— Хозяйка выбросила ее в мусор… А я подобрал.

Нежка снова вспомнила все обиды. У нее дрогнул подбородок. Тинче был виноват в ее бедах. Этого она забыть не могла.

— А почему… ты раньше… унес… мою куклу?

Мальчику стало неловко. Он посмотрел в сторону, в темноту.

— Потому что ты сказала, что это я… тебя пугал.

— А разве не ты?

Тинче решительно тряхнул головой.

— Нет, — ответил он.

— Тогда кто же?

— А ты разве не знаешь? Филипп!

Нежка сидела на постели, широко раскрыв глаза. Вот оно что! Сейчас это показалось ей вполне естественным. Поэтому хозяин и ударил Филиппа. Теперь она все поняла. Значит, Тинче не такой уж злой мальчишка, хотя у него лохматая, вихрастая голова. Нежка была перед ним виновата. Она пожалела о том, что случилось, но не сказала ни слова. Некоторое время оба молчали.

Между тем небо прояснилось, показались звезды. Иногда налетал ветерок и шелестел листвою.

— Хозяин больно тебя ударил? — спросила наконец Нежка.

— Пустяки, — Тинче пренебрежительно мотнул головой, но голос его подрагивал от обиды и гнева. — Мне это не впервой. А ты? Я бы на твоем месте сбежал.

Нежка смотрела на него и слушала как взрослого советчика. Она доверилась ему всей душой. То, что он говорил, находило отклик в ее сердце. Мысль о побеге возникала у нее уже не однажды. Она снова заплакала.

— Тише, Нежка! — прошептал пастух. — Неровен час, услышат… А ты убеги! Если не убежишь, у тебя завтра снова отберут куклу… Я тебе помогу.

Отберут куклу? Нежка задумалась. Нет, только не это. Она решилась. Убежит!

— И ты тоже убежишь? — спросила она Тинче.

— Нет, — грустно покачал он головой. — Мне нельзя. Я должен остаться до Юрьева дня.

Нежка посидела еще минуту. Совершать побег было жутко. Потом она быстро поднялась с постели.

Пастух помог Нежке выйти через дверь во фронтоне.

За сеновалом они попрощались. Тинче, дурачок, не знал, почему Нежка смотрит на него такими печальными глазами. Ах, если бы он проводил ее хотя бы до реки! Но просить она не смела.

Может, он тоже на обратном пути будет бояться всякой чертовщины. Кроме того, он прямо-таки трясся от страха, как бы хозяева не узнали, что он помогал няньке при побеге. И что вернул ей куклу. Он спешил как можно скорее оказаться рядом с батраком на сене.

— Ты еще немножко постоишь тут? — спросила она робко.

— Ладно, — пообещал он.

И она побежала по дороге через пригорок. Она подскакивала и высоко поднимала ноги, чтобы не удариться большим пальцем о камни.

Остановившись, Нежка оглянулась. Стоит ли еще Тинче на пригорке? Сеновал она различала, а пастуха разглядеть не могла.

— Тинче! — окликнула она его.

— Эй! — отозвался пастух.

Он был еще там. На душе у нее стало полегче. Казалось, будто он все это время провожает ее.

Она побежала дальше… Там, где от дороги ответвлялась тропинка, Нежка снова остановилась и оглянулась назад. Сеновала уже не было видно. Его скрывали деревья. Наверное, и Тинче ушел. Она осталась одна.

Нежка ступила на тропинку. «От родника налево, — сказал ей Тинче. — Эта дорожка ведет прямо к реке. Заблудиться невозможно».

На узкой тропинке было куда темнее, чем на дороге. С обеих сторон росли густые деревья и кустарник. Теперь Нежка не могла бежать так быстро, как прежде, боялась споткнуться или оступиться. Она шла вдоль склона горы. Временами рука ее прикасалась к мокрой траве.

Теперь ее уже ничто не могло остановить. Даже мысль о том, что скажет мать. Даже нечистая сила.

Окаянные! Они и сейчас жили в ее воображении. Едва наступила ночь, как они вылетели откуда-то, словно пчелиный рой, и все время появлялись на ее пути. Она их отчетливо видела. Это были ее знакомые — страшные чудища с сотней рук. Она боялась их, так боялась, что была чуть жива от страха. В глазах у нее стояли слезы. Приходилось напрягать зрение, чтобы что-то различать в темноте, а хотелось поплотней зажмуриться. Рот ее был открыт. Казалось, она вот-вот вскрикнет. Но не издавала ни звука. Сейчас она испугалась бы собственного голоса.

