– И все-таки, ваше нервное состояние меня беспокоит, – высказал он.

Герберт вздохнул.

– Я знал случаи, когда воистину бредовые законопроекты принимались только из-за приложенной к ним суммы денег, – ответил Мюллер. – Мне бы совершенно не хотелось, чтобы и наш случай принял такой оборот.

– Если бы это было обсуждение, скрытое от глаз простого населения, ваше беспокойство было бы оправданным, однако это теледебаты. Вся Германия будет следить за нами, – приободрил коллегу фон Дитрих. – Я уверен, до такого не дойдет.

Герберт шумно выдохнул.

– Хорошо. Вы правы. Вы совершенно правы, герр фон Дитрих, – покорно согласился он.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался человек.

– Через десять минут начнутся дебаты, – предупредил он.

Альбен и Герберт переглянулись и почти синхронно встали со своих мест. Альбен передал Мюллеру папку с документами, и оба вышли из кабинета вслед за проводником.

В зале к этому времени уже собралась публика и репортеры. Как только Альбен и Герберт вошли, буквально со всех сторон засверкали вспышки, но теперь «поп-звездам для старшего поколения» не за кого было спрятаться. Выпрямив спины, они прошествовали вперед, на сцену. Пожали руки своим оппонентам, и, после небольшого вступления телеведущего, дебаты начались.

Первыми выступала сторона правящей партии. Они предлагали вполне обоснованную аргументацию своей позиции. Как и предполагала верхушка «Объединения», эти меры прикрывались предстоящим сомнительным финансовым кризисом и еще некоторыми причинами. Если бы это было просто выступление на публику, можно было бы считать его вполне удачным. Но ведь у правящей партии был достойный оппонент: Альбен, которому этих доказательств было недостаточно. Было ясно, за этим кроется нечто большее, однако ни Альбен, ни Герберт, ни вообще кто-нибудь, не могли пока предположить, что именно.

Наконец, в дискуссию вступил сам Альбен со своими доказательствами. Его почти равнодушный ровный голос распространялся по залу, заставляя всех присутствующих прислушаться к себе. Несколько раз в своем выступлении он упоминал печально известное «Сопротивление», напоминал о событиях в России. Вся суть его претензий заключалась в том, что подобные меры повлекут за собой восстание, что было в этот период весьма нежелательным. Говорил он около часа без остановки, причем не повторялся ни разу. Окончание его монолога было ознаменовано аплодисментами в его адрес. Альбен успел заслужить внимание и доверие народа к своей персоне. Однако это не помешало оппоненту задать ему весьма каверзный вопрос, касающийся, скорее, самого Альбена, нежели проблемы, обсуждаемой на дебатах:

– В своей речи вы часто упоминали радикальную фракцию «Сопротивление». У меня возникают сомнения, не лояльны ли вы к ним?

Герберт метнул грозный взгляд на оппонента. Зал затаил дыхание. Это был весьма сложный вопрос. Сложный в том смысле, что один неверный шаг – и вся политическая карьера Альбена могла полететь в никуда. Но фон Дитрих оставался спокойным: его ничуть не удивил данный вопрос.

– Нет, – ответил Альбен. – Я упоминал их часто потому, что в современной жизни общества, в том числе и политический, фракция «Сопротивление» является важной политический ячейкой. В том смысле, что, если им не понравится принятое решение или какие-либо принимаемые меры, Германию захлестнет волна революций. Я бы очень не хотел повторения событий в России в 1917 году, когда старая власть была свергнута, и правящей партией стали большевики. Мы сидим, по сути, на пороховой бочке, и, чтобы под нами ничего не взорвалось, мы должны считаться с их возможным мнением. Возможным, потому что мы не знаем наверняка, чего они хотят. Их цели расплывчаты. Но с «Сопротивлением» мы вынуждены вести себя осторожно.

В зале раздались редкие хлопки.

– Вы опять упомянули Россию, – создавалось ощущение, что своими подобными фразами оппоненты стараются надавить на Альбена больше как на человека, нежели на политика. Политиком он был отменным, но его можно было слегка принизить как человека.

