Они знали, что для этого у них найдется достаточно орудий; но два обещали быть особенно полезными; они словно специально были созданы для такого случая. Первое такое орудие – английский дворянин, ирландец по рождению, из незначительного аристократического рода; благодаря своей политической ловкости и изобретательности он сумел не только добиться известности, но и стал одним из наиболее влиятельных дипломатов Европы.

При этом он совсем не был гением. Напротив, интеллект у него был очень средний, он никогда не возвышался над уровнем мошенника. Речи его как члена британского парламента были скучны и полны банальностей, а попытки пошутить только ярче демонстрировали его раболепие и нищету мозга. Он часто забавлял парламент, во время своих длинных речей меняя по несколко пар белых кожаных перчаток. Это придавало ему аристократическую внешность – немалое достоинство в глазах английской аудитории.

Тем не менее он добился большой популярности – отчасти потому что был на стороне либералов, но главным образом заигрыванием с призраком ложного патриотизма – национальными предрассудками и пристрастиями.

Если бы его популярность ограничивалась только соотечественниками, он смог бы причинить меньше вреда.

К несчастью, было не так. Всюду утверждая, что защищает интересы народов, он приобрел доверие революционных лидеров всей Европы; и в этом заключалась его способность приносить зло.

Это доверие было приобретено не случайно: так было решено заранее, и гораздо более могущественными людьми. Короче, он был главным политическим шпионом коронованных деспотов, приманкой, заброшенной ими, чтобы уничтожить их общего страшного врага – республику.

И тем не менее имя этого человека по-прежнему почитается в Англии, в стране, которая уже двести лет отдает дань уважения клеветникам Кромвеля.

Второй человек, с которым испуганные деспоты связывали свои надежды, принадлежал другому народу, хотя походил на первого по характеру.

Он тоже с помощью целой серии обманов сумел втереться в доверие к вождям революции; его планы были составлены так же хитро и теми же заговорщиками, которые выпустили в свет дипломата.

Правда, руководители народов не очень верили ему. Герой Булонской экспедиции, с прирученным орлом на плече, вряд ли мог оказаться солдатом свободы или ее апостолом; поэтому, вопреки его революционным заявлениям, они поглядывали на него настороженно.

Если бы они видели, как он уезжает из Англии, чтобы стать президентом Франции, нагруженный мешками золота, предоставленными коронованными главами, чтобы он сумел достичь своего, – предводители революции, наверно, догадались бы о том, какую роль ему предстоит сыграть.

Он стал последней надеждой деспотов. Двенадцать месяцев назад они бы с презрением отвергли такое орудие.

Но времена неожиданно изменились. Орлеанская и Бурбонская династии больше не могли служить. Обе вымерли или полностью утратили свое влияние. Только одно можно было использовать, чтобы раздавить республиканизм во Франции, – престиж великого имени, имени Наполеона, снова освещенного солнцем славы, с забытыми и прощенными грехами.

Тот, кто представлял теперь это имя, был самым подходящим для такого дела человеком, и его наниматели знали, что задача ему по силам (Речь идет о Наполеоне Третьем. – Прим. перев.).

И вот с полными карманами денег, с обещанием короны, с кинжалом в руке, он начал действовать, пообещав поразить свободу в самое сердце.

История знает, как он сдержал свое обещание !

В одной из комнат Тюильри (Королевский дворец во Франции. – Прим. перев.) за столом сидели пятеро.

На столе были расставлены графины и стаканы, бутылки различного вина, ваза с дорогими цветами, серебряные подносы с отборными фруктами, орехами, оливками – короче, все необходимое для великолепного десерта.

Запах жареного мяса, пробивавшийся сквозь тонкий букет вин, свидетельствовал о съеденном обеде. Тарелки уже унесли.

Джентльмены обратились к сигарам, и запах лучшего кубинского табака смешивался с ароматом фруктов и вина. Они курили, прихлебывали вино и болтали – небрежно и даже порой легкомысленно, и случайный наблюдатель вряд ли догадался бы о характере их беседы.