Отяжелевшие от дождя ветви склонились над тропинкой. Кое-где они свисали так низко, что она задевала их головой. Тогда крупные капли падали ей на волосы и за ворот платья.

И каждый раз Нежке чудилось, будто к ней прикасаются чьи-то мокрые, холодные пальцы. Иногда она на мгновенье опускалась на корточки, задерживая дыхание. И снова спешила вперед.

Но что это там? У тропинки стояло что-то темное и совсем не похожее на дерево. Огромная фигура лешего — он только что вышел из чащобы и встал прямо на дороге. Длинные лохматые волосы на его голове торчали во все стороны.

Нежка застонала от страха и присела, словно пыталась уменьшиться, сжаться, исчезнуть совсем. По щеке у нее скатилась слезинка. Но нужно было идти дальше — как-то разминуться с лешим, который стоял неподвижно и, казалось, держал руки в карманах. Нежка зажмурилась, чтобы его не видеть. Придерживаясь за нависающий над тропинкой откос, она пыталась с закрытыми глазами прошмыгнуть мимо чудовища. Споткнувшись о камень, Нежка чуть не упала. Тогда, приоткрыв глаза, она взглянула вперед — леший исчез. Значит, она уже миновала его! Оглянуться Нежка побоялась. Она отчетливо слышала, как страшилище зашевелилось, пошло за нею тяжелым, неровным шагом: топ, топ! Потом все затихло. Только сильно колотилось сердце: «тик-так, тик-так» — словно часы.

Путь был невероятно долгим. Тропинка извивалась по склону горы, спускаясь все ниже, — и конца ей не было. Когда они проходили здесь с матерью, дорога показалась намного короче. Нежка уже давно слышала шум воды. Но тропинка вела ее все дальше и дальше, а река не появлялась. Ночью весь мир был словно заколдован. Может, она заблудилась?

Наконец кусты расступились. Нежка остановилась у реки. Поднявшаяся от дождя вода пенилась и шумела, качая ветки, склонившиеся к самым волнам. На другом берегу смутно вырисовывался темный кустарник. Дома не было видно. Его скрывала тьма. Окна не светились.

Нежку била дрожь, но она смело ступила на мостик. Не было никого, кто мог бы взять ее за руку или просто перенести на тот берег. Она сделала несколько шагов. Бревна были мокрыми, скользкими, под ними белела пена, окроплявшая брызгами босые ноги Нежки. Мостик показался ей еще более шатким и узким, чем обычно. Нежка остановилась и поглядела вперед. Конца мостика она не увидела. Казалось, он обрывался где-то посередине, словно его распилили, и теперь он вел прямо в бездну.

Нежку охватил ужас и отчаянье. Она почувствовала, что до конца мостика ей не дойти — пошатнется и свалится в воду. И возвратиться на берег она не могла. Как же тут повернуться?

От шума клокочущей воды у нее кружилась голова. Нежка заплакала, но лишь на мгновенье. Почувствовав новый прилив отваги, она быстро повернулась и опять оказалась на берегу.

Смертный страх постепенно сменялся отчаянной тоской. Она присела на мокрую траву.

— Мама! — закричала она. — Мама!

Шум реки поглощал ее крики.

— Мама! Ох, мама!

В ответ не было ни звука. Вокруг простиралась глухая, темная ночь.

Вдруг на другой стороне реки что-то шевельнулось. Нежке привиделось, будто кто-то приседает и вновь поднимается, маня ее к себе косматой рукой.

Нежка вскочила и спряталась под куст орешника.

— Мама! Мама!

Сейчас, когда она немного отдалилась от шумящей воды, голос ее как будто зазвучал громче. Долетел ли он до того берега? До стоящего в ущелье домика?

Нежка кричала, звала маму. Она напрягала голос, чтобы перекричать нечистую силу, испугать ее, не дать подойти ближе.

— Мама!

А утопленник на той стороне реки то приседал, то поднимался, подманивая ее большой косматой ручищей.

Гривариха крепко спала. Ей снились кошмарные сны. На груди у нее лежал огромный кот. Она дышала с трудом, и не было сил шевельнуться. Наконец она проснулась вся в поту. Испуганно огляделась вокруг. В комнате было темно. На стене жалобно тикали ходики. Заливисто храпел спавший на печи Петерч. Она протянула руку и распахнула окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Небо было ясное, временами шелестели деревья. В ущелье шумела вздувшаяся от дождя река.