— Никто не станет тебя кусать. Так что уймись.
— Но я хочу, — еле выговорила она простенький набор звуков дрожащим от возбуждения голосом. — Хотя бы самую малость.
— Ты представить себе не можешь, как хочу я, — потихоньку начал я остывать, отчаянно цепляясь за мутные проблески в подсознании. — И вовсе не крови. Тебя. Целиком. Мучительно долго. Сейчас, но не здесь.
Какая-то звериная часть меня по всем пунктам поддержала разочарованный девичий выдох и скорчила точь-в-точь такую же обиженную рожицу, ибо не понимала значимости сегодняшней ночи. Я грезил о ней наяву и с закрытыми глазами, ждал два месяца, показавшихся невыносимыми, в мельчайших деталях продумывал каждый миг, смаковал представления о надвигающихся эмоциях… Так живописно мечтают барышни о дне своей свадьбы, просиживая долгие вечера в обнимку с маминым подвенечным платьем.
И позволить буйным гормонам испортить столь грандиозный праздник? Только не на сей раз. Моя идеальная малышка, кладезь природной невинности и чистоты, заслуживала самого бережного отношения.
Продолжая высоконравственный диалог с внутренним голосом, я осторожно опустил девушку на асфальт, заботливо расправил малейшие складочки на одежде и громко чмокнул стремительно опухающие губки интенсивно алого оттенка.
— И почему ты такая упрямая? — задал я риторический вопрос, быстро справляясь с наведением лоска на свой внешний вид. — Зачем тебе эта мерзость?
Я и впрямь не знал формулировки причин, согласно которым добровольный отказ от ее крови выглядел чудовищным упущением с моей стороны. Окажись я на ее месте, ни за что на свете не подставил бы горло вампиру. Ведь одному дьяволу известно, чем может обернуться подобный каприз.
— Неужели неясно? — с добродушной, хоть и несколько лукавой улыбкой на лице переспросила Астрид. — Ты вампир, я твоя девушка. Это же логично!
Вот это глубина суждений! Действительно, если я, в отличие от большинства американцев, по утрам пью кровь вместо кофе, то просто обязан вонзать зубы во все самое дорогое и ценное. Что там говорил Лео насчет пульса у ножки табуретки?
— А еще я снайпер, убийца и социопат, — откровенно рассмеялся я над несуразностью ее мышления. — Какая связь должна вытекать из этих моих увлечений?
Отвлеченная беседа плавно довела нас до автомобиля и по дороге до дома перетекла в жаркий спор о том, что я, мол, постоянно бегу от правды и вообще стыжусь своей сущности. И с последним утверждением я был в корне не согласен. Вероятно, во мне есть некоторое отвращение к тому кровожадному монстру, что сидит внутри, но гораздо больше я ненавижу сам факт своего бытия. Мне никогда не передать словами, каково это — жить в черно-белом мире, теряться на свету и учиться круглосуточному анализу окружающей среды. Я ведь не могу просто войти куда бы то ни было и окинуть безразличным взором обстановку. Мозг машинально цепляется за серые шероховатости и дает старт бессознательному процессу осмысления. Ага, это у нас лососевый цвет, тот коралловый, этот хаки, сей морковный, каштановый, кремовый, васильковый, индиго, сиреневый, лимонный, оливковый, охра, палевый, грушевый, персиковый, сливовый…Эдак и с ума сойти недолго! Мне еще человеком опостылели семь оттенков радуги, которые мы разучивали вместе с мамой. Став вампиром, я возвел свои знания на недосягаемую высоту, но и этого оказалось недостаточно. Серый-то оставался преобладающим.
Затем армия, где мои бесполезные таланты по части сумеречного зрения буквально вывернули наизнанку. Врожденная внимательность к деталям превратились в охотничий навык воспринимать малейшие изменения в природной среде. Из меня вылепили снайпера и отправили убивать. 'Это твой долг перед родиной, сынок!' — без устали вещали командиры, слепо закрывающие глаза на мое происхождение. Я не считал себя канадцем или американцем, потому что обладал душой немца. Потомок Габсбургов, отлученный от престола вездесущей демократией. Как мог я хладнокровно стрелять в тех, о ком пеклись и заботились мои предки? О, да! Я ведь мстил! Высшая цель, благие побуждения, торжество справедливости, равновесие чувств…А так ли это? Однажды я уже ошибся, потратив целых шестьдесят лет впустую, безжалостно угробив время на поиски того, кто не был виноват. Лео, конечно, предал мою дружбу, когда не рассказал о двуличности мисс Волмонд, однако это ничуть не умаляет и моей оплошности. Я лично позволил играться своими чувствами, с послушно разинутым ртом глотал тонны откровенной лжи и не задумывался, правильно ли поступаю. Мне ведь доводилось читать ее дневники, но ни единого раза я не заметил в сумбурных описаниях нестыковок. Мой отец всегда говорил: 'В первый раз обзовут лошадью, дай обидчику в нос. Во второй раз — назови наглеца уродом. В третий раз обзовут — отправляйся в лавку и покупай седло'. Пожалуй, я действительно облажался по-крупному.
И после всего вышеозвученного кто-то смеет ставить мне в укор ненависть к отнюдь не сахарной жизни? Вот и я думаю, малышка, что ты несколько недопонимаешь ситуацию.
Положив конец спору, в котором каждый остался при своем сугубо верном мнении, я загнал Кадиллак в гараж, заглушил мотор и только после того, как железные ворота с лязганьем опустились на пол, повернулся к удрученно молчащей Астрид.
— Меня ты учишь любить себя, — натянуто улыбнулась она, несмело отнимая взгляд от колен, — а сам…Почему бы просто не смириться, Джей? Ведь ты действительно замечательный! Есть обстоятельства, с которыми трудно бороться. Они и вынуждают тебя убивать людей. И я принимаю это, понимаешь? И действительно буду пить с твоим 'завтраком' чай, вести беседы о погоде и гулять, если понадобится. Потому что ты даже не представляешь, какое огромное место занимаешь в моей жизни! По сути ты и есть моя жизнь, и я по праву считаю ее образцово счастливой.
— Мне нечего тебе возразить, — честно признал я, вкладывая ее маленькую ладонь в свою. — Разве что согласиться с обозначенными приоритетами. Ты для меня все, — на выдохе прошептал я, клеймя проклятиями излишнюю чувствительность.
Уж как я ни старался избежать неловкого момента душевных излияний, Астрид сумела клещами вытянуть из меня правду, притом с абсолютно невинным выражением лица! Ей богу, мы однозначно друг другу подходим.
Сие наблюдение я закрепил для прочности запоминания глубоким поцелуем, а после выбрался из салона, дабы придержать дверцу своей очаровательной спутнице, и торжественно повел ее к лестнице черного хода, ведущей в парадный холл подъезда. В лифте на нас обоих вновь напала нервозность, поэтому увеличивающуюся тягу к наэлектризованным прикосновениям пришлось игнорировать из страха повредить кабину высоковольтным разрядом тока.
Кодовый замок, несколько протяжных биков электронного механизма, щелчок, заставивший девочку вздрогнуть от неожиданности, поднятый тумблер выключателя, ярко вспыхнувшая во мраке квартиры лампочка и громкий возглас удивления вежливо поприветствовали меня, заполоняя душу спокойствием. Все получилось! Работу флориста я мог лицезреть во всей красе. Изначально мой выбор пал на астры, других цветов я не желал видеть в принципе. Не будем вдаваться в меркантильные подробности, за доставку сего великолепия из Канады я выложил кругленькую сумму, о чем уж точно не жалею. Белые, розовые, желтые, красные, синие, фиолетовые, со множеством светлых и темных оттенков. Махровые, с торчащими в разные стороны узкими, прямыми, волнистыми, загнутыми внутрь или заостренными лепестками, они поражали воображение разнообразием и красотой. Собранные в гирлянды и абстрактные композиции, они присутствовали практически везде. Ими обвешаны стены, обрамлены зеркала, оплетены дверные проемы…Некто в порыве вдохновения даже забросал пол слегка увядшими бутонами. Запах же попросту будоражил! Ненавязчивый, нежный, прокладывающий тернистый путь среди обонятельных рецепторов, он напомнил мне о поздней осени в Канаде, сумел донести непередаваемое ощущение свежести дождя, опадающей листвы и горьковатый аромат хвои.
Астрид по достоинству оценила широту и гибкость моей фантазии, а посему шокировано обегала глазами оранжерейную прихожую и с любопытством вглядывалась вглубь квартиры, резонно полагая, что одним лишь коридором я, конечно же, не ограничился. Декорированию подверглась ванная и спальня. Остальные комнаты я затрагивать не собирался, дабы впоследствии не мучиться многочасовой уборкой.