— Я думаю, что ты совсем спятила, — сказала я, укладывая Уилла на пластиковый матрасик и расстегивая кнопки на одежде. — Рождество в самом разгаре, а ты уже о Пасхе думаешь. И как только у тебя на это времени хватает. — Я сняла с малыша подгузник. — Боже мой. Ты только глянь. Всю спинку испачкал.

— Просто я подумала, что, если делать по две-три штуки в неделю до самого марта и покупать по два яйца каждый раз, когда мы отправляемся за покупками…

Уилл радостно фыркнул, когда я стала его вытирать.

— Это не смешно и не умно, — сказала я ему.

Он схватился за свою писюльку и широко улыбнулся.

— Маленький извращенец, — сказала я и надела на него чистый подгузник.

— А еще я бы хотела устроить утиные гонки на канале в Эмбли и поход. Еще можно каждую пятницу продавать пирожки у задней двери школы — тогда и уборщицы не будут ругаться из-за того, что все коридоры засыпаны крошками… — Спицы в ее руках деловито позвякивали.

— Похоже, ты превращаешься в бабулю, — пошутила я.

— Нет, что ты, — сказала она.

Наверное, ей так легче не думать о том, что случилось. Разумеется, бабушке было очень трудно объяснить, что она не вернется домой. Каждый раз, когда мама думала, что ей удалось до нее достучаться, бабушка поднимала на нее глаза и говорила что-то вроде: «Жду не дождусь, когда наконец-то вернусь домой к ребеночку». В конце концов мама сдалась.

Кстати о том, что мама превращается в нашу бабушку: недавно я заметила, что она оставила на бачке пачку каких-то бумаг. Это оказались документы из Министерства образования и занятости, что-то для тех, кто во взрослом возрасте решил вернуться к учебе. Интересно, что такое она придумала и имеет ли к этому отношение Лео Фэрброзер? Он, похоже, многое решает за нее. Я оставила документы там же, где их нашла, и в следующий раз их уже не было.

В сочельник пришел Дэниел — поговорить.

— Что здесь происходит? — удивился он, обнаружив в моей комнате полный кавардак. — Кажется, сегодня не самый подходящий день для генеральной уборки?

— Это мама придумала. Она хотела, чтобы я перебралась в бабушкину комнату, но я не хочу, поэтому мы решили превратить ее в нечто вроде кабинета и детской одновременно. Если ты думаешь, что здесь кавардак, зайди в соседнюю комнату. Идем, посмотришь, каково там.

Мама передвинула бабушкин гардероб к комоду, чтобы освободить стену. На кровати лежала гора старушечьего белья, чистых простыней и пододеяльников. На ковре, там, где стоял гардероб, осталось большое темное пятно. Под потолком, на фоне обоев, которые вдруг стали видны, можно было разглядеть красивую паутину. Бог знает что за жуткий тарантул делил комнату с бабушкой последние годы.

— Вон там будет стоять письменный стол и книжный шкаф. На Новый год сюда въедет Уилл, я хочу поставить его кроватку у окна. — Я обошла кровать и посмотрела в окно на «Клуб рабочих» с заледеневшими стеклами. Отличный все-таки отсюда вид. Если бы только его не портили двое парней, которые переходили от одной машины к другой и писали на ветровых стеклах всякую гадость. Открыв окно, я крикнула им:

— Эй, вы, идиоты! «ДЕБИЛ» пишется через «Е»! Надеюсь, хоть в этот раз Санта-Клаус подарит вам мозги!

Они тут же задрали головы, увидели меня и показали мне по среднему пальцу. Я ответила тем же и закрыла окно.

— Как приятно, что у нас такие веселые и энергичные соседи. Господи, как же там холодно! — Я быстро задернула шторы и обхватила себя за плечи, чтобы согреться. — Вот, не знаю, куда девать ее кровать. Не по себе от того, что мы уже начали разбирать и выбрасывать бабушкины вещи, а она еще даже не знает, что не вернется домой. Будто бы она уже умерла, только она-то живая.

— Может, маме удастся запихнуть ее в кладовку?

— Может быть. — Я присела на край кровати, Дэниел пристроился с другой стороны. — Именно это мы и делаем с бабулей.

Он взял меня за руку и сжал ее.

— Эй, малышка! — улыбнулся он, неудачно пытаясь изобразить северный акцент.

