— Не встретили! — бросил генерал и с холодной иронией добавил: — А с этими вам повезло? Удивительное дело, действительно поразительный случай! Как вспомню, что сегодня было пополудни…

— Извините, господин генерал! — капитан чувствовал, что генерал ему не верит; впрочем, в чем он его подозревает, в том, что он преднамеренно искал эту банду? — Я действительно только случайно…

Генерал снова не дал ему закончить, теперь он был еще более холоден, напряжен и мрачен:

— Довольно, довольно! Не нужны мне здесь ваши объяснения! Для этого мы завтра и встречаемся! — И, задержавшись взглядом на прохожих, снова глазевших на них с любопытством, закончил резко и нетерпеливо: — Где полиция, он не знает, офицер должен знать свои обязанности! Это намного важнее театра! Вот так! — он оглянулся на удалявшуюся процессию. — А теперь поторопитесь, полицейского найдете на главной площади! Марш!

— Слушаюсь, господин генерал!

Выпятив грудь колесом, судорожно отдав честь, капитан быстрым шагом, чуть ли не бегом, припустился вниз по улице. Процессия уже прошла, она как-то вдруг, молча, свернула на соседнюю улицу; вероятно, опасаясь встречи с полицейским, она не посмела выйти на главную площадь! Но что ему делать? Бежать к полицейскому и предупредить, а тем самым и выдать их?

Так поступить? Выдать их после всего, что было, что он пережил за минуту до встречи с генералом?

Может, удастся как-то избежать этого? — в нем на мгновение вспыхнула надежда. Но лишь на мгновение; не оборачиваясь, можно было понять, что генерал последует за ним. Только эта дорога вела в центр города, куда он наверняка и шел.

Итак, как быть? — капитан весь ушел в себя, чувствуя полную беспомощность, даже чуть не разрыдался; с завистью смотрел он на гражданские сюртуки, с горечью сознавая: ничего другого ему не остается, как только выполнить приказ. Может, полицейский уже не найдет процессию, да и что он вообще может один против ста?

Впереди уже виднелась площадь и стоящий там постовой; с гнетущей мыслью, как быстро исполнилось предсказание Панкраца, капитан направился прямиком к нему. Он уже находился в нескольких шагах от него, как вдруг полицейский отвернулся и, на мгновение застыв, затем быстро пересек площадь, возможно, так и не заметив капитана.

Братич тоже обернулся и тоже остановился, пораженный. С противоположного конца площади, пройдя, наверное, переулками, внезапно появилась процессия. Она приблизилась к капитану сзади незаметно и теперь уже толпилась посередине площади. В тот момент, когда полицейский, а вслед за ним и капитан повернулись, вдруг кто-то из толпы оглушительно громко, на всю площадь, выкрикнул лозунг за Ленина и рабочую партию, тут же подхваченный остальными.

Призывы, короткие, будто выстрелы, следовали один за другим, и еще не стих последний, как капитан вновь замер от неожиданности. Теперь, только уже с другого конца площади, с улицы, на которой, как было известно, находился полицейский участок, доносился конский топот — можно было отчетливо различить, как всадники мчатся прямо на толпу. В свете электрических фонарей яростно сверкнула сабля их начальника, и, слившись с уже затихающими выкриками толпы и перекрыв их, раздался хриплый, наверное от злобы, голос:

— Обнажить сабли!

Для чего? Полицейские на конях не успели вытащить их из ножен, а людей как не бывало, и конница, не сумев на скаку остановиться, врезалась в пустоту.

— Вперед, вперед! Руби! — продолжал кричать начальник, — в нем капитан признал Васо, — и кавалерия разлетелась в разные стороны. На кого они будут нападать сейчас, когда демонстранты, предусмотрительно смешавшись с многочисленной в это время на площади толпой, стали оттуда выкрикивать, так что уже нельзя было понять, кто прав, кто виноват?

Впрочем, Васо, как всякий умный полицейский, справился с задачей; оставшись почти в полном одиночестве, он пошел в наступление, — его примеру последовали и другие, — на всех сразу без разбору.