Однако разговор был такой серьезный и тайный, что дворецкому и официантам приказано было не входить в комнату. Двойная дверь в нее была прочно закрыта, а в коридоре стояла охрана – два солдата в гренадерских мундирах.

Эти пять человек, так старавшихся, чтобы их не подслушали, представляли пять великих держав Европы: Англию, Австрию, Россию, Пруссию и Францию.

Это были не обычные послы, разрешающие банальные дипломатические проблемы, но полномочные представители своих держав, способные решать судьбу континента.

Именно это и привело их в тщательно запертую комнату. Конклав из пяти включал в себя английского лорда, австрийского маршала, русского великого князя, известного прусского дипломата и президента Франции – хозяина кабинета.

Они готовили заговор против народов Европы, освобожденных революцией, собирались снова их поработить.

Свой план они обсудили и в целом приняли еще до того, как сели за обеденный стол.

Послеобеденная беседа была всего лишь резюме того, что было решено: отсюда, вероятно, отсутствие серьезности, соответствующей такому важному делу и характеризовавшей их предшестующий разговор.

Теперь, договорившись, они наслаждались сигарами и вином, как банда грабителей, выработавших план очередного “дела”.

Английский лорд казался особенно довольным собой и остальными. Известный своим легкомыслием, которое некоторые называли бессердечием, он был в своей привычной атмосфере. Не очень знатного происхождения, он сумел завоевать власть и теперь находился в группе пяти, которая решала дела европейской аристократии, противостоящей народам Европы. Он был одним из основных авторов плана и предолжил многие его пункты, принятые остальными; поэтому, а также из признания величия его государства он был как бы председателем собрания.

Однако подлинным председателем был принц-президент – отчасти из-за своего высокго положения, отчасти потому, что он хозяин.

В поверхностной беседе прошло около часа; “человек дела”, стоя спиной к огню и разводя фалды сюртука – привычка Наполеона Третьего, – достал из зубов сигару и подвел следующий итог:

– Итак, мы договорились, что Россия отправляет войско в Баден, достаточное, чтобы разбить этих храбрых во хмелю немцев, которые, несомненно, опились своим рейнским вином!

– Сжальтесь над Меттернихом, дорогой президент. Подумайте о йоханисбергере (Сорт вина. – Прим. перев.).

Это произнес игривый англичанин.

– Ya, mein Prinz, ya, – более серьезно ответил прусский дипломат.

– Мы дадим им не виноград, а шрапнель (В оригинале игра слов: grape имеет оба значения), – продолжал шутник.

– А вы, ваше высочество, гарантируете, что Россия проделает то же самое с этими свинопасами венгерской Пушты?

– Двести тысяч человек готовы выступить против них, – ответил великий князь.

– Постарайтесь, чтобы вы по пути не попали в Тартар, мой дорогой князь! – предупредил остроумный англичанин.

– Вы уверены в Гергее, маршал? – продолжал президент, обращаясь к австрийцу.

– Абсолютно. Он ненавидит этого Кошута, как самого дьявола, а может, немного больше. С удовольствием увидел бы его и всех его приспешников на дне Дуная. Не сомневаюсь, он их всех перевешает или отрубит им головы, как только наши русские союзники покажутся на границе.

– А вы намерены эти головы собрать, полагаю? – продолжал бессердечный остроумец.

– Tres-bien (Очень хорошо, фр. – Прим. перев.)! – продолжал президент, не обращая внимания на шутки своего старого друга лорда. – Я, со своей стороны, позабочусь об Италии. Я думаю, суеверия помогут мне вернуть на трон старого бедного Пия Девятого.

– Для этого достаточно вашей собственной набожности, мой принц. Это святой крестовый поход, и кто более вас достоин его совершить? Вашим Саладином будет Гарибальди, и вас назовут Людовик Львиное Сердце!