— Божьей коровке дали конфетку! — куражился он.
Из-за куклы ее дразнили божьей коровкой.
— А ты крот, противный крот! — крикнула она пастуху.
— Погоди! — пригрозил ей Тинче. — Вот я принесу тебе в постель живого крота.
После этого она каждый вечер боялась найти крота у себя в постели.
Больше никто ни разу не проводил ее вечером с лампой, когда она отправлялась спать. Ей приходилось одной идти в темноте через сени и дальше по закопченной лестнице и скрипучим половицам чердака. В воображении мигом оживали страшные россказни. В каждом углу прятались бесовские отродья. Они медленно взбирались перед ней по лестнице, показывая рожки и язык. Она видела их совершенно отчетливо. Чтобы не упасть, Нежка вынуждена была пробираться ощупью. Но едва дотронувшись до какого-нибудь предмета, она вздрагивала. Ей казалось, будто она прикоснулась к неведомому чудовищу. Ну хоть бы не скрипели так доски под ногами! Она прижимала к груди куклу и, дрожа, приговаривала: «Не бойся, я с тобой!» Так раньше говорила ей мама. И сейчас она успокаивала себя, а не куклу. Самый большой из бесовского племени поджидал ее, сидя на подушке, он перекатывался на бок и залезал под кровать. Каждый вечер она добиралась до своей постели вся в поту от страха. И потом тряслась, тиская куклу в объятиях, пока не засыпала…
Однажды ночью на чердаке появилось привидение. Задремав, Нежка очнулась от шума, доносившегося с лестницы. Она в страхе приподняла голову и прислушалась. Кто-то скребся о доски и подвывал: ууу… ууу… ууу — а потом: гррр… грр… грр… Звук был горловой, словно рычал большой зверь. У Нежки кровь застыла в жилах. У нее вырвался короткий, прерывистый крик, потом она лишилась голоса. Свернувшись клубочком под одеялом, закутала голову, чтобы ничего не слышать. От ужаса из глаз у нее текли слезы.
Утром она спустилась в сени совершенно перепуганная.
— Ты ночью кричала, — сказала ей Меячиха. — Верно, во сне?
— Нет. Меня пугала нечистая сила. Кто-то скребся и рычал.
— Это была кошка. Ты что, кошки испугалась?
Нежка хотела попросить хозяйку, чтобы та больше не посылала ее спать на чердак, но не решилась.
— Что, было ночью привидение? — шепнул ей вечером Тинче.
Несколько мгновений Нежка, пораженная, смотрела в его насмешливые глаза.
— Так это был ты! — воскликнула она с укоризной.
Тинче этого не отрицал, но и не подтвердил. Только скалил зубы.
6
Мать не приходила к Нежке каждое воскресенье, как обещала. Навестила лишь разок, посидела возле дома и вскоре ушла. Нежка частенько видела ее издали, когда та работала на чьих-то полях у деревни. Они махали друг другу рукой.
Когда у Нежки было тяжело на душе, она садилась у сеновала и смотрела в сторону своего дома. Темный домишко проглядывал сквозь зелень деревьев. Иногда ей удавалось заприметить и Петерча с козой высоко у гребня горы. Она завидовала ему.
Ей хотелось домой — каждый день, каждую минуту. От мелких и крупных обид, от горького чувства у нее будто завязался в груди тугой узел. Все чаще подумывала она о побеге. Но как это сделать? Такая маленькая и беззащитная — разве способна она воспротивиться всему свету? Нежка знала, что Меячевы ее не отпустят. Даже если она убежит — как перебраться через реку? Идти по шаткому мостику она боялась.
Однажды в воскресенье неожиданно пришла мама. В такое время, что и предположить было невозможно. Нежка обрадовалась и горячо обняла ее — обхватила руками вокруг пояса. И снова, как тогда, в первый день, они сидели в горнице на скамейке. Меячиха поставила перед ней большую чашку кофе. И положила белого хлеба. Вероятно, чтобы показать матери, какой у них в доме достаток…
Встретившись с матерью, Нежка вспомнила все пережитые невзгоды. Губы ее дрожали. И взгляд ее тоже что-то хотел сказать.
Мать смотрела на нее заботливо, с любовью. Она не могла не заметить грустного вида девочки.
— Ну как ты, Нежка? — спросила она под конец.
