– Так бывает? – спросила она.

Хенсель развел руками:

– Как видишь.

– Но это же сложно, – напомнила Саша. – Сохранять теплые чувства друг к другу на протяжении двадцати лет, несмотря ни на что.

– Ну, отношения с другими людьми никогда не были простым делом, – произнес Альбен.

– И все-таки, расскажите о своей дружбе, – попросила Саша. – Я попробую понять, как это возможно.

Альбен и Хенсель переглянулись.

– Никто из нас уже не помнит, как это началось, что вполне очевидно, – начал рассказ Лебнир. – Мы с Альбеном учились вместе в школе, что еще больше нас сближало. Это было счастливое время, когда мы еще не знали ни о «Сопротивлении», ни о большой политике. Мы беззаботно запускали воздушных змеев на полях, ходили купаться… Я часто бывал у Альбена в гостях. Это место, его особняк на Рейне, было для меня вторым домом.

– Как и моя квартира на Александерплац, – вклинился Альбен. – Ты почти живешь у меня.

Это было простой констатацией факта. Никакого укора или недовольства не звучало в словах Альбена. Фон Дитрих любил общество Хенселя: с писателем можно было поговорить обо всем, о чем только можно. Даже в худшие моменты, когда Альбен просто сидел и молчал, одно присутствие Хенселя успокаивало его. Лебнир был одним из тех немногих людей, которому Альбен всецело доверял и на кого был готов положиться, что бы ни случилось.

– Поверишь или нет, Саша, но я сам оказался в Берлине из-за Альбена, – продолжил писатель. – Окрыленные навязчивой детской мечтой о мире во всем мире, мы, после окончания школы, отправились в Берлинский университет. Учились вместе. Это было непросто. Сколько всего с нами приключилось там… И каждый раз Альбен вытаскивал меня из неприятностей. Если бы не он, меня бы уже успели вышвырнуть оттуда десяток раз, не меньше!

Саша хихикнула. Она сама еще была студенткой четвертого курса, так что она прекрасно понимала, какие комичные и не только ситуации случаются в университете. Можно сказать, это время – последние мгновения уходящего детства, когда ты уже не ребенок, но еще не взрослый. Можно дурачиться, однако не стоит забывать о цели своего пребывания в университете.

– Ну, не забывай, что, периодически доставалось нам обоим, – напомнил фон Дитрих. – Особенно после сессий… Когда, после твоей фразы «Давайте праздновать!», наступала массовая амнезия, а под утро мы, чуть ли не всей группой, просыпались не понятно где, судорожно пытаясь вспомнить, что же было вчера.

Сказав это, Альбен посмотрел на Хенселя с заговорщической улыбкой, как бы говоря: «Я все еще помню! Не надейся отвертеться». Хенсель закусил губу.

– Это было только один раз, – напомнил он. – Ну, хорошо, два.

Однако Альбен продолжал так же требовательно смотреть на Лебнира, скрестив руки на груди.

– Ну, ладно, еще по случаю выпускного вечера погуляли… – смущенно произнес Лебнир. – Можно же пару раз в жизни… Заметь, я же после этого по барам не разгуливал!

– Да, потому что каждые две недели я, вот уже как пять лет, выгуливаю тебя до ресторана за свой счет, – заявил Альбен.

Александра рассмеялась. Вот это дружба! Спустя столько лет, прошедшие огонь и воду, несмотря на все трудности жизни, они остаются такими же близкими друзьями. Саша завидовала Альбену с Хенселем: у нее самой друзей никогда не было, даже приятелей – Иван был большим, семьей. Поэтому Александра уже записала Хенселя Лебнира в список своих друзей. Судя по отзывам Альбена, это действительно был очень хороший человек.

– Говорят, что даже самое лучшие друзья тоже ссорятся, – произнесла Саша, – и то, насколько быстро они помирятся, свидетельствует о том, насколько дружба крепкая.

Хенсель устремил удивленный взгляд на Сашу.

– Намекаешь на то, как часто мы ссоримся? – спросил он.

– Ссоритесь ли вы вообще, – поправила девушка. – Или на вас это негласное правило не распространяется?

Ответ последовал почти мгновенно, и этот ответ очень удивил Сашу.

– Никогда, – ответил Альбен.