— Поосторожней!

— Иди на фиг.

— Сам иди.

Дэниел поджал губы и захлопал ресницами.

— Мистер Толстозад, к вам в штаны хорек забрался или вы просто рады меня видеть?

Я схватила большие панталоны из грубого полотна и швырнула в него:

— Перестань! Я хочу немного пострадать. Как ты не понимаешь — в этой комнате всегда жила бабушка.

— Как хочешь.

Он протянул ко мне руки, я подползла к нему, и он обнял меня. Я вдруг почувствовала, что вся дрожу.

— Так вот, она жила здесь. А я в последнее время с ней почти не разговаривала. Для меня она была лишь источником раздражения. И теперь уже слишком поздно. Время не вернуть назад. — Я сникла и глубоко вздохнула. — Из меня получилась никудышная внучка. Почему мы никогда не говорим близким людям того, что должны им говорить?

— Слушай, но ты же сама сказала, что она еще не умерла. Так давай, наверстай упущенное, если тебе и правда этого хочется. Тебе, конечно, может показаться, что я слишком жестокий, но, родив Уилла, ты, возможно, сделала для нее не меньше, чем любой врач. Сходи к ней, поговори. — Он прижал меня к себе, а потом взял мое лицо в свои руки. — И кстати, есть кое-что поважнее всего остального. Тебе обязательно надо об этом узнать.

Я заглянула ему в глаза:

— О чем?

— О том, что на твоем плече примостился здоровенный паук.

Я завопила, вскочила с кровати, одергивая свитер, чтобы сбросить паука, и врезалась в стену.

— Лови его! — закричал Дэниел и, бросившись вперед, схватил что-то черное, запутавшееся в махровом покрывале. — Поймал! — Он поднял руку со своей жертвой, чтобы лучше разглядеть ее.

— Ой, он вырвался! — Черный шарик выпал у него из рук и полетел прямо к моим ногам.

Я пронзительно закричала и отпрыгнула к гардеробу. Пушистый шарик упал на пол. И замер.

— Ты полный идиот, — сказала я, поднимая шарик.

В эту минуту в дверях появилась мама. На ее лице застыло то суровое выражение, к которому я так привыкла, и казалось, что она никогда и не была доброй. Она умеет быстро меняться.

— Эй, вы, двое! Нельзя ли немного потише? Я только ребенка спать уложила. — Она вытерла лоб тыльной стороной руки, как прачка из старой мелодрамы.

— Прости…

— Простите нас, миссис Купер. — Дэниел склонил голову набок и приподнял брови; так ему ни за что не дашь больше двенадцати.

Мама фыркнула.

— Боюсь, что это я во всем виноват, миссис Купер, я вел себя как ребенок. — Дэниел еще сильнее наклонил голову, чтобы казаться еще более несчастным.

— Да, мама, именно так он себя и вел, это он виноват, бросил в меня… Господи, это совсем не смешно! Какие-то накладные усы! — Я протянула их маме. — Откуда они здесь? Кажется, в детстве меня ни разу не наряжали пиратом.

— Дай-ка гляну. — Она подставила ладонь, и я положила на нее усы. — О! — Мама улыбнулась, перевернув их клейкой полоской вверх. — Вы мне, конечно, не поверите, но это усы бабули.

Дэниел удивленно вскинул брови. Я прыснула:

— Да ладно тебе.

— Честное слово. Союз матерей часто устраивал спектакли. Бабушка играла в основном в комедиях, где нужно изобразить акцент. И почему-то всегда мужчин.

— Но она же такая маленькая!

— Наверно, это и должно было показаться публике смешным. Ее жену всегда изображала какая-нибудь здоровенная баба. В итоге получалось как на карикатурах: муж-подкаблучник, и все такое. Пьесы ставили в «Клубе рабочих» — в те времена он еще не был таким убогим заведением.

— Правда? А ты ее когда-нибудь видела на сцене?

Вообразить невозможно! Такой бабушку я не знала.

— Нет, что ты, я тогда была еще совсем малышкой. Но, судя по всему, она пользовалась бешеным успехом. Раза два за спектакль публика начинала буквально рыдать от смеха. Спроси Мод, она-то наверняка помнит. — Она отдала усы Дэниелу, как будто предлагая ему канапе. — Ну-ка, юноша, примерь.

Дэниел вежливо взял усы и приложил к верхней губе.