— Вы думаете, что мой сын мог пойти на убийство?

— Такого я не говорил. Мы просто должны все проверить. Полиция старается найти душевнобольного индейца, который знаком с привычками членов этого клуба. А что за кошка пробежала между Хадсоном и вашим сыном?

— Ничего об этом не знаю. Мистер Хадсон сказал только, что мой сын слишком молод для этой работы.

— У вас есть фотография сына?

Старик стал протирать полотенцем стаканы.

— Нет, сэр. Мы, индейцы, редко снимаемся.

— Как относились члены клуба к вашему сыну?

— Никаких нареканий.

— И никаких неприятностей с полицией?

— Упаси боже, сэр, конечно, нет!

Лепски помедлил.

— А в какой-нибудь неприятной истории он не был замешан?

— У моего сына неуживчивый характер, — хрипло сказал старик. — С ним всегда было трудно. Я говорил с нашим доктором. Он осмотрел Пока, но молодежь пошла такая трудная, сэр…

— Кто ваш доктор?

— Врач? Доктор Уанники.

Лепски достал тетрадь и заглянул старику в глаза.

— Ваш сын болен?

Старик рухнул на стул и закрыл лицо руками.

— Да. Помоги бог его родителям! Он болен, может быть, и…

Пока парни из отдела расследования убийств проверяли бунгало в мотеле «Добро пожаловать», Лепски несся обратно в управление.

Мигалка крутилась на крыше, сирена завывала — не было лучше способа заставить всех этих толстосумов на шикарных «бентли» и «кадиллаках» уступить дорогу и прижаться к тротуарам. Ощущение собственной значительности в этот момент достигло максимума. Нажав на педаль акселератора, он промчался мимо светлого «роллс-ройса», с чувством глубокого удовлетворения отметив, что владельца этой дорогостоящей тачки парализовало от страха.

Вот и славно, подумал Лепски, хоть какая-то компенсация за тягомотину унылых полицейских будней!

Его подмывало высунуться в окно и показать пузатому задранный кверху средний палец, но это было бы слишком.

Поднимаясь в свой кабинет, он вдруг осознал, что не был дома уже больше двух суток, а вместо родной постели с посапывающей рядом женой продремал от силы пару часов в закутке полицейского управления с сифоном содовой в обнимку.

— Чарли, черт тебя подери! Ты сообразил звякнуть моей половине? — рявкнул он останавливаясь перед столом напарника.

— И соображать не пришлось, — ухмыльнулся тот. — Твоя старушка оккупировала наш номер, и боюсь, что пока ей не позвонишь, никто к нам по телефону не пробьется!

— Понял, — сказал Лепски. — А голос у нее как? Очень ругливый?

Чарли позволил себе драматическую паузу, попробовав на вкус колпачок шариковой ручки.

— Не знаю, что подразумевают под словом «ругливый», но рев из трубки напоминал тигрицу, которую укусила в задницу пчела.

— Слушай, приятель, — детектив сразу сбавил агрессивный тон, — может быть, не в службу, а в дружбу, наберешь мой номер и скажешь моей крошке, что я закопался по самые ушки в это дерьмо и пока не могу позвонить сам?

— Нет уж, мои барабанные перепонки мне дороги, как сувенир.

Разъяренный, как бык, которому показали, но не дали телку на заклание, Лепски фыркнул:

— Плевать я хотел на твои сувениры! Сейчас же набери мой номер! Забыл, как на прошлой неделе мне пришлось отдуваться перед твоей драгоценной супругой?

Напарник мгновенно скис. Как он мог забыть очаровательную блондинку, пышные формы которой едва не затушили его семейный очаг, а Лепски прикрыл дружка перед его женой, отчаянно импровизируя про якобы круглосуточную слежку за опасным террористом.

— Том, это нечестно!

— Можешь обратиться к адвокату, — нагло заявил он. — Но сначала поворкуй с Кэрол.

И он отправился дальше, в комнату детективов, отделенных от столов других сотрудников полицейского управления стеклянной перегородкой.

Капитан Террел инструктировал Бейглера:

— Отправь людей домой к Тохоло. Вдруг им повезет наткнуться на фотографию, а то гляди и на отпечатки пальцев.

