Чтобы исключить случайные ошибки участников эксперимента, проводилось несколько одинаковых раундов-игр. Каждый раунд проходил так. Сначала организаторы с помощью монетки выбирали одну из двух корзин: в одной корзине семь красных и три синих шара (назовем ее «красной»), а в другой — три красных и семь синих («синяя» корзина). Участники эксперимента не знали о том, какая из двух корзин выбрана, — точно так же присяжные в настоящем судебном процессе не знают достоверно, виновен или нет подсудимый. Однако у каждого из них была возможность нечто узнать: можно вытянуть один шар из корзины (все происходит, конечно, на экране компьютера).

Поскольку в той корзине, которая выбрана организаторами, неодинаковое число красных и синих шаров, цвет шара, который узнал «присяжный», позволяет ему узнать кое-что о всей корзине. Если до этого оба варианта, «красный» или «синий», то есть «осудить» или «оправдать», представлялись ему равновероятными, теперь, после вытаскивания шара, он знает больше. Помните, в уроке «Игра в политику на деньги» меняющиеся цены отражали инсайдерскую информацию, которую получили участники рынка? О ней точно так же можно было говорить в терминах шаров: вытащенный шар не указывает точно цвет всей корзины, но, после того как цвет шара известен, вытащивший его участник имеет дополнительную информацию.

Если общение между участниками запрещено (для чистоты эксперимента некоторые раунды проводились именно в таком, закрытом режиме), то лучшее, что может сделать участник, — проголосовать именно за тот цвет, который он вытянул. Конечно, вытянутый красный шар не означает, что в корзине преобладают красные шары, — это же может быть один из красных шаров из корзины с семью синими шарами, но все-таки шансов на то, что это именно «красная» корзина, больше.

В каждом из экспериментальных жюри было по 9 присяжных. Эксперименты проводились с несколькими правилами голосования — голосование большинством, когда для осуждения требовалось 5 голосов (воздерживаться присяжным не разрешалось), голосование супербольшинством в 7 голосов и, наконец, правило единогласия, когда для осуждения требуются голоса всех 9 членов жюри. После того как каждый из членов жюри что-то узнал, можно выйти в чат и рассказать об узнанном перед тем, как проголосовать. Обратите внимание — другие «присяжные» не могут узнать, какой шар на самом деле вытащил член жюри, — они должны верить ему на слово. Так настоящие присяжные обмениваются мнениями перед вынесением вердикта. Организаторы эксперимента следили не только за результатами голосования, но и за ходом переговоров, подсчитывая, как часто «присяжные» сообщали неверные сведения о своей информации. (Это имеет смысл, если присяжный считает свой сигнал «ошибочным». Например, если он считает, что все остальные вытащили шары красного цвета, то он, даже вытащив синий шар, будет думать, что корзина «красная», и высказываться в чате в соответствии с этим.)

Результаты экспериментов отчасти подтвердили и здравый смысл, и парадоксальную теорию Феддерсена-Песендорфера. Когда участникам позволялось обмениваться информацией, разница между ситуациями, в которых требовалось 5 голосов (простое большинство) для осуждения и 9 голосов (единогласие), оказалась очень существенной. В тех случаях, когда выпадала «красная» корзина и среди вытащенных членами жюри шаров было 6 и больше красных, окончательный результат был однозначен — решение принималось единогласно. Без общения единогласие не возникало практически никогда.

А вот возможность общения существенно меняла дело. Информация о том, что остальные вытянули красные шары, зачастую «перевешивает» информацию о том, что у «присяжного» в руке синий шар и он действует так, как будто у него шар красный. Иными словами, правило единогласия действительно заставляет участников игнорировать собственную информацию и подстраиваться под своих товарищей. Этот эффект усиливался, когда участников эксперимента делали, меняя вознаграждения за разные исходы, неоднородными. Например, появлялись «присяжные», получавшие особенно большую награду за осуждение.

Короче, правило единогласия не так очевидно защищает невиновных, как может показаться. А в жизни присяжные-то совещаются! Легендарный фильм Сиднея Лумета «Двенадцать разгневанных мужчин» начинается с того, что одиннадцать членов жюри уверены в виновности подсудимого, а один сомневается. Через 96 минут экранного времени все двенадцать голосуют за оправдание. Как вы думаете, эти полтора часа они делились своим знанием друг с другом или сидели молча?

Инструкция к микроволновой печи, продающейся в американском супермаркете, содержит предупреждение о том, что если засунуть в печь домашнее животное, кошку или собаку, то, скорее всего, животное умрет. На кофейной чашке в «Макдоналдсе» написано, что содержимое горячее и может обжечь. Это не означает, что фирмы считают своих потребителей слабоумными: они просто не хотят иметь дело с судьями и присяжными.

Однако сначала — чего же боятся производители, предупреждающие клиентов, что не стоит совать кошек в микроволновку? Фирмы боятся не того, что им придется выплачивать компенсацию за причинение ущерба какому-то конкретному клиенту. Все дело в штрафных санкциях (punitive damages). Именно из-за них появляются шесть или семь нулей в размерах компенсаций, именно от них защищают производителей многочисленные оговорки в инструкциях.

Представим, что задача суда — просто установить подходящую компенсацию за нанесенный ущерб. У человека, пролившего на себя купленный кофе и возмущающегося тем, что его не предупредили, что этот напиток подают горячим, видимо, действительно не все в порядке с головой. Много ли таких среди любителей кофе? Конечно, нет! Предположим, интернациональная сеть быстрого питания получит иск от такого уникума, да еще и судья попадется с оригинальными взглядами на права потребителей. Даже и в этом маловероятном случае сумма компенсации за лечение обваренной коленки и за моральный ущерб, казалось бы, будет куда меньше затрат на смену дизайна чашек по всему миру и снабжение их дурацкими предупреждениями!

В реальности все происходит не так. Судьи будут не только учитывать степень объективной вины производителя и оценивать субъективные моральные страдания потерпевшего. Назначая компенсацию пострадавшему, присяжные примут во внимание и то, что с крупной фирмой трудно и дорого судиться. И еще то, что выплаты — не только способ восстановить попранную справедливость и возместить убытки пострадавшей стороне. Это еще и механизм, способный заставить фирмы и в будущем тщательнее думать об интересах потребителей. Вот поэтому выплаты в процессах, где ответчиками выступают крупные корпорации, достигают иногда астрономических сумм.

Каким образом судья устанавливает формулу, по которой определяются штрафные санкции? Необходимо, чтобы при умножении вероятности наступления события (чашка с кипящем чаем, опрокинутая на голые коленки) на размер санкций получалась цифра, превышающая экономию фирмы от изготовления чашек, недостаточно, с точки зрения судьи, защищающей потребителя. Или, например, какая-то фирма не ставит специальные фильтры на трубу, которая выводит отходы в соседнюю реку. Размер штрафных санкций должен сделать невыгодным сброс отходов в неположенном месте даже с учетом того, что, возможно, производимое загрязнение и не будет замечено. То есть нужно делить предполагаемые компенсации на вероятность того, что выбросы будут действительно обнаружены, а это вполне может быть и маленькое число, доли процента. Отсюда и получаются невероятные на первый взгляд цифры штрафов — 6 миллионов долларов за опрокинутый на колени кофе, 2 миллиона долларов за собаку, засунутую после прогулки под дождем в микроволновую печь.