— Разойдись! В сторону! Расходитесь! — разносилась по площади то команда Васо, то полицейских, и в воздухе угрожающе поблескивали сабли, а подковы зловеще стучали по асфальту; под одним полицейским конь стал на дыбы, — может, конь Васо? — и чуть не придавил бежавших впереди людей.

Все бросились врассыпную, кто возмущаясь, кто молча, заполнили ближайшие улицы, набились в подъезды домов или просто прижались к стенам. Особенная неразбериха наступила на покрытых тентами террасах двух ближайших кафан. И вскоре площадь, всего минуту назад усеянная людьми, как летом деревенский стол мухами, опустела.

Чистая, словно выметенная! — вспомнились капитану слова Васо.

Сам он укрылся на террасе ближайшей кафаны, спрятавшись здесь и от генерала, который в самом деле пришел на площадь и отсюда некоторое время следил за происходящим, сейчас он как раз сворачивал на ближайшую к кафане улицу.

Капитан был возмущен жестокостью, с которой Васо и его подчиненные набросились на людей, — не его ли конь чуть не раздавил старушку? — тем не менее сам он все больше успокаивался. Глядя, как постовой, которому по приказу генерала он должен был сообщить о демонстрации, промчался прямо перед ним, безуспешно пытаясь поймать одного из демонстрантов, он удовлетворенно подумал, что его все же миновала необходимость доносить, за него, очевидно, это сделал кто-то другой!

Но кто? — для него было загадкой. Не в силах дать ясный ответ, он пришел в печальное и какое-то подавленное состояние; не радоваться же тому, что доносчиком оказался кто-то другой, если хорошо известно, что, не окажись другого, им бы стал он сам!

Тем временем шум, поднятый демонстрантами, стих. Васо со своим отрядом отступил на передний край площади и здесь, восседая на коне и выпятив грудь, с видом победителя, выигравшего бог знает какое сражение, то тупо глядя перед собой, то рыская глазами по сторонам, наблюдал, не вспыхнет ли где снова пожар. Но тот, очевидно, был погашен окончательно, и это почувствовала публика, попрятавшаяся по подъездам и террасам кафан. Приободренные люди снова выползали из своих укрытий и, тихо переговариваясь или молча, снова усеяли площадь.

Ссутулившись, пытаясь незамеченным скрыться от Васо, выполз из-под навеса и капитан. В театр он уже немного опоздал, поэтому решил поехать на трамвае — остановка была напротив. Но едва он сошел с тротуара, как вынужден был остановиться. В компании совсем еще молодых, модно одетых людей, стоявших на тротуаре неподалеку от кафан, он сначала заметил Панкраца, а затем и услышал его голос. Тот интересовался результатом футбольного матча и, узнав, что выиграл местный клуб, к которому он не питал особых симпатий, разозлился и, отвернувшись, тоже заметил капитана.

— Ого! — воскликнул он; и продолжал стоять, раздумывая, стоит ли ему покидать компанию.

— Вы идете? — скорее вырвалось у капитана, нежели он на самом деле думал спросить. Впрочем, почему бы им не пойти вместе в театр?

— Прежде я хотел бы поужинать! — Панкрац все же решился подойти к нему. — К тому же, можно сказать, мне повезло, можно будет поговорить с Васо о бабке. Вы идите, а я вслед за вами! — Он протянул ему руку, но капитан не пошевелился и не подал свою. В ту минуту, когда он встретился с Панкрацем, мимо него прошли двое молодых людей, своим видом напомнивших тех, что шли с демонстрантами, и один из них сказал другому:

— По-видимому, на нас донес кто-то из отделения, — он назвал его адрес. Но тотчас говоривший, наверное, тоже узнал капитана и замолчал; только отойдя шага на два от них, довольно громко прошептал, оглянувшись на капитана:

— Не этот ли?..

Что ответил второй, не было слышно, да и сами юноши скрылись в толпе прохожих, но то, что капитан услышал, было достаточно: молодые люди подозревали его! Может, это было к лучшему, в капитане сейчас с необыкновенной ясностью возникло другое подозрение, бывшее, вероятно, ближе к истине. Он не мог избавиться от него, поэтому продолжал стоять, расспрашивая Панкраца: