Кавказ в предновогодние дни предстал перед его глазами молчаливо суровым, без признаков праздного веселья, характерного для курортных городов, — это война накладывала и здесь свой отпечаток. Но непривычно было видеть вечерами освещенными улицы городов, движение автомашин и железнодорожных электричек с незакрытыми, полностью сияющими фарами. Стояла зима, не по-настоящему сибирская, но все же со снегом и ярко светящим, негреющим солнцем.

У Бельского было поручение командира эскадрильи 16-го полка капитана Виктора Ивановича Жердева: проведать в Ессентуках его родителей, а заодно передать сестре от него фронтовой подарок — часы, купленные им в освобожденном Львове. Вот поэтому, когда Иван Ильич вышел из поезда на вокзал в Ессентуках, то сразу же принялся разыскивать дом по указанному в блокноте адресу.

Родители Виктора оказались милыми и гостеприимными людьми. Гость передал им теплый фронтовой привет, как просил его Виктор, его сестре собственноручно надел на руку часы и хотел было проститься, чтобы идти в санаторий, но родители дружно запротестовали:

— Никуда вы не пойдете. Послезавтра Новый год. Встретим вместе, а уж потом можно и в санаторий отправиться. Мы вас будем снабжать минеральной водой из источника, считайте, что курс вашего лечения уже начался…

Он остался. Уж сколько рассказывал им о своей фронтовой жизни, передал по памяти ситуации отдельных воздушных боев, а родителям Виктора все хотелось, чтобы рассказ продолжался.

— Как же это вы там живете, в лесу-то? Наверное, и согреться негде? А кто же вас там кормит? — это волнения мамы. До некоторой степени они кажутся наивными, но по-настоящему заботливыми, как и его, Бельского, матери.

Тоска по домашнему уюту и теплое гостеприимство удержали Бельского еще целую неделю после Нового года гостем у Жердевых. Только 8 января появился он в санатории.

12 января, поздно вечером, узнал, что войска их фронта начали наступление. Он сразу же бросился к дежурному врачу и стал просить, чтобы тот выдал его документы и отпустил из санатория. Но врач и слушать не захотел:

— Если вас направили сюда, значит, вам нужно сейчас лечение, а не фронт. Вот подлечим, и поезжайте тогда, но не раньше чем через три недели.

«Что же делать? Как поступить?» — думал он. Решил дождаться утра, чтобы попытаться уладить свой вопрос с главврачом.

Главврач еще более категорически отказал. Тогда Бельский решил уехать без документов. Санаторная путевка его не беспокоила, а вот проездные документы…

— Да ведь у меня же есть книжка Героя и проездные талоны, — осенила вдруг мысль.

Не прошло и часа, как он уже был у Жердевых. Зашел проститься. Мать сразу же начала суетиться с приготовлением подарка Виктору, не переставая при этом передавать разные наставления и напутствия…

Провожали на перроне его всей семьей. Когда показался на подходе к вокзалу поезд, мать Виктора не выдержала — громко заплакала, повисла на плече летчика:

— Дорогие вы мои сыночки! Да вы же молодые какие, жить только вам! Ну зачем, зачем же эта жестокая война, скольких уже она таких, как вы, забрала?.. Чувствует мое сердце, не увижу я сыночка…

— Не плачьте, мамаша! И я, и ваш Виктор приедем еще к вам, вот только войну закончим. Это будет последний бой, который принесет желанную нам победу.

Не знал тогда Бельский, что Виктор Жердев погиб в первый день нашего наступления. Эта весть долетела к нему в пути, когда он уже добирался в часть, во Львове. Вспомнил он тогда прощание на вокзале, слезы матери Виктора и подумал: «Неужели материнское сердце предчувствовало беду? Все дни нашего совместного пребывания мать ни разу не обмолвилась о том, с чем мы свыклись на фронте, а вот в те минуты, когда подходил поезд, не сдержалась…»

Позже Бельский узнал, что его минуты прощания с родителями Жердева совпали с минутами прощания летчиков полка с Виктором…

23 января Бельский наконец добрался в свой полк. Погода, казалось, противилась летчикам: хмурые дни с туманами сменялись отдельными снегопадами. Но летчиков не удержать, все стремились в бой, строго по графику взлетали и уходили к линии фронта группы, другие возвращались, спокойно и организованно приземлялись после успешного выполнения задания. В этом проявлялось высокое мастерство авиаторов.