Боже мой, как было тяжело! Если бы мама спросила ее об этом наедине, она расплакалась бы и все рассказала. Но здесь, в горнице, при всех, под чужими взглядами она не осмелилась это сделать. Опустив голову, сидела, не поднимая глаз.
— Ну что ж, скажи, если есть на что пожаловаться, — проговорила Меячиха.
Взгляд ее был угрожающим, он словно предупреждал: только посмей!
Нежка молчала.
Когда мать стала прощаться, было уже темно. Нежка проводила ее до дороги, а потом еще дальше, до самого леса.
— А теперь возвращайся, — остановила ее мать.
Тогда отчаянье Нежки достигло предела. Из глаз ее хлынули слезы. Мать испугалась.
— Господи, деточка, что с тобой?
— Я с вами хочу, — всхлипывала Нежка. — Не останусь больше у Меячевых.
— Как же так? Что случилось? Разве тебе тут нехорошо? Рассказывай все! Почему ты не говоришь?
— Божьей коровкой меня об-зы-ва-ают…
— И это все? — мать с облегчением вздохнула, она ожидала худшего. — Это пустяки. Ну и что, если тебя называют божьей коровкой? А ты смейся над ними!
— Филипп и… Тинче… меня дра-азнят!
— А ты Меячихе скажи, пусть их отругает. Как они тебя дразнят?
Нежка не могла успокоиться. Всхлипывая, она медленно выдавливала из себя слово за словом.
— Меня пугал… Тинче…
— Вот как? Дождется он у меня, дрянной мальчишка! — рассердилась мать. — Не бойся, больше он не будет тебя пугать. Уж я поговорю с ним. Уж я его проучу… А ты ступай, чтобы хозяева не беспокоились, куда ты подевалась. В воскресенье я тебя навещу…
Нежка возвращалась к Меячевым. Слабая надежда, что мать возьмет ее с собой, рассеялась. Она останется нянькой…
7
На следующий вечер пастух почему-то поздно пригнал скотину домой. Обычно он так кричал и свистел, словно приближалось целое войско, а сегодня вел себя тихо, как мышонок. Напоил скотину, загнал ее в хлев и, швырнув ей подстилку, принялся умываться у колодца.
Батрак удивился.
— Наш пастух моется, — сказал он, — с чего бы это?
— Кто моется? — переспросила хозяйка, не расслышав. — Кот?
— Не кот, а пастух. Не знаю, что это с ним такое.
Тинче был известный грязнуля. Даже в воскресенье он едва ополаскивал лицо. Сейчас он не обращал внимания на подшучивание. Утершись полой куртки, он уселся на скамью перед домом и хмуро уставился вдаль.
Когда он пришел ужинать, всем стало ясно, что он плакал. Умывание не смогло скрыть того, что лицо у него распухло и глаза покраснели. Видно было, что он зол и разобижен. Сидящих за столом он не удостоил даже взглядом, будто они в чем-то перед ним виноваты. Он хмурил брови и сердито черпал из миски. С ложки у него текло на стол.
Домочадцы удивлялись. В чем дело? Что с ним случилось? Они привыкли видеть его смеющимся, а не заплаканным.
— Что это ты такой кислый? — спросил наконец Меяч.
Тинче не поднял глаз.
— Ясное дело, — сказал батрак. — На дудке заигрался, пустил скотину в огород, вот его за потраву кто-то и отделал.
Тинче не мог больше сдерживаться. Он швырнул ложку на стол.
— Гривариха мне всыпала, — выкрикнул он срывающимся голосом.
Нежка ощутила устремленные на нее взгляды. Кровь прихлынула к щекам. Она знала, за что ему так влетело. Но к чувству удовлетворения примешивался страх. По спине ее пробежали мурашки, рука дрожала. Ей очень захотелось оказаться сейчас где-нибудь в другом месте.
— А за что она тебя? — спросил хозяин.
— Она сказала… сказала… что я пугал Нежку…
Нежка обвела лица сидевших робким взглядом. От внезапного приступа страха она чуть не заплакала, но сдержалась.
— Это правда? — спросил Меяч сурово.
— Правда, — ответила она. — Он пугал меня… ночью…
— Ну, тогда Гривариха отлупила тебя задело, — сказал Меяч пастуху.
Тинче в ярости вскочил с места.
— Это неправда, неправда! — кричал он. — Неправда! Ты наврала! Ты все врешь!
Схватив ложку, он запустил ею в няньку.
— Тинче! — гаркнул хозяин. — Это еще что?
