Работа Дэнни Кауфмана со товарищи, авторов отчета Всемирного банка, состоит в том, чтобы, ничего не изобретая, правильно агрегировать все доступные показатели. Конечно, рейтинги, составленные независимыми организациями и, тем более, конкурентами, могут говорить одно и то же. Потому что они, насколько это возможно, отражают одну и ту же реальность! Впрочем, у того, кто видит во всем руку мировой закулисы», та же самая картина свидетельствует как раз об обратном. Если Economist Intelligence Unit и Gallup говорят одно и то же, значит, они просто выполняют задание одного «центра»…

РАВНЕНИЕ НА КИТАЙ

По пяти критериям из шести российское государство серьезно уступает китайскому. По двум — чуть отстает от Нигерии

Да, для тех, у кого весь мир делится на собственно Россию, Запад и Остальной Мир, нет ничего странного в том, что отчет, в котором собраны результаты работы сотен экономистов, рассматривается как оружие, направленное против нашей страны. И правда — в этом примитивном мире, где всего два глобальных игрока и окружающее их болото, и Goldman Sachs, и журнал The Economist, и департамент международного развития правительства США, и неправительственные «Репортеры без границ» — просто разные личины одной и той же силы. Паранойя? Что ж, недаром было как-то объявлено, что в России будет составляться свой собственный рейтинг свободы и демократии — в пику Freedom House, место в рейтинге которой нас не устраивает. Надо, видимо, и собственные Олимпиады и чемпионаты мира по футболу проводить, чтобы всегда занимать высокие места.

В 2008 году скандал, вызванный письмом девяти стран, только добавил интереса к научной, в сущности, публикации. На обложке прямо написано, что результаты этого исследования никак не сказываются на решениях Банка о предоставлении кредитов разным странам. Зачем, спрашивается, нужно делать такое исследование, которым нельзя пользоваться для внутренних целей? Для того чтобы страны, читая относящиеся к ним разделы отчета, могли учесть критику и сравнить себя с другими.

Улучшение в качестве управления, говорится в тексте отчета, существенно отражается на благосостоянии граждан. Если страна переберется из нижней четверти рейтинга качества управления в середину, это соответствует увеличению подушевого дохода вчетверо. Примерно во столько же раз снижается младенческая смертность и неграмотность. При этом анализ динамики — работа-то ведется уже десять лет — показывает, что зависимость именно такова: богатство и процветание следуют за улучшением качества управления, а не наоборот. Это лишь подтверждает то, о чем специалисты, занимающиеся экономикой развития, твердят последние годы: качество управления определяет скорость экономического развития.

Отдельной стране, чтобы увеличить благосостояние в 2–3 раза, нужно, оказывается, не так много. Например, перейти от уровня Мьянмы до уровня Казахстана (ну, или, соответственно, от Казахстана до Индонезии или от Индонезии до ЮАР) в рейтинге «учет мнения населения» или от Сомали до Нигерии в рейтинге «власти закона». Разве это так трудно?

Остается обратить внимание на парадокс. Именно в тех странах, где внутренняя риторика целиком построена на том, что экономические успехи связаны именно с правильным государственным управлением экономикой — в Белоруссии, в России, в Китае, — правительства недовольны низкой оценкой их деятельности и считают свой метод управления оптимальным. Там же, где политики и общество считают, что экономические успехи зависят прежде всего от совместных усилий граждан, никто особенно не жалуется.

Пока Корнелиусу Вандербильту удавалось справляться со своими конкурентами, его вполне устраивало то, что фондовый рынок никак не регулировался. В 1862 году нью-йоркские игроки попытались разорить Вандербильта, играя на понижение акций компании New York and Harlem Railroad, в которой ему принадлежал значительный пакет. Это можно сделать с помощью «коротких продаж» — занять акции на рынке, продать и, дождавшись падения цен, снова купить акции, чтобы вернуть их тем, у кого занимал. В ответ Вандербильт сделал то, о чем нынешние участники рынка не могут и мечтать: получил огромный кредит и скупил практически все акции. Тем, кто занимал акции для продажи, пришлось выкупать их обратно по цене,

в двадцать раз превышающей ту, по которой они их продали. Единственное, что требовалось для комбинации Вандербильта, — чтобы суды работали надежно: «короткие» контракты, разорившие в этот раз сотни людей, должны были быть выполнены безукоризненно.

Через несколько лет и всемогущему владельцу заводов, земель и пароходов пришлось пожалеть о том, что рынок акций никто не регулирует. В битве за компанию «Эри» сошлись титаны «позолоченной эры». Руководители фирмы, на которую нацелился Вандербильт, Джеймс Фиск и Джей Гулд, каждый день допечатывали новые акции и выбрасывали их на рынок. Титаническая борьба с участием судей, полицейских и местных политиков закончилась тем, что соперникам пришлось соревноваться за то, кто предложит большую взятку членам ассамблеи штата Нью-Йорк, и заключать невеселую для обеих сторон мировую. Зато уроков эта история оставила немало. Граждане поняли, что фондовый рынок без общественного контроля — настоящие джунгли, бизнесмены — что худой мир, игра по хоть каким-то правилам, может быть лучше доброй ссоры, а политики — что регулирование может приносить не только общественную, но и личную выгоду.

За прошедшие сто с лишним лет триумфальное наступление государства на территорию частного предпринимательства сменилось контрнаступлением последнего. В конце XIX века первые попытки регулирования отраслей промышленности встречали ожесточенное сопротивление со стороны бизнеса. В конце XX века каждый шаг на пути дерегулирования — движения в обратную сторону — сопровождается возгласами восторга. В прошлом году Всемирный банк отрапортовал, что за два предшествующих года 55 стран в мире упростили процедуры регистрации предприятий и выдачи лицензий.

Трудно даже представить себе, в каком положении жили наши не столь далекие предки. Никто не проверял качество продуктов в магазинах, наличие средств для тушения пожаров в поездах, прочность построенных зданий и надежность выпущенных фирмой ценных бумаг. Теперь за всем этим следят регулирующие органы. Как же можно было жить без них?

Оказывается, можно было. Главную роль в обеспечении правильных стимулов для бизнесменов играли суды. Человек, отравившийся купленным продуктом, пострадавший от пожара в поезде или потерявший родственника из-за обрушившегося здания, мог подать на виновника в суд. Там решалось, должна ли была фирма повесить огнетушитель или не допустить попадание некачественного продукта на прилавок. Если суд решал, что должна была, приходилось платить. Это заставляло фирмы хоть как-то беспокоиться о благе потребителей. Иными словами, цели — создание правильных стимулов для предприятий и их владельцев — достигались без всякого видимого регулирования.

В Америке XIX века — модельном примере «свободного» капитализма — эта схема работала до середины столетия. До того момента, как стали появляться компании настолько большие, что иски потребителей против них потеряли судебную перспективу. Суды, которые прекрасно работали с исками против продовольственных лавок, оказались совершенно беспомощны перед лицом железнодорожных компаний и быстрорастущих металлургических, банковских и нефтяных монополий²⁴. Против Рокфеллера, Гулда, Меллона суд был бессилен.