Хенсель легко улыбнулся, после чего выпрямился и облокотился на спинку дивана.

– Кстати, можешь звать меня просто Саша. Так будет проще, – предложила девушка.

– Хорошо, Саша, – согласился Хенсель. Его взгляд перестал быть таким напряженным. Лебнир снова стал собой.

– Расскажи мне еще про Берлин, – попросила Саша, подперев голову ручками. – Там, наверное, очень красиво.

Хенсель улыбнулся и начал свой рассказ. Он рассказывал, все так же воодушевленно жестикулируя. Внешне он смог подавить свое нервное состояние, однако внутри него все еще держалось волнение. Ему нужен был советчик. Тот, кто подсказал бы, что в этой ситуации делать. Обращаться к Ивану Хенсель не рискнул. Ему нужен был Альбен, поэтому после того, как у юной Александры кончились к нему вопросы, Хенсель направился к Альбену. Тот радушно принял друга, однако был весьма удивлен его обеспокоенным состоянием.

– Альбен, мне срочно нужна твоя помощь, – пролепетал Хенсель, нервно ерзая на диване.

– Я внимательно тебя слушаю, – произнес фон Дитрих, опершись о стол.

Хенсель выдохнул, после чего заявил:

– Я проговорился Александре, что она мне нравится.

На несколько секунд повисло молчание, после чего Альбен спросил:

– Она тебе отказала?

– Вроде как нет, – ответил Хенсель.

– Тогда в чем проблема? – недоумевал Дитрих.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – произнес Хенсель, закусив губу.

Альбен усмехнулся.

– Тут я тебе не помощник, – разведя руками, произнес он. – Ты просишь о помощи человека, который, при желании может сделать все, что угодно, кроме того, что связанно с женщинами. Не забывай, из нас двоих ты у нас специалист по части любовных дел.

Щеки Лебнира залились легким румянцем, и писатель смущенно опустил глаза. Он не любил, когда ему об этом напоминали, однако Альбену это было простительно.

– Я понять не могу, с чего ты вдруг так запаниковал, – продолжил информатор. – Насколько я помню, тебе уже не впервой говорить подобное. Из тех, кого я знаю, помнится, ты говорил это Хельге, Эрике…

– Не напоминай, – попросил Хенсель. – Это было так, юношеское увлечение.

– А теперь что же? – теперь информатору самому стало интересно, что же произошло с Хенселем и почему он так странно себя ведет.

– А теперь другое, – ответил Лебнир. Он подпер голову рукой. Взгляд писателя стал каким-то странно печальным. Это еще больше подстегнуло интерес фон Дитриха.

– Что же? – поинтересовался он, все так же стоя и смотря на Лебнира с интересом.

В ответ сначала послышался тяжелый вздох, а затем только слова. Но голос Хенселя звучал как-то странно неуверенно, сбивчиво, что было несвойственно его неуправляемой натуре. Теперь уже состояние Хенселя начинало как-то беспокоить Альбена. Не случилось ли с ним чего?

– Я не знаю, как его объяснить… Это какое-то странно чувство, тяжелое, опьяняющее и ослепляющее, – произнес Лебнир. – Каждый раз, когда я смотрю на Александру, весь мир просто исчезает, и остается только она. Внешне она очень красива, не спорю, но ведь важнее всего душа.

Альбен слушал товарища. Казалось, Хенсель уже увлекся, но Альбен совершенно не намеревался его прерывать.

– Она ребенок, Альбен. У нее детская душа. Отзывчивая и добрая. Ей интересно все вокруг. Но, самое главное, она ничего не требует, – рассказывал Хенсель. – Вспомни девушек, с которыми я пытался наладить отношения: хоть ту же Хельгу. Все они даже после недели общения требовали водить их по магазинам, в кино, в клубы… Они все что-то от меня требовали. В свои молодые годы они уже знали, чего надо требовать от мужчин и прекрасно понимали, как привлечь их внимание. В какой-то момент я осознавал, что они все пытаются казаться взрослыми, неприступными и загадочными. Но я пытался найти среди этих размалеванных кукол ту, которая не будет от меня чего-то требовать, и которой нужен буду я сам, а не что-то от меня.

В какой-то степени Хенсель был совершенно прав. Альбен часто натыкался на мысль, что девушки сейчас стали не такими, как раньше. Вся их детскость, наивность и честность исчезает на уровне начальной школы. Старшеклассницы больше стараются походить на роковых красоток из кинофильмов, что казалось Альбену до смеха нелепым. Подобная тенденция наблюдалась и в университете. Большая часть женского коллектива хоть и выглядела прилично, всегда имела тайные цели. Сколько раз Альбен слышал из уст однокурсников истории о том, что, стоило девушкам только узнать, что у кого-то из них есть деньги, они чуть ли не вешались молодым людям на шею, всячески упрашивали, ласково их называли, чтобы только молодой человек сводил их по магазинам. Повзрослев, фон Дитрих в полной мере осознал печальный факт: современный мир строится на материальных ценностях. Деньги правят умами людей, в особенности политиков. Альбен всего добивался своим трудом, не прибегая к финансовым махинациям. Именно поэтому на «чистого» молодого политика все обращали внимание и старались прислушиваться к его мнению.

Альбен понимал опасения Мюллера. Тот тоже успел понять, что власть, к несчастью, определяют деньги. Пускай ты невежда, но, если у тебя большой кошелек, перед тобой открыты все дороги. Огромные империи сгинули в хаосе, потому что их алчные правители погрязли во взятках и шантаже. К несчастью, мир за последние пятьдесят лет ничуть не изменился и остался таким же, порой, омерзительным и жестоким.

– Ты посмотри, в каком мире мы живем. Это общество, совершенно безразличное к другим людям, превращает людей в черствых и бессердечных эгоистов, – Хенсель мог говорить и по полчаса без остановки, когда тема была интересной для него. Альбен продолжать слушать товарища. Хенсель, при всем своем внешнем легкомыслии и ветрености, говорил совершенно серьезные вещи. – Иван был совершенно прав, когда говорил, что этот мир и все его трудности не сломили Александру. Она все тот же ребенок, не утративший своих детских черт. Поэтому меня тянет к ней. Она – то, что я пытался найти всю жизнь. Неиспорченный жестоким миром человек…

Тут мечтательный взгляд Хенселя упал на Альбена, и писатель резко замолчал.

– Похоже, я увлекся, – произнес Лебнир.

– Знаешь, Хенсель, ты рассуждаешь совершенно здраво, – заявил Альбен. Тень улыбки посетила его лицо, и фон Дитрих заключил. – Все мне с тобой ясно.

– Что ясно? – спросил Хенсель, удивленно глядя на товарища.

– Эти твои странные чувства – сильная симпатия, которая, того и гляди, перерастет во влюбленность, – с расстановкой произнес фон Дитрих. – Я не был бы удивлен этому, но ты говорил такие умные мысли по этому поводу, и мне кажется, это серьезно.

Дослушав друга до конца, Хенсель тяжело вздохнул.

– Но что мне делать, Альбен? Что теперь делать? – вопрошал он.

Альбен с задумчивым видом стал нарезать круги по комнате. Отказать другу в помощи он не мог.

– Я бы и рад ей сказать об этом, да вот только как? – рассуждал вслух Хенсель.

– В таких случаях люди пишут стихи, – произнес, наконец, фон Дитрих. – Как вариант. Ты – писатель, поэтому я думаю, что перейти с прозы на поэзию тебе не составит особого труда.

Лицо Хенселя просияло. Как же он не подумал об этом сразу? Лебнир вскочил на ноги и стиснул фон Дитриха в объятьях.

– Альбен, ты чудо! – заявил Хенсель. – Что б я без тебя делал.

Сказав это, Хенсель бодрой походкой покинул комнату Альбена, оставив информатора в одиночестве. Несколько секунд Альбен соображал, что сейчас произошло, после чего опустился на диван. Он был раз за Хенселя. Очень рад, на самом деле. Фон Дитрих искренне радовался за Лебнира и грустил тоже вместе с ним. У них было много общего, и даже эмоции они на двоих.

Скорым шагом направляясь в свою комнату, Хенсель наткнулся на Ивана, который, как оказалось, сам искал писателя.

– Вот ты где. Я тебя везде искал, – произнес Перов, а затем позвал Хенселя за собой. – Идем.

Не успел Лебнир ответить, как Иван направился вперед. Немец последовал за ним.