Но уже второй раз Альбена брали за живое слова Герберта Мюллера. Его коллега был так уверен в невиновности своего начальника, что, похоже, сам в это поверил. В этот момент Альбену стало ужасно неловко. Если бы только Герберт знал, что пытается оправдать человека, который действительно совершил то, в чем его обвиняют… Мюллер безгранично доверял Альбену, и тот, в свою очередь, старался не злоупотреблять его доверием. Одна только мысль о том, что все эти годы он обманывал Герберта, словно нож, впивалась в душу информатора. Мюллер был слишком хорошим человеком, чтобы вот так страдать из-за ошибок Альбена.

Сам не зная, зачем, информатор потянулся проверить почту. Ему уже давно никто не писал, поэтому фон Дитрих весьма удивился, увидев новое непрочитанное сообщение. Игнорировать его он не стал, тем более что в теме письма было написано: «Не игнорируйте это сообщение, пожалуйста!» Это было письмо от Герберта Мюллера, и звучало оно так:

«Дорогой герр Альбен,

Я надеюсь, что вы читаете сейчас это письмо.

Я понятия не имею, где вы находитесь и следите ли вы за происходящим в Германии, но спешу вам доложить пренеприятнейшую новость, которая повергла меня самого в ужас: вас разыскивают за пособничество «Сопротивлению». Представьте себе! Это же немыслимо! Как они смеют оскорблять ваше честное имя! Но, чем я еще больше был удивлен, вас объявил в розыск лично канцлер Кёниг. Ужас! Я не верю в это. Поэтому публично высказал свое мнение по этому вопросу: это все клевета! Вас просто решили убрать с политической арены, потому что вы слишком сильный противник.

Но это еще не самое интересное. Сегодня, буквально пару часов назад ко мне в офис явились агенты Специального отдела, затолкали в машину и увезли не понятно куда! Если вы услышите, что агентам Специального отдела запрещено допрашивать людей и оказывать давление на политических деятелей, не верьте этому! Они притащили меня в офис, начали мне демонстрировать всяческие бумажки, которые, якобы, доказывают вашу вину. Но это же глупость! Вы ни в чем не виновны. Я им так и заявил. После этого произошел еще один прецедент, о котором я, пожалуй, умолчу, иначе я не знаю, буду ли я жив в следующие два дня или меня арестуют. Скажу одно: я под колпаком, герр Альбен. У меня связаны руки, и я ничего не могу поделать со сложившейся ситуацией. Я вынужден сидеть и наблюдать за происходящим. Меня душит безысходность и невозможность предпринять что-нибудь.

Вам сейчас небезопасно возвращаться в Германию. Обстановка накаляется, жизнь меняется и, увы, не в лучшую сторону. Подобно снегу, обнажающему грязную землю, чем глубже мы погружаемся в современность, тем больше она нам омерзительна…

Герр Альбен, прошу вас, заберите меня отсюда! Я на грани отчаянья. Я так больше не могу! Куда угодно, хоть на Аляску, но заберите!

Надеюсь, вы все-таки это прочитали.

Всецело ваш

Герберт Мюллер».

Альбен тяжело вздохнул и подпер голову руками. Он перечитал это письмо еще раз, потом еще раз. И каждый раз, видя, как из-за него мучается Герберт, он осознавал, что все это время вел себя в высшей степени цинично по отношению к нему. Умоляющий тон голоса Герберта, который фон Дитрих слышал в своей голове во время прочтения письма, заставлял информатора чувствовать себя некомфортно. Фон Дитрих столкнулся со сложностью своей работы, про которую он рассказывал Александре: ты вынужден врать своему окружению, чтобы оставаться в тени. Понимание того, что он обязан постоянно носить маску, скрывая свое настоящее лицо, будет угнетать Альбена всю его жизнь. Если бы Мюллер знал, что Альбен ведет двойную жизнь, был бы он так предан ему? Стал бы защищать, несмотря на обличающие документы? Альбен не знал, но полагал, что вряд ли. А народ? Стали бы они поддерживать «Объединение», зная, что Альбен помогает радикалам? Вряд ли. Стараясь выглядеть святым, он заслужил доверие и полномочия. Альбен не знал, что станет с партией теперь, когда просочились слухи о его причастности к «Сопротивлению». В любом случае, этот эффект явно не будет положительным. А родители? Что скажут они, узнав, что их сын, оказывается, подпольщик? Ну, вот и Альбена начала грызть совесть. Она подтачивала его решимость, заставляла усомниться, правильным ли путем он идет. Из всех дорог, открытых для него, он выбрал для себя тернистый и опасный путь. Однако никто не утверждал, что этот путь правильный…

Сразу отвечать на письмо Альбен не стал. Некоторое время он сидел молча. В голове Альбена роились противоречивые мысли, а чувства терзали его душу. Долго так существовать фон Дитрих не мог, поэтому информатор решил найти что-то, что поможет ему развеяться и вернет способность здраво оценивать ситуацию. В этот момент раздался стук в дверь. Кто бы это ни был, для Альбена это был лучший вариант, чем сидеть и терзать себя раздумьями. На пороге стоял человек, которому Альбен был всегда рад: Хенсель Лебнир – причем вид у писателя был счастливый. Альбен даже сам невольно заулыбался: значит, у Хенселя что-то случилось хорошее в жизни.

Лебнир плюхнулся на диван. Альбен, как и в прошлый раз, присел на край стола.

– Я погляжу, ты в приподнятом настроении, – рассудил фон Дитрих.

– Как видишь, – согласился Хенсель. – Твоя идея с написанием стихов принесла кое-какие плоды. Послушаешь? А то, мало ли, получилась какая-то околесица.

Альбен закивал. Хенсель достал из кармана черновой лист, поднялся с дивана и, встав в позу поэта, начал вдохновенно читать свои стихи. Фон Дитрих внимательно слушал товарища, и его губы расплывались в улыбке. Альбену приятно было видеть, как Хенсель радуется. В такие моменты от писателя исходила какая-то непонятная аура тепла, окутывавшая все вокруг. Именно тепла сейчас не хватало замороженному раздумьями Альбену.

Хенсель умел придумывать комплименты девушкам, однако эти его стихи были уже чем-то большим: восхвалением Александры и чуть ли не преклонением перед «юной Музой», «лукавой Джокондой» – какими только эпитетами Хенсель ни называл Александру. Альбен удивлялся, почему друг не начал писать стихи раньше. Лебнир весьма преуспел бы на этом поприще.

Наконец, когда писатель закончил читать стихи, он с надеждой посмотрел на Альбена. Тот даже похлопал, высказывая свое одобрение.

– Изумительно, – похвалил друга фон Дитрих. – Я бы так не написал никогда в жизни.

Хенсель довольно улыбнулся:

– Надеюсь, ей это понравится.

– Конечно же, понравится! Даже не сомневайся, – заверил друга Альбен.

Хенсель снова уселся на диван, устремив мечтательный взгляд в потолок. Альбен повернулся к нему лицом и заявил:

– Что-то мне подсказывает, что это не единственная причина твоего хорошего настроения.

Хенсель перевел взгляд на Альбена. Тот смотрел на Хенселя так, будто требовал, чтобы ему все рассказали.

– Ты прав, – подтвердил Хенсель. – Сегодня мы с Александрой идем гулять по ночному Петербургу.

Сказав это, он вздохнул, и с блаженной улыбкой откинулся на спинку дивана.

– Прогулка по ночному городу, говоришь, – протянул Альбен, словно подбирая слова, а затем осторожно спросил. – Вы не против, если я к вам присоединюсь?

Альбену необходимо было высунуть нос на улицу и пойти проветриться, иначе он задохнется в четырех стенах. Гулять в одиночестве по незнакомому городу Альбен не очень-то любил, а компания Хенселя и Александры его вполне устраивала.

Как только Хенсель услышал просьбу присоединиться к ним, выражение его лица сменилось с мечтательного на озабоченное.

– Ты хочешь пойти с нами? – переспросил Хенсель.

– Если вы, конечно, не против, – ответил Альбен. – Не волнуйся, я не стану вам мешать. Я лишь осознал, что мне жизненно необходимо прогуляться, а разгуливать по ночному незнакомому городу в одиночестве я бы не хотел.

Хенсель не мог отказать Альбену: это было бы как-то немного грубовато. Конечно, фон Дитрих наверняка бы понял причину отказа, но Хенсель все равно чувствовал бы себя неловко. Лебнир решил, что Александра не будет против присоединения Альбена к их прогулке, поэтому согласился. Услышав согласие, Альбен улыбнулся, а затем резко перевел тему.