Повернувшись к вошедшему, он покрутил пальцами у виска, изобразив нечто вроде приветствия:

— Ага, вот и Том. Я считаю, что надо переговорить с этим доктором… Уанники, кажется. Если парень болен, стало быть, это наш клиент.

Он встал из-за стола:

— Давайте, ребята, галопом. Я пока смотаюсь в клуб «Пятьдесят», потолкую кое с кем.

Лепски дошел уже почти до выхода, когда его внимание привлек уморительными гримасами Чарли, энергично потрясая в воздухе снятой телефонной трубкой.

Передавая трубку, напарник зажал микрофон и закатил глаза.

— Кто? — спросил глазами детектив первого класса.

— Твоя крошка.

У Тома засосало под ложечкой.

— О, дорогая, это ты? — нежно заворковал он, придумывая на ходу более или менее удовлетворительную ложь. — Нет, просто дел выше крыши. Конечно, я мог позвонить, но в последнюю секунду что-то мешало. Не слышу, говори громче. Все равно не слышу, видно, помехи на линии. Целую, лапочка, лучше я тебе потом перезвоню.

Резкий голос жены выстрелил ему в ухо, как из револьвера:

— Заткнись и послушай теперь меня.

Том смирился с судьбой и заткнулся. Когда Кэрол что-нибудь требовала от мужа, она всегда это подумала.

— Я тебя слушаю, дорогая.

— Я только что была у Мирабель Бэссинджер.

— Чтобы передать еще одну бутылку моего виски?

— Совсем мозги пропил, алкаш! При чем тут твое виски? Мирабель знала, что Палач — краснокожий! Она сказала мне, я тебе, но ты не соизволил сделать выводы. Она сказала…

— И что же еще напророчила проспиртованная карга?

— Фу, как тебе не стыдно говорить так про пожилую женщину.

— Ладно, — обреченно буркнул Том, — я весь внимание.

— Она сказала, что его следует искать среди апельсинов.

— Среди чего? — переспросил он.

— Среди апельсинов, — повторила Кэрол. — Она видела его в своем магическом кристалле.

Лепски аж зашипел от злости. В этот момент он напоминал болотную гадюку, которая напоролась на колючую проволоку.

— Значит, твоя подружка ясновидящая? Почему тогда не скажет, кто выиграет шестой заезд: Аутсайдер или Принцесса? Мы бы поимели кучу зелененьких. Да и она не осталась бы внакладе. Но с апельсинами это уже круто. Я не свинья, чтобы в них разбираться.

Спокойный голос Кэрол отрезвил его похлеще содовой.

— Я передала тебе ее слова. Она оказалась права в первый раз, но ты не внял. Теперь она дает вторую наводку. Пораскинь умишком, Лепски.

— Хорошо, лапочка, я принял к сведению. Многократно целую, мне надо бежать.

Предвечерняя жара обволакивала прибрежный район, забираясь даже под полосатые тенты торговцев фруктами. Между лотками фланировали отдельные покупатели, но пик товарно-денежных отношений давно миновал.

Юпитер Льюис оставил за прилавком Пока и направился в ближайший бар пропустить стаканчик-другой. День выдался удачный. Тарой из-под апельсинов можно было поддерживать костер не один день и не два.

Когда индеец остался в одиночестве, из тени выдвинулся Чак.

— Капуста у меня. Пять сотен, как положено!

— А Мэгги как?

— Нормально.

— Завтра ей придется побегать, — сказал Пок, взвешивая десяток апельсинов покрупнее. — Пять вызовов.

— Пять?! — У Чака в зобу перехватило дыхание. — Постой, постой, да ведь это… две с половиной штуки.

Индеец старательно уложил фрукты в пакет и передал Чаку.

— На дне записка. Там сказано что, где и как.

Чак, в свою очередь, сунул Поку тонкую пачку, перетянутую резинкой.

— Тебе триста пятьдесят, мне полторы сотни, как договаривались.

Когда он ушел, Пок стал разбивать лоток. Завтра новый день, новые заботы.

Не успел капитан Террел припарковать машину у фасада клуба «Пятьдесят», как подъехал на своем «роллсе» Родни Бразенстайн, преуспевающий адвокат и по совместительству один из учредителей клуба.

— Как поживаете, Фрэнк? — пожал он руку капитана. — И что занесло вас в наши края?

— Я, как всегда, — пожал плечами полицейский, — пребываю в поисках информации.