вместе с кроватью и застонал громко и протяжно. Запахло паленым мясом.

В этот момент сильно зазвонил звонок в передней. Синг радостно открыл глаза.

«Милиция. Десять минут прошли уже давно. Но что сделает китаец? Не убьет ли он перед сдачей?»

К его величайшему изумлению, китаец небрежно сунул в печку железный стержень и почти радостно исчез из комнаты.

Он подошел к наружной двери. Прислушался. Тихо. «Вероятно, — он. Кстати, может быть, документ оказался там. Во всяком случае, они окончат это дело вместе».

Он распахнул дверь и с бешено забившимся сердцем отскочил вглубь передней.

Четверо китайцев в пальто с поднятыми меховыми воротниками, в надвинутых на выпуклые глаза котиковых шапках порывисто ворвались в дверь. Последний обернулся, запер дверь на два поворота и наложил стальную цепочку…

… В это самое время шестой уроженец Китая, запыленный и осунувшийся, как после долгого путешествия, выбежал из подъезда дома в Замоскворечье, подозвал извозчика и крикнул короткое приказание. Извозчик быстро погнал костлявую лошадь.

Не говоря ни слова и не обращая внимания на отворившего дверь, четверо прошли переднюю и переступили порог. Перед ними, беззащитный и связанный, лежал их враг — тот, в охоте на жизнь которого они перенесли столько лишений и проехали такой путь.

Передний китаец держал руку за барашковым отворотом пальто. Он извлек ее оттуда — в желтом кулаке сверкал короткий узкий клинок.

Мягкими шагами он подошел к изголовью кровати и поднял нож.

Но «слепой китаец», вслед за другими вошедший в комнату, уже успел сообразить положение вещей. Он прыгнул вперед и отвел удар, готовый прикончить Синга.

Человек с ножом повернул к нему разъяренные белки глаз и широкие полураскрытые губы.

Слепой спокойно заговорил:

— Осторожнее, дети, пускай ваш рассудок руководит движением ваших рук. Вы не знаете меня, но я знаю, кто вы и зачем находитесь здесь. И вы, и я — «дети Черного Дракона». Младший повинуется старшему. Поэтому повинуйтесь!