Но в воздухе все реже и реже приходилось встречать противника, а еще реже — вступать с ним в воздушный бой. Стоило фашистским летчикам увидеть наши самолеты, как они сразу же обращались в бегство: одни камнем падали к земле, чтобы на бреющем полете, маскируясь на фоне местности, незаметно скрыться, другие прятались в облака.

Третьего дня, после возвращения Бельского в полк, перелетели на аэродром Альтдорф. Вот она, Германия, логово фашистов. Хочется побольше рассмотреть, но обзор ограничен: снегопад. Через несколько минут, как только дозаправили горючим самолеты, ведет он четверку на Одер, в район Олау. Высота облачности 300–400 метров. Летят над сплошным лесным массивом вдоль западного берега реки. В наушниках раздается голос ведомого Григория Патрушева:

— Бельский, справа впереди вижу «раму» и двух «фоккеров»!

Но он тоже уже заметил их и начал изготавливаться к атаке: его самолет прижимается к самой кромке облачности, чтобы как можно дольше остаться незамеченным, а затем доворотом заходить с задней полусферы. Хотелось ему прижать фашистов к земле, отрезать путь к облачности. Поэтому атакует ведущего ФВ-190 с небольшим превосходством в высоте. Фашист устремляется к земле, как и рассчитывал Бельский, но его ведомый крутым виражом со снижением уходит под нашу группу. ФВ-189 — двухфюзеляжный разведчик, которого атакует Дольников, успевает спрятаться в облачность. Бельский преследует ведущего. Тот опустился до бреющего полета, несется над самыми верхушками деревьев, даже не пытается маневрировать. Дистанция, разделяющая их, все уменьшается. Короткая очередь и ФВ-190 вспыхивает сплошным пламенем, а через миг врезается в землю. Все летчики группы становятся в вираж и наблюдают, как догорают в лесу остатки фашистского самолета.

Летчики переговариваются по радио: жалеют, что не успели завалить «раму», а Бельскому почему-то пришло на мысль наше отступление к Кавказу в сорок втором. Тогда нашим было тяжело. Куда ни посмотришь в воздухе — кругом враг. А от них гребовали: бить фашистов на земле, все силы — против наступающих колонн фашистов. Но все же, если нападали «мессершмитты», наши летчики не оставляли друг друга на произвол судьбы. Бельского, например, спас от расправы на подбитом «яке» капитан Аленин, а сколько раз выручали из беды его ведущий и командир Дмитрий Глинка! Вспомнил он и свои действия, когда спасал подбитого командира эскадрильи Петрова. Подобной взаимовыручки среди фашистов асов, как они заносчиво называли себя, ему не довелось увидеть на войне.

Все чаще нашим истребителям приходилось возвращаться с боевого задания и докладывать: «Воздушного боя не было…» или: «В заданном районе немецкая авиация не появлялась…». Было просто неловко: на земле идут упорные бои, а летчики в это время «прогуливаются» в спокойном небе над Германией. На очередном партийном собрании, учитывая сложившуюся воздушную обстановку, Бельский обратился к летчикам-коммунистам.

— Фашистская авиация все реже появляется в воздухе. Все чаще приходится возвращаться нам с полным, неиспользованным боекомплектом. А дорога к Берлину еще далека и нелегка для наземных войск. А что, товарищи летчики, если бы мы, заканчивая патрулирование и не встретив в воздухе противника, опускались к земле, выбирали себе цели и накрывали их огнем? Ведