2. Приговор
Мягкое, покрытое пестрыми подушками сиденье трона было пусто. При первых же признаках свалки двое ближних лам подняли на руки своего послушного бога и почти бегом унесли его во внутренние покои. Но высшая законодательная сила все же была налицо.
Мрачный советчик Будды — высокий монах, во время приема склонявшийся у трона, остался в том же положении и сейчас. Все время схватки он простоял совершенно неподвижно, воздев костлявые руки и устремив глаза в узорчатый потолок, а когда троих упиравшихся пленников подтащили к возвышению, он еще несколько минут как бы не замечал, их, предаваясь безмолвной молитве.
Из его сморщенных ввалившихся губ услышали свой приговор трое «детей Черного Дракона»:
«1. Женщина, будущая жена «трижды благословенного», успела бежать. Трое братьев-лам возьмут по самой быстрой лошади и поедут на поиски. Четвертый известит о бегстве всех горных охотников и других живущих поблизости «верных»».
Четверо монахов отделились от остальных и быстро покинули зал.
«2. Шестеро других братьев тоже оседлают лошадей ехать в погоню за вором бумаг. Он не должен спастись, иначе тайны монастыря Бао-Дун, неизвестные смертным, получат огласку. Иначе северное правительство будет мстить не сумевшим уберечь бумагу».
Все ламы склонили блестящие макушки, подтверждая мнение говорящего.
«…Беглец отправился по дороге в Дорджилиан — в этом направлении видел его скачущим брат, принесший известие. Но зарок великого Будды запретил убийство. Ни один из служителей бога не должен отнимать жизнь, чтобы в новом перерождении не перейти в нечистые оболочки жабы, скорпиона или женщины!»
Пленники затаили дыхание. Так, значит, их не убьют; но что же предполагает сделать с ними благочестивый лама?
«3. Когда братья захватят вора, его свяжут и оставят на одной из снеговых вершин. Один из служителей дождется, пока душа не покинет его тело. Для того же, чтобы трое других не мешали погоне…
4…Не нужно препятствовать скорейшей гибели осквернителей святыни. Их доставят на обрыв горы Тан-Цы и освободят лошадей. Да свершится над ними суд богов!»
Шесть наиболее крепких и свирепых с виду лам подняли пленников на руки и потащили их наружу…
Здесь уже стоял ряд оседланных мохнатых животных. Трое членов первой экспедиции подъезжали к низким воротам и друг за другом исчезли в длинной дыре. Шестеро остальных усадили Шанга, Ю-Ао-Цяна и Абу-Синга на неоседланных лошадей, связав их щиколки под косматыми конскими брюхами. Гоня перед собой обреченных на смерть, миновали холодный коридор ворот и тоже выехали на наружную извилистую тропинку…
Так безотрадно кончалось предприятие пятерых «детей Дракона». Осторожные копыта лошадей сухо постукивали по узкой каменистой дорожке. Направо — бесконечно низко под ногами — шумел горный поток, рвясь сквозь разноцветные скалы, сверху казавшиеся маленькими заостренными осколками. Выше — налево — громоздились серо-желтые изгибы гор, сверкая на солнце яркими снеговыми вершинами. Шестеро монахов-дикарей с длинными ружьями, перекинутыми через седла, неуклюже тряслись друг за другом, очевидно, даже верхом предаваясь каким-то размышлениям коммерческого или религиозного характера.
Осужденные ехали впереди. Каждый китаец умеет встречать опасность с равнодушным, почти бессмысленным выражением своего пергаментного неподвижного лица. Темнокожий Абу-Синг тоже не очень боялся смерти — по крайней мере, плотно сжатые губы его широкого рта и зоркие быстрые взгляды исподлобья показывали, что он довольно спокойно относится к тому, что произойдет сейчас, — к вынужденному прыжку на острые скалы с высоты многих десятков саженей.
А это — неизбежное — было уже перед глазами. Передняя лошадь вдруг остановилась. В нескольких шагах от нее висящая в воздухе скала обрывалась вниз, в смутный водоворот чернеющих внизу камней. Это — обрыв Тан-Цы — место казней монастыря Бао-Дун.
