Остановились мы в Туапсе. Отец любил этот курортный городок с главной центральной улицей, которая вела прямо к морю. На главной улице росли экзотические пальмы. Никто их не ломал, к красоте города отдыхающие относились бережно.

Мы сняли комнату у пожилой женщины. Точнее не всю комнату, а только три койки. В Туапсе к нам присоединился родной брат отца, дядя Петя. Четвертую койку занимала хозяйка квартиры, которая спала вместе с нами. Но это неудобство отца и дядю Петю устраивало, потому что стоило дешевле.

Погода в Туапсе стояла солнечная. С утра мы отправлялись на море, где завтракали, загорали и купались. Вода была прозрачная и теплая даже утром. Питались мы исключительно молочными продуктами, которые в Туапсе были свежими и высокого качества.

Хозяйка квартиры выполняла заодно и обязанности свахи. Поговорив с моим отцом, она предложила нам свои услуги. И вскоре я оказался по ее рекомендации в богато обставленной квартире с дорогим хрусталем в серванте и точеными китайскими вазами по углам гостиной. Меня встретила мать девушки, с которой я должен был познакомиться. Она вежливо расспросила меня, заглянула в мой паспорт. А я все надеялся, что сейчас выйдет моя новая девушка, которую увезу я в Ленинград. Я совсем не думал о Танечке.

Как видно, я все еще не был в нее влюблен.

Наверно, я произвел неплохое впечатление на мать девушки, потому что вскоре к нам пожаловала и сама претендентка на мою руку и сердце. Но мне она показалась до того невзрачной, что я даже не вышел к ней. И хотя о Танечке я не вспоминал, не писал ей писем и не звонил по телефону, ее любовь оберегала меня.

Но вот дядя Петя покинул нас, возвратившись в Северную Осетию. А скоро и мой отец начал собираться в Питер.

Я не очень жалел, что не встретил на берегу моря своей суженой. Что это произошло неслучайно, вскоре подтвердилось.

В Питере нас встретила хмурая погода. Отец, соскучившись по даче, сразу же уехал за город. А я позвонил Танечке и договорился о встрече.

Встретились мы на квартире Наташи, где к тому времени появились тахта, стол и стулья. Этот минимум мебели позволял нам более комфортабельно проводить там свой досуг. К тому времени батареи парового отопления были уже горячими.

С Танечкой мы нежно расцеловались, попили с пирожными чай, после чего занялись любовью.

– Ты знаешь, что я беременная? – вдруг промолвила Таня.

– Ты уверена, что от меня? – от неожиданности опешил я.

– У меня никого, кроме тебя, нет, – спокойно ответила моя невеста.

– А ты меня не обманываешь?

– Как такое могло тебе в голову прийти? – обиженно сказала Танечка.

– Я должен посоветоваться с отцом, – мрачно сказал я и пошел провожать свою возлюбленную.

Лишь через неделю состоялся мой разговор с отцом. Он приехал на пару дней с дачи, привез в рюкзаке кабачки и яблоки. Машины в нашей семье ни у кого не было. В то время это было дорогое удовольствие. Отец тут же поджарил кабачки, решив угостить меня ими. Я терпеливо ждал, пока он не освободится.

Наконец, мы уселись за стол. И когда мать вышла на кухню за чайником, я сказал отцу:

– Ты знаешь, Танечка беременная.

– Так чего тебе тогда кого-то искать? – воскликнул отец.

– Мне надо жениться на ней?

– А у тебя есть другое предложение?

– Нет.

– Вот и ладненько. Пригласи ее в наш дом на помолвку, – твердо сказал отец.

После помолвки, моя сестра поступила удивительно. Она подарила нам с Танечкой свою двухкомнатную квартиру, а сама осталась жить с родителями.

Со свадьбой я все тянул и тянул. В загс мы пошли с Таней, когда она была на шестом месяце беременности. Живот у нее был такой же большой, как у Верочке Клюге. Только на этот раз в животике носили моего ребенка. Эта мысль наполняла меня вселенской радостью. В загсе нам пошли навстречу и расписали через неделю. А 3 апреля родилась Милана. Так бесхитростно мы назвали свою милую дочурку.

