Дальнейшие события тебе известны из дневника. Я помог им перебраться в Америку, пошептался с чиновниками в посольстве, выбил им обоим двойное гражданство и приготовился к торжественному выходу на сцену. Мне необходимо было дождаться совершеннолетия девицы, играть на детских чувствах не позволяла совесть. И тут мои планы рушит появление Верджила. Становится ясно, что он пришелся по вкусу Айрис. Ее папаша бьет тревогу: размеренному будущему грозит нешуточная угроза. Никто кроме меня не знал о беспросветном банкротстве старика. Со своей затяжной депрессией он ушел в запой, пристрастился к карточным играм и просадил внушительное состояние в одночасье. По закладной на дом платить нечем, горячо любимых парнокопытных содержать не на что. Да он лишнюю рюмашку в пабе не мог себе позволить! Я предложил сделку, посоветовал выгодно выдать дочь замуж, но о себе для приличия умолчал. Вероятно, тебе интересно, любил ли я ее? Со стопроцентной уверенностью отвечаю — ничуть. Внешне как две капли воды похожая на мать, характер она унаследовала от отца. Жестокая, временами беспринципная, злопамятная, наглая и бесконечно высокомерная. Айрис делила людей на два класса: челядь и господа, притом у вторых существовала еще и каста арийцев. Абсолютно захламленная бредовыми Гитлеровскими идеями головка работала по принципу 'А что я получу взамен?'. Другое дело, что окружающие знали ее другой. Милой, тихой, доброй, ранимой, светлой девочкой, осиротевшей в столь юном возрасте. Ее жалели, ей восхищались, ее любили. Увлечение цветами, страсть к лошадям — она казалась девушкой-весной, той, в широте чьей души не возникало сомнений. Тогда к чему спектакль с замужеством? Уж не уповал ли я на изменения в мерзком характере? Разумеется, нет. Наивность умерла во мне в момент обращения. Я хотел обладать ей, дабы утереть нос Мердоку. Попросту вынудить его продать мне дочь, а затем беспомощно наблюдать за ее душевными мучениями. О физических и речи быть не могло, я не настолько подл. Он не сохранил то, чем я дорожил.
Однако с участием Габсбурга мой сценарий потерял продуманность и пошаговую значимость. Я навел о нем некоторые справки, выяснил правду о побеге из Австрии, обнаружил монаршие корни и бросился в атаку, так сказать. Втереться в доверие было сложно, как и все опытные охотники, он чуял ложь за версту, отлично владел знаниями о людской психологии и остерегался подпускать кого-то ближе, демонстративно соблюдая дистанцию. Айрис постигла та же участь, что несколько воодушевляло. Я наблюдал за их ежевечерними прогулками, дотошно приглядывался к Верджилу, силясь рассмотреть в нем толику живых эмоций, и расслабился в самый критический момент. Нежданно-негаданно он признался ей в любви, мелодраматично припал на одно колено и попросил руки, сердца и селезенки на закуску. Вот это я называю обстрел по всем фронтам! Парнишка оказался не промах, живо слепил слезливый рассказик о непомерных мечтаниях о шестерых детках, растолстевшей женушке и взращенном деревце, вкратце описал свою довоенную жизнь и предложил подумать до завтра. Отцовским требованиям новоявленный кандидат соответствовал. В меру богат, знатен, безукоризненно честен. В общем, рыцарь слюнявого ордена за честь и отвагу. У меня оставалось ровно два варианта: прибить вспомнившего о чувствах австрийца или махнуть на все рукой и уехать из города. Я предпочел пойти по пути наименьшего сопротивления и ночью забрался к Айрис в комнату. Хочу напомнить тебе, что приличные девушки тех времен к подобным трюкачествам питали вящую неприязнь. Все. За исключением этой девицы. Ее не смутили ни спящий в соседней комнате отец, ни моя развязность, ни наличие странных привычек по части вспарывания пары-тройки вен. Наверное, я посчитал бы ее потаскухой, если бы не два спорных аспекта. Во-первых, она досталась мне невинной. Во-вторых, заездила мозг душещипательными речами о том, что, мол, любит давно и безгранично, готова ради меня на все и прочий исконно девчачий репертуар. Утром я понял, какого дурака свалял, но изменить уже ничего не мог. Теперь на помост ступила эта ополоумевшая на почве любви мадемуазель. Все ее экзерсисы я опишу вкратце. Она клещами тянула из Габсбурга правду, в которой хотела отыскать повод для произнесения сакраментальной фразы: 'Вам, сударь, отказано от дома!'