Один из всадников подскакал к самому краю. Заглянул вниз и вернулся к пленникам. Спешившись, стал укутывать голову лошади Абу-Синга черным глухим башлыком. Пятеро остальных тоже соскочили на камни и подошли к осужденным…
В это самое время по узкой тропинке на несколько верст южнее и ниже вихрем скакал человек в нахлобученной меховой шапке, в теплой одежде местного путешественника-горца. Изредка он опускал руку за пазуху и с удовольствием ощупывал мягкую поверхность бумажного свертка и еще какие-то твердые небольшие предметы. Заглянув под белый мех шапки, мы легко узнали бы Львова, так удачно провернувшего сложную операцию кражи секретного документа.
А в другом месте, у самого монастыря, в маленьком ущелье, сдвинутом под темным ручьем, происходило другое.
Косматая лошадь без седока с седлом, сбившимся набок, стояла, понурив голову, усердно пережевывая короткую жесткую траву. Из-за поворота показалась фигура женщины в мешковатом тибетском костюме. Это — «невеста Будды», безымянная спутница пятерых «детей Черного Дракона», бежавшая во время схватки.
Она подкрадывается к лошади, берет ее под уздцы, подтягивает седло, карабкается на высокое сиденье. Почувствовав подергивание удил, лошадь подымает голову и, управляемая неопытной рукой, начинает взбираться по почти отвесной гранитной тропинке.
3. Засада в Синем ущелье
Прежде, чем перейти к дальнейшим приключениям в Тибете, обратимся к самому Китаю. Какие перемены произошли там за два месяца, протекшие со времени отъезда экспедиции?
Под голубым ярким небом, над развороченными линиями траншей, над порванными проволочными заграждениями с замолкнувшими орудиями плывут серые завесы дыма, стоны раненых, треск пулеметов. Сквозь грохот, сквозь дым, сквозь стрельбу показываются нестройные толпы солдат в изорванных американских мундирах и в китайских головных уборах, похожих на грибные шляпки. Это — отступление. Это уже не отступление, а бегство. Это генерал Чжан-Цзо-Лин гонит перед собой опрокинутые, разрозненные войска генерала У-Пей-Фу…
Дорога между лагерем У-Пей-Фу и морским портом. Ночь. По буграм и выбоинам мчится закрытый грязный авто. Вокруг — отряд китайских солдат верхами. В автомобиле — немного сгорбленный невзрачный военный с посеревшим от усталости, исхудалым лицом. Генерал У-Пей-Фу с горстью сохранивших верность солдат бежит на американский броненосец, ждущий его с опущенным китайским флагом и полупотушенными огнями.
Переворот в Пекине. Министры арестованы. Захвативший власть генерал — бывший сторонник бежавшего диктатора — советуется в уединенной комнате дворца с незнакомцем, закрывающим лицо европейской надвинутой на глаза шляпой и высоким поднятым воротником пальто. Незнакомец — глава «детей Черного Дракона». Новый правитель Китая относится к нему с покорной почтительностью, как младший к старшему. Правитель говорит:
— Отец мой Фа, первая часть дела удалась. Слуга американцев бежал, Пекин в руках «детей Черного Дракона». Но захочет ли Чжан-Цзо-Лин пойти навстречу народу? От посланных за документами нет известий. Да помогут им духи отцов отдать в наши руки документ, который должен освободить Китай…
Вернемся в Тибет. Необычайные события на обрыве горы Тан-Цы развернулись в таком порядке.
Лама, подошедший с черным башлыком к лошади Ю-Ао-Цяна, резко повернулся и накинул этот башлык на голову своего товарища, державшего под уздцы лошадь Синга. На другом конце обрыва трое лам подмяли под себя четвертого и быстро скрутили его неизвестно откуда взявшимися веревками. Такая же участь постигла плененного башлыком. Связанные, с бесформенными черными пятнами вместо лиц, извивались на камнях в то время, как остальные быстро освобождали осужденных на смерть.
Освобожденные почти упали с лошадей, разминая затекшие члены. Они смотрели так же холодно и равнодушно. Только небольшое изменение в лицах показывало, как неожиданно было для них все происшедшее. Но эта неожиданность объяснилась очень просто, когда четверо лам опустили руки в складки грубых балахонов и вытащили по маленькой белой дощечке со сделанными на них черными изображениями дракона.