Я по-прежнему работал на Металлическом заводе и был, что называется, рабочей лошадкой, потому что вкалывать любил. О Матрице я все меньше и меньше думал. А ровно через год вдруг почувствовал быстрый рост своей энергетической силы. Мне нетрудно было догадаться, что Матрица пробуждается. А скоро мне стало очень тяжело нести на своих плечах, растущую день ото дня энергию. Но я знал, что будет еще тяжелее. Как и положено, я с благодарностью принял этот вызов природы и решился на новый мозговой штурм без чьего-либо благословения. Впрочем, Божественное благословение я получил.

Чтобы оградить себя от воздействия отрицательной энергии, я начал ставить непробиваемые перемычки на свой кульман. Прежде всего, повесил чистый лист ватмана на свою ореховую чертежную доску и закрепил его кнопками. Столько кнопок понатыкал, что голос Бугеля стал еле слышен.

А тут Диана Степановна, его соседка по работе, неожиданно закашляла. И так надрывно и жалостливо. Я тут же начал анализировать ее поступок и обратил внимание, что очень сильно давлю на нее то ли третьим глазом, то ли местом чуть выше пупка. Я мгновенно затаился и перестал интенсивно мыслить. Поток конической энергии, уходящий влево, затих. И я услышал весьма неприятное для себя слово, которое никто, кроме меня, не слышал. Сбылось то, о чем предостерегал меня покойный Фивейский.

Его светящийся ареол я увидел несколько месяцев назад. Я ехал в автобусе после работы на дачу. Дача олицетворялась у меня не с продырявленным старым диваном, тусклой настольной лампой и зачитанной книгой. Теперь, когда все стремительно менялось вокруг и Матрица вновь начала завоевывать мир, я полюбил прогулки по старой заброшенной дороге до Пасторского озера, возле которого зажигал костерок и долго смотрел на тлеющие угли.

Меня подбрасывало в автобусе, и прижимало к незнакомым людям. А потом место рядом освободилось, и я собрался его занять. Когда я сел на свободное место, то почувствовал невероятную тяжесть в плечах из-за того, что отрицательная энергия на меня нахлынула. Дыханием я попытался очиститься от этого энергетического мусора. И, очистившись, увидел рядом с собой светящийся серебряный ареол знакомого мужчины.

– Никому больше не говори плохих слов и не делай зла! – услышал я его голос. – Мы так устроены, – продолжал наставлять мужчина мысленным голосом. – Мы понимаем и отвергаем от себя отрицательные эмоции даже на подсознательном уровне. И чем больше ты будешь переводить отрицательную энергию на других, тем чаще будешь слышать плохие слова в свой адрес, а, значит, тем чаще отрицательная энергия будет к тебе возвращаться.

– Кто это говорит? – мысленно спросил я.

– Это я – Фивейский! – и точно, голос был его. Юру Фивейского полгода назад похоронили. Он лежал в гробу в кепке и выглядел неважно. Как много дел он не успел совершить! А теперь делал для меня доброе дело, как и делал его по жизни. Светлый образ Фивейского вернул меня к горькой действительности. С отрицательной энергией надо быть осторожным. Я понял это сразу же, после разговора с Фивейским.

Голос Дианы Степановны звучал в моем сознании с постоянной убийственной частотой. Чтобы задобрить ее, я вначале нежно подул на нее, а затем поставил жесткую перемычку, закрепив кнопку в левом верхнем углу чертежной доски. И тут же последовала молниеносная реакция с ее стороны. Она встала из-за стола и пошла по коридору. Неприятные слова неслись на меня теперь справа. Я нежно дул на каждое слово, но отрицательная энергия накатывалась на меня, словно увесистая пощечина. Это была интересная разминка.

И вот наступил особенный для меня день. Я ощутил необыкновенную легкость, которую давно не испытывал. Мои эмоции были свежи и искрометны. Я мог наслаждаться своим совершенством, если бы не громкие голоса, которые раздавались за моей чертежной доской. Это Миша Бугель о чем-то серьезном разговаривал с Леней Якопсоном. Как давно это было. И как жаль, что я больше никогда не услышу их звонких голосов. Леня Якопсон уже давно проживает в Израиле, а Миша Бугель получил шведское гражданство.