Египтяне упали через свою любовь к власти, а греки через то, что «пышным цветом расцвела их любовь к физической красоте». С течением времени они становились все рассудочнее и полностью были захвачены радостью ощущений, захвачены так, что они тянули энергию их духа и его деятельности назад; и как следствие, они теряли свою способность к восприятию, а также и умственные способности. Как и в случае с Египтянами сколь же поучительны эти примеры — упадок их произошел на основе искажения основного принципа их бытия. Треть тона египетской музыки стала основным фактором порождения оккультной науки и через искажение этой науки, культура их пришла в упадок подобным же образом полутон греческой музыки стал решающим фактором порождения культа Физической красоты и привел к схожему результату. Схожесть на этом еще не заканчивается: как в египетской, так и в греческой музыке отсутствовала не только четверть тона, но и гармонический аспект, т. е. аспект религиозной преданности был развит недостаточно для того, чтобы установить равновесие. Если бы всё это было выражено более четко, то многое бы из греческой любви к телесной красоте было направлено в более высокий канал любви духовной красоты; но первый для этого был слишком скуден и груб: даже то малое, что имелось ранее, повернуло вспять, а с этим исчезла и гармония из греческой, как ранее и из египетской музыки.

Следует учесть и другие изменения: более чувственные виолы заняли место мелодий для более звучных инструментов, и музыкальный вкус стал слабым и изнеженным не более, чем средством пощекотать ощущения. На место настоящих художников пришло все возрастающее число чистых виртуозов, что всегда следует рассматривать, как первый шаг к деградации в развитии музыки. В 456 году до Рождества Христова, например, большое восхищение вызывал своим мастерством исполнении пассажей и гамм — Фриникс, исполнитель игры на китаре. Подобное стремление к погоне за эффектом наблюдалось среди исполнителей на флейте, лире и даже среди певцов. Без всякой меры песни были перегружены украшениями, что Аристофан однажды вынужден был сказать, как во времена его предков к основным правилам музыки принадлежали равномерный ритм и простая мелодия. И хотя многие из современных авторов выражали подобное мнение о музыке их предшественников, другие источники свидетельствуют, что «коса» была признаком греческой музыки, причем это понятие будет использовано для обозначения дегенерировавшей фазы развитии искусства, где голые украшения преобладали над действительной субстанцией в музыке. «Так искусность выступает вместо искусства, и воздействие нацелено на ощущение, вместо глубокого восприятия эмоций»[67]

С такими ниспровергающими изменениями в музыке стало проявляться ослабление в характере греков. Их мораль и дух борьбы ослабли, их военные действия не были более успешными. Они допустили, чтобы другие нации вмешивались в их дела. Наконец, они потеряли свой патриотизм и свою любовь к независимости, а с этим утрачены были их подъем и благополучие.

Очень поучительно то, что музыка стала опускаться, когда другие греческие искусства достигали своего расцвета, а именно в эпоху Перикла /444-429 до Р.Х./ Если было бы обратное, то появилось бы некоторое обоснование для разговоров, что особое музыкальное В направление есть результат развития моральных представлений и т. д., а не наоборот, или что музыка переживает вместе с другими искусствами время расцвета. Но греческие авторы знали все же, что дело обстоит по-другому; ведь даже однажды исключив то эзотерическое знание, которым, например, без сомнения обладал Платон, история начинает нам внушать мысль, что подъем и упадок искусства музыки самым тесным образом связан с подъемом и упадком самой культуры.

Правомерно было сказано, что римляне стали в истории самым практично настроенным народом: народом жажды деятельности, но не богатства идей и силы воображения. Как прозаический и простодушный, тип англичан, они восхищались мужественностью, самоограничением, серьезным поведением, прилежанием, и естественным следствием этих черт стало право и порядок. Понятие утонченности им было не свойственно; их искусство было реалистичным, архитектура — монументальной, их позиция в отношении религии — не духовной — материальной. Это был народ с высокими военными способностями, который присущими им «прямотой, простотой и трезвым рассудком», захватил мир, создав огромную империю, и господствовал в ней так, что сегодня мы говорим об этом времени, как важнейшей эпохе в мировой истории[68].