– Никогда мы еще не ссорились капитально, – вторил ему Хенсель. – Конечно, иногда бывают разногласия, но до споров и ссор не дело доходит никогда.

Александра даже рот открыла от удивления.

– Серьезно?! – спросила она.

– Серьезнее некуда, – подтвердил писатель.

Наконец, они дошли до Троицкого моста через Неву. По широкой реке плыли крупные льдины. В черной воде отражалось такое же черное небо с маленькими светящимися точками, покачивающимися на волнах, подсвеченные бастионы Петропавловской крепости на острове и огни моста. Время клонилось к полуночи. Центр города. Даже здесь находились люди, которые не спали ночью: по мосту мимо революционеров то и дело проезжали машины, иногда промелькивали силуэты людей. Северная столица никогда не засыпала.

Хенсель остановился и запрокинул голову. Над ним была только безоблачная мгла, усеянная звездами. Именно за этот незабываемый вид писатель любил ночь. В такие моменты на него накатывало непонятно чувство таинственности и непреодолимое желание творить. Его очаровывала романтика ночи.

– Красота какая, – раздался тихий голос Альбена. Информатор стоял, облокотившись на перила моста, и с мечтательным видом созерцал панораму ночного Петербурга. В Берлине такого не увидишь. Альбена все больше поражал этот город, более спокойный, нежели немецкая столица, а ночью такой завораживающий…

– Вам нравится? – спросила Александра.

– Очень, – ответил Альбен. – Это ваш мир. Ваш дом… Но почему-то мне хочется тут остаться.

– Все, кто бывают в нашем городе, хотят здесь остаться, – с улыбкой произнесла Саша. – Люди пытаются найти здесь то, чего они не могут найти у себя в городе.

– Например, убежище, – прошептал Альбен самому себе.

– Например, счастье, – неожиданно произнес Хенсель. – И я, кажется, его нашел.

Альбен повернул голову к Хенселю и загадочно улыбнулся. Писатель поймал на себе еще и заинтересованно-удивленный взгляд Александры. Только тогда он понял, что опять транслировал свои мысли вслух. Но, что сказано, то сказано. Хенселю было уже не отвертеться от расспросов. Альбен, как он полагал, давно уже понял, что к чему. Фон Дитрих похлопал друга по плечу и произнес:

– Я вас оставлю – пойду вперед. Думаю, я здесь сейчас буду лишним.

Сказав это, он направился дальше по мосту, а Хенсель и Саша остались одни. Проводив информатора взглядом, Александра спросила:

– Что он имел в виду?

Хенсель вздохнул и на мгновение погрузился в свои мысли. Второй раз ему не простят ответ «Да так, ничего, не бери в голову». Лебнир уже слишком далеко зашел, чтобы отступать назад. Но что ей сказать? Что сделать? Если Хенсель прямо сейчас перед ней на колени встанет и станет читать любовные признания, она вряд ли это оценит. Если Лебнир будет темнить, это только разожжет интерес Саши, и она станет только сильнее допытываться. А что если просто чмокнуть ее и ретироваться? Нет уж, так Хенсель точно не поступит: это идиотизм! Писатель бросил взгляд на удаляющийся силуэт Альбена. Его совет сейчас был бы очень кстати. Только у Лебнира не было времени спрашивать совета. Он остался один на один с девушкой, которую он по-настоящему любит, но боится об этом сказать. Почему? Не потому, что за ней стоит лидер русского отдела, а потому что он боялся. Боялся чего? Скорее всего, боялся быть отвергнутым. Столько раз он встречался с девушками, но ни одной из них он не говорил этих заветных трех слов. За эти недели Хенсель обнаружил у себя чертову уйму слабых мест, где он ничего не мог сделать. И это было как раз самое больное место.

– Саша, – начал он, пытаясь подобрать нужные слова, что у Хенселя получалось слабо.

– Да? – отозвалась девушка, с мечтательным видом, глядя на небо.

Повисла пауза. Хенсель старательно пытался придумать, что ему сказать еще. Когда он понял, что сказать он все равно ничего не может, он решил плюнуть на последствия и сделать. Он наклонился к Саше и поцеловал ее в щеку, после чего буквально сгреб в охапку и прижал к себе, уткнувшись носом ей в макушку.