Пулей я вылетела из магазина и побежала домой, дабы перетереть вопрос с подругами.

Ничего хорошего не натерла.

— Сто пудов хочет подловить, — сказала мне Таня.

— Дождется, когда ничего не останется, а потом скажет, что ты сама виновата, — вздохнула Лена.

— Ты только, Великина, я тебя умоляю, не потрать все в первый день, — посоветовала мне Женя. — Ну просто нельзя доставлять ему такой радости! Борись!

И я начала бороться.

Ох, господа мои хорошие. Можно бороться с собой. С мужем тоже можно бороться. И с ребенком — не фиг делать. Но показательная битва с деньгами — это даже не гадко. Это тоска.

«Не потрачу, не потрачу ни копеечки, еще даже сама заработаю, — уговаривала себя я на входе в магазин. — К чему тебе этот стаканчик для ручек, Катя? К чему тебе этот замечательный стаканчик для ручечек? К чему тебе этот чудесный стакан с дырочками, в который вместятся все ручки сразу? Зачем тебе эта низменная дрянь с такой славной росписью и в мягком-мягком чехле, так чтобы не скрести по столу?

Или вот эта кастрюлька с вишенками. Ты посмотри, какие поганые вишни — почти рубиновые, с листьями, и эмаль такая крепкая, и распродаааа-ааажжжаааааа… Стоп.

А вот эта заколочка, вот еще какую мерзость придумали — сверху деревяшечка, снизу зажимчик, сверху деревяшечка, снизу зажимчик, сверху деревяшечка, снизу зажимчик. Стоооооооп!»

К концу недели у меня развился нервный тик. Из магазинов мы выезжали «пустыми» и мрачными. Ни одной лишней вещи, все исключительно полезное: туалетная бумага, бородинский и анальгин, чтобы не томиться думами. Бюджет процветал, я чахла.

По логике вещей мне следует написать, что «так продолжалось до одного прекрасного дня, в который…» Но в этот день ничего необыкновенного не случилось.

Встала утречком, как обычно. Кофе нахлебалась и отправилась ванную драить. Захожу, смотрю в зеркало — баба какая-то стоит. Такая скорбная бабнина в драной майке, без чудесного стаканчика для ручек, вовсе даже без кастрюли с вишенкой, и никаких заколок сверху деревяшечка, снизу зажимчик, сверху деревяшечка, снизу зажимчик, сверху деревяшечка, снизу зажимчик — у этой бабы нет и не предвидится. Вышла из ванной. Кошелек достала. Бюджет — есть. Меня — нет. Бюджет… а не слишком ли его? Меня-то нет. А вот если чуть-чуть? Тем более, что всю дорогу экономила. Самую малость только. Для тонуса… А чего, на кой черт тогда деньги? Жизнь ведь одна, послезавтра — трусы с начесом и собес. Тем более, я только заколочку и стаканчик… ну, или кастрюльку…

Последнее, что слышал бюджет, было звонкое «Ии-ииииииииииииии».

Я была гуманна, так что никаких мучений. Он жил три недели и умер за один день.

Весь.

Ну да, три недели ж мучилась:). Так что упрекнуть меня не в чем.

Все-таки планирование — великая вещь. А они не ценят, негодяи.

Знаете, есть у меня такое подлючее свойство — срезаться в самом конце соревнования. Вот вроде бы и финиш уже рядом, и красная ленточка практически перед носом маячит, и еще секунда-другая… и фигушки. Или кроссовка развяжется, или ногу подверну, или еще что-нибудь в этом духе. Ну не бывает у меня по-другому, хоть ты тресни. Вот скажите мне, что может быть страшнее поражения, когда до победы всего два шага?

Далее без литературного вымысла, а потому все как есть — чистейшая правда.

Я к этому Новому году готовилась заранее, причем даже с некоторым ожесточением, учитывая опыт предыдущих лет. Мне есть что учитывать, поверьте. Так, например, в прошлом году выяснилось, что те ежики, которые жрут кактусы и давятся, — моих котов троюродные братья. Блев елкой продолжался пять дней, а на шестой я замаялась, развесила котам плюх и отправила дерево на историческую родину. На улицу то есть. Ладно, черт с ней, с елью… Дом украсить тоже не получилось — конкурсы там всякие и иже с ними. И даже за Фасоличьим подарком в последний день бегала, поджав хвост и выпучив глаза. Короче говоря, все было если и не через левое ухо, то через какой-то другой не менее ответственный орган.