Но должно было пройти время до того, как Рим стал знаменит своей беспримерной, испорченностью. И мы хотим попробовать найти играла музыка какую-либо роль в его подъеме и закате, и если да, то в каком окружении? «Если мы, — пишет Джон Хакинс в «Иллюстрированной истории музыки Наумана», — проследим место музыки у римлян, то установим, что она, как наука, получила очень низкую оценку, которая указывает и на низкое положение римской музыки, если лучшие инструменты, которые могли быть использованы» для праздничных восхвалений богов, порой заменяли жалкие флейты, едва лучше тех, что мы предлагаем детям в качестве игрушки». Отсюда становится ясно, что в Риме было мало музыки. Но существовало все-таки музыкальное направление, которое использовалось римлянами из одних только побуждений необходимости. Это была военная музыка; способствовала она тому, чтобы поставлять хороших солдат. Эта музыка не ограничивалась только «парой жалких флейт». Есть свидетельства того, что римляне имели необычайно большое количество инструментов военной музыки, в особенности духовых[69], из которых самыми важными были труба и букцина. Первая была чем-то вроде трубы, хотя много больше и длиннее, чем современная оркестровая труба, вторую — можно сравнить с рогом, хотя опять намного более, чем наш современный рожок.

Если мы хотим дать детальное описание о воздействиях этой военной музыки, то она наполняла тело энергией и способствовала мужской силе. Это — составные части того, что римляне называли «Virtus» /виртуозность/, которая, наконец, приобретала значение мужественности и доблести. В действительности, речь шла об ограниченном направлении музыки с соответственно ограниченными воздействиями. Такого рода музыка влияла на Физическое, и отсутствие в ней более мягких аспектов не позволило возникнуть любви к телесной красоте, как понимали ее греки, эта музыка не вызывала тех эмоции, которые будят силу воображения. В то время как греки, глядя на красивое тело, восхищались сильным и красивым телом, римляне восхищались лишь потому, что считали его полезным. Одна точка зрения эстетическая, другая — практическая, основой же обоих положений было физическое, но углы зрения, под которыми это рассматривалось, были очень разные.

С течением времени, военная музыка, если ей не будут противопоставлены никакие утончающие влияния, будет оказывать вредное воздействие на характер: мужественность может выродиться в стремление к власти, мужество — в жестокость, а сексуальная мужская сила в чувственность, это как раз и произошло у римлян. Революция 133 года до Р. X.-первый результат воздействия упомянутых плохих качеств. Она была следствием «антагонизма между немногим владеющими властью/ и многими, считающими, что они имеют тоже на это право. Что касается второго из перечисленных зол, то оно вылилось в вызывающую ужас форму гладиаторских игр. Эти бои, в более поздние времена, стали неотъемлемой частью римского общества, и оправдывались они тем/ «что поднимают военный дух зрелищем отважной смерти». Невзирая на то, поддерживали они на некоторое время дух или нет, история показала, что они были ответственны за упадок Рима. Эти игры усиливали бесчеловечность/ грубость, а притягательная сила их была так велика, что все профессиональные обязанности, в том числе и служебные, которые поддерживали существование государства, были заброшены/ ибо они требовали безделья. Но если жестокость способствовала разрушению нации/ то чувственность — третий порок из упомянутых нами/ оказался также разрушительным. Сладострастие и сопровождающее его распутство/ часто вызывали трусость/ так как имели ослабляющее воздействие на тело и нервы. Если в существующем государстве распространяется страх/ оно отдает себя в руки врагов. Равнодушие встает на место любви к отчизне/ и народ уже больше не интересует/ будет оно захвачено своими собственными соотечественниками или же чужаками.