1977 «Что за проводы? Раз – навсегда…» Что за проводы? Раз – навсегда? С глаз долой – и отбой, слава Богу? Только странно раскисла дорога и от горя горят провода. Никогда не проститься навек, нужных слов не вместят телеграммы, и любая дорога упрямо в прежний дом приведёт на ночлег. В старом доме – уют и тепло, и, не помня о времени года, захочу, чтоб была непогода на дворе – чтобы долго мело. Не смутит завыванье трубы, чей-то бег по грохочущей жести. Растеряв нехорошие вести, где-то навзничь полягут столбы. 1973 «Мимо окон, оступаясь в снег…» Мимо окон, оступаясь в снег, проплывает пьяный человек. Еле-еле – шапка на затылке. В безнадёжных поисках бутылки он забрёл в какой-то прошлый век. Денег в доме снова ни гроша, век проходит мимо, не спеша, нет нужды в особом просвещенье; дело только в лёгкости верченья — как на острие карандаша. Вольность мысли кажется близка только меж застольем и постелью, и у горла копится тоска верным обещанием похмелья в безнадёжных поисках куска. 1977 «Мороз давно рисует по стеклу…» Мороз давно рисует по стеклу, и облака никак не сходят с неба. Иду бродить до вечера по снегу, вконец истосковавшись по теплу, надеясь: улыбнётся во дворе мне девушка, закутанная в шубку, и ласково переиначит в шутку мои слова о чёрном ноябре. А может быть, другая подойдёт и скажет, слог растягивая длинно, что был мороз и вот сладка рябина и на исходе високосный год. 1972 ИЗ КНИГИ «ПУТИ ДЕРЕВЬЕВ» «Я могу написать проливные стихи…» Я могу написать проливные стихи, те, которые пахнут полынью и мятой, те, в которых поют по утрам петухи и лоснится ковыль, сапогами примятый. Я могу написать снеговые слова и стихи сине-бело-зелёного цвета, те, в которых у ели бела голова, а над нею – по-прежнему синее лето, и матёрые ели – отцы, пастухи — гонят стало зелёных ельчат по оврагу. Я могу написать в четырёх измереньях стихи, но нигде не достану такую бумагу. 1962 ФОРМА ВОДЫ Тени имеют форму людей и форму ступней – следы, и мы замечаем, что наши идеи имеют форму среды. Воде диктует форму сосуд, свободу её крадя, а верную форму воды несут лишь круглые капли дождя. И если отпустят дождь или гром мысли из наших голов, мы их увидим в небе своём в виде воздушных шаров. 1964 «Я – житель города…» Я – житель города. Ни разу не видел, как растут подснежники. Я видел, как лежат булыжники, и знаю, где лежат бумажники, но не узнал нехитрой нежности, под снегом спрятанной от глаза. А в городе растут насмешники и, как ростки под талым снегом, скрывают теплоту под смехом. 1964 «Деревянные игрушки…» Деревянные игрушки прямо с машины свалены в угол, одинаково беспомощные, смешные, похожие друг на друга. Девушка, не похожая ни на кого, единственная для тебя, дарит тебе ни с того ни с сего одного из этих деревянных ребят. Человечек, пришедший из лесов, из страны зелёных игл, внезапно обретает лицо, становится твоим идолом. Единственный твой божок, как никто другой, как никто любой, от случайностей тебя бережёт — и тебя, и твою любовь, и ты забываешь, что где-то на складе, грубо в корзины накиданы, лежат не проданные за день точно такие же идолы. 1963 «В тайге живёт смешной народец…» В тайге живет смешной народец; бывает, в сумраке лесном копнёшь, и вдруг в руке – уродец, нелепый добродушный гном. Вот ручки-крючки, ножки-плети, а голова – в земле, в траве, но знайте: тайны долголетья хранятся в этой голове. Корявые тельца женьшеня не рвутся в наши руки лечь и учат нас долготерпенью, умело избегая встреч, а вы – найдите их, сумейте, пусть незаметен лёгкий след — ищите, ведь секрет бессмертья для них давно уж не секрет. Их можно услыхать случайно: шуршат, шуршат из-под пенька друг дружке — всё про эти тайны… А мы – не знаем языка. |