— Это потому у тебя так, что ты фитюлька малолетняя и ничего заранее продумать не можешь, — ласково сказала мне проницательная бабушка Г. — Не переживай, это в крови. Помнится, еще папа твой…

Про папу я не дослушала. Распереживалась. Оно ведь и правда так получается, что нет во мне капитальности, какой-то такой крепкой бабской жилы, которая позволяет предвосхитить всея и все. Как там по науке? «Из ничего — шляпку, салатик и скандал»? За ради Бога, конечно, только с салатами и шляпами — не ко мне. Ну не готовлю я это ваше оливье, да и шляпа у меня одна-единственная… модели «пидорка». Нет… вру. У Фасолия тоже шляпа есть. Он когда в сортир просится, начинает кричать: «Тащи горшок, какашка шляпу надела». А больше никаких шляп, честное слово.

И вот вы знаете что? Надо было нам сидеть в этих своих шляпах и не рыпаться. Красивее бы вышло и дешевле. Но нет же. Уж я, Катечкина, смогу. Уж я-то, Великина, не проштрафлюсь. Уж мне бы только поднажать!

И поднажала.

Фасоличий костюм купила за месяц, наверное. Елку приобрела две недели назад (чистый пластик, гаже только похоронные венки, все претензии к упаковщице Егоровой О.). И даже с украшениями постаралась: на распродаже в «Обях» урвала рождественскую звезду, цветочек такой пиндосский — красно-зеленый. В общем, к концу банкета я была практически Матушка Мидоус, и меня уже даже подташнивать начало от собственной организованности.

Как водится, музыка играла недолго.

Первым сдохло мое пиндосское счастье — Euphorbia pulcherrima, она же пуансетия, она же «Привет, детка, и цветоводство — тоже не твое». И ведь нет бы сразу загнуться… Мерзкая флора учудила издыхать по расписанию — один лист в один день. Наконец на цветке остался последний красный листок. Он был выпуклый и острый, и из-за этих геометрических особенностей отчаянно напоминал сатанинский язык.

«Ну ничего, один лист — это ведь еще не совсем чтобы дохлое, — мрачно уговаривала себя я. — Удобреньица купим, откормим… И вообще, кто его знает, что случится завтра? А вдруг оно оживет? Вдруг?»

Но назавтра никакого «а вдруг» не случилось.

— Надо же, а я думал, эта хрень — искусственная, — было последнее, что услышало Euphorbia pulcherima перед тем, как папинька выдрал язык у Диавола и нежно стряхнул пепел в горшок.

Вторым нумером выступила елка. Та самая пластиковая ель, очень-очень-нужная-потому-что:

а) не осыпается,

б) для блева иглами не годная,

в) с учетом «а» и «б» — наверное, единственная вещь в доме, на которую можно рассчитывать.

— Кыс-кыс, — сказала я, когда елку вносили в квартиру. — Приятного аппетита!

Благонравные коты сморщились и расползлись по углам.

— И пылесосить ничего не нужно, — промурлыкала я мужу в тот момент, когда елку устанавливали на крестовину.

— И больше ничего никогда не свалится, — пела моя душа, в то время как отрок Ф. нанизывал шарики на лапы.

— Нет, все-таки я у вас — гений, — подвела итоги я перед тем, как лечь спать.

Я заснула через семь минут ровно, но эти семь минут были полны искреннего и весьма сладкого человеческого счастья.

На этом поэзия заканчивается и начинается проза.

За следующий день я раз семь вспомнила чью-то мать, причем в четырех случаях из семи эта мать оказывалась шлюхой. О да, одни открытия…

Открытие первое: мои коты умеют жрать искусственные елки.

Открытие второе: убирать блев от искусственной елки гораздо гаже, чем от настоящей: настоящая пахнет елкой, искусственная — котами.

Открытие третье, и самое главное: если какой-то сволочной кот, которого, суку, давно пора на улицу, потому что он, харя волосатая, вести себя не умеет как следует… Так вот, если какой-то кот домашний обыкновенный прыгает на ель обычную лесную, то ель теряет иглы. Но если тот же самый кот, которого, сцу… домашний обыкновенный прыгает на ель искусственную, то ель теряет ВЕТВИ.