. И нашла ведь! Придралась к такой мелочи, как война против своей же нации. Должен сказать, ее это и впрямь задевало по непонятным для меня причинам. Даже больше, с того нелегкого для одураченного парня разговора она на дух его не переносила, говорила, что безумно устает от занудного нытья. Помнится, в тот вечер мое отношение к ней исказилось окончательно. Я устал быть аттракционом в парке развлечений. Любовь в понимании Айрис сводилась к постоянному веселью. Она полагала, будто я создан для исполнения ее прихотей. Новые платья, украшения и сплошные капризы. Возможно, я сейчас придираюсь, но тогда шанс утолить весьма насущные потребности в сексе и крови обходились мне очень дорого. А затем в ее буйной голове созрел план, как избавиться от Верджила и отца разом. Первого она успела возненавидеть со страшной силой, второй же, по ее мнению, испортил ей жизнь своими солдафонскими замашками. Мисс Волмонд возжелала стать вампиром. Боже, что я только не придумывал, дабы от нее отвязаться, однако завидное упорство передавалось в этой семейке из поколения в поколение. Разумеется, я мог уехать из города в любую минуту, но жгучее желание отомстить Мердоку не отпускало меня ни под каким предлогом. Видя мое, мягко говоря, явное промедление, Айрис взяла инициативу в свои руки и вдохновенно приступила к исполнению собственноручно написанной роли. Наябедничала герцогу о моих якобы приставаниях, попутно обрисовала асоциальный психологический портрет Видрича отцу, громогласно заявила, что пойдет с ним под венец только на пороге скоропостижной кончины, ту же лапшу, но в несколько ином ключе, навесила на уши жениху, а после представила ему свой план побега. Ты спросишь, к чему такие сложности? Хм, ей просто нравилось играть с людьми и их чувствами. Она получала какой-то особый восторг, ночами описывая мне ярость Габсбурга или чудовищный гнев отца. В итоге ей удалось добиться невозможного, оба мужчины уехали из города. Верджил отправился воплощать ее сумасбродную идею с уходом из дома, Мердок отчалил по каким-то своим делам. Мы впервые остались наедине, чего я отчаянно боялся. Понимаю, звучит странно, но девчонка действительно пугала меня своей двуличностью. И тогда я решил рассказать ей все. О своей мести, неприязни к ней, нежелании обращать…Я был слишком несдержан и говорил ужасные вещи, которые, вероятно, не следовало произносить вслух. По самым скромным подсчетам мы повздорили, и я чинно удалился, совершенно забыв о еще одном неблаговидном поступке. Перед отъездом старика я подложил в его сумку с вещами письмо, живописно повествующее о планах на будущее. Рассказал, кем являюсь на самом деле, в доказательство припомнил момент нашего знакомства с парочкой деталей, о которых могли знать только мы двое. И в мельчайших подробностях описал, зачем и с какой целью вернулся в их жизнь, что сделал с его обожаемой дочуркой и что только порываюсь совершить. Последняя строка запомнилась мне на долгие годы.
'…Я обращу ее, позволю примкнуть к лику бессмертных, питающихся свежей человеческой кровью. Она станет убийцей еще до заката и с рассветом откроет сезон охоты на таких тварей, как ты. Да восторжествует справедливость! Ты забрал мою душу, взамен я похищу жизнь твоего чада. Чаши весов обретут равновесие!'.
Фортуна раздала карты, и дальнейшие события оказались мне неподвластны. Терзаясь муками совести, я вернулся в поместье лишь к вечеру. Я чувствовал, что своими словами оскорбил достоинство, пусть и несколько аморальной, девушки и хотел извиниться за грубость, резкость и непозволительность подобного обхождения. А заодно и попрощаться. Равновесие было достигнуто, по-моему. Я вывернул наизнанку душу Айрис, растоптал их с отцом жизнь и получил должное удовольствие.
Но я опоздал, за что продолжаю винить себя день ото дня. Глупая, эксцентричная девчонка отыскала в домике привратника банку с крысиным ядом и…Я ничего не смог сделать! Наша кровь не исцеляет, а для обращения, которое, к слову, я проводить не умею, необходимо бьющееся сердце. И когда вернулся Габсбург, я просто…