– Я упоминаю Россию только из-за того, что история этой страны полна кровавых переворотов и политических интриг. Как говорят историки, «Россия – главный эксперт мира по части революций», – заявил Альбен, скрестив руки. – Эта страна пережила многое. Так, может, нам пора учиться на чужих ошибках, а не ждать, пока у нас случится нечто подобное и снесет на своем пути все и вся?

Альбен выстоял. Даже на каверзные вопросы он отвечал спокойно и сдержанно, хотя, возможно, и хотел заявить что-нибудь такое же колкое. Теледебаты длились около трех часов. Но, подводя итог, можно было сказать, что «Объединение» в лице Альбена их выиграло.

Порядком уставший фон Дитрих в сопровождении Герберта возвращался домой. Каким-то образом ему удалось уговорить коллегу пройтись с ним пешком. Мюллер же таким уставшим не был. Наоборот, энергии у него было предостаточно.

– Нет, вы только посмотрите, что они вытворяют! Мы обсуждаем высокую политику, а они придираются к вашим фразам, причем задают абсолютно не связанные с темой вопросы! – жестикулируя, возмущался Герберт. В моменты крайней необходимости вся его тихость и скромность пропадала, являя миру сильного и уверенного в себе человека. – Они пытались обвинить вас в пособничестве террористам! Это же оскорбительно!

– Здесь нет ничего сверхъестественного: это политика, а здесь свои грязные методы. Вам ли не знать, – спокойно отреагировал Альбен. – Мало ли, как бы я ответил.

– Вы молодец, что отреагировали спокойно, – похвалил коллегу Герберт. – Я бы не выдержал. Я слишком легко поддаюсь на провокации.

– Люди разные, – только и сказал Альбен.

Повисла небольшая пауза, когда Мюллер заявил:

– Мне кажется, вы этот раунд выиграли.

– Я? – переспросил Альбен. – Не я, мы. Все мы. Все «Объединение». Может быть, вы и правы насчет победы.

– Я уверен. Народ нас поддерживает. Вы же видели это сами, – продолжил Герберт.

Альбен ничего не ответил – только развел руками. Выйдя на оживленную площадь, фон Дитрих поднял повыше воротник плаща и слегка растрепал волосы, а Герберт опустил козырек кепи. Без сопровождения телохранителей и без каких-либо опознавательных знаков им как-то удавалось затеряться в толпе и не привлекать особого внимания. Однако Альбен частенько ловил на себе взгляды прохожих и слышал их тихое перешептывание. Герберт прекрасно понимал состояние Альбена: хоть сам Мюллер и являлся посредственной политической фигурой, он был так же известен широкому обществу, поэтому порой также страдал от избыточного внимания к своей персоне.

– Мне кажется, или нас даже так узнали? – тихо спросил Герберт.

– Не вам одному так кажется, – ответил Альбен. С этого момента он пообещал себе надевать шапку-ушанку, подаренную Хенселем, каждый раз при выходе из дома.

Наконец, они преодолели площадь и вновь углубились в тихие, полупустынные вечерние улочки Берлина. Однако на некоторой части пути Альбен вдруг почувствовал себя крайне некомфортно. Он чувствовал себя так, как обычно чувствуют себя ученики, разгуливающие по школе во время уроков: главное, чтобы не поймали. У Альбена было подобное ощущение. Ему казалось, что за ним следят, причем очень настойчиво. Поэтому он слегка ускорил шаг. Герберт неотрывно следовал за ним. Однако и он уловил странную перемену, особенно в лице Альбена: напряженный взгляд блуждал из стороны в сторону, будто что-то высматривая.

– Что-то не так? – поинтересовался Мюллер.

Альбен не ответил. Он обернулся. За ними не было никого. Только человек в плаще, постояв несколько секунд у магазина, направился в обратную сторону.

– Нет. Ничего, – ответил Альбен и продолжил движение.

– И что же это все-таки было? – не унимался Мюллер, которого всегда удивляли резкие перемены в лице Альбена.

– Ничего особенного, – спокойно повторил фон Дитрих. – Просто мне вдруг показалось, что за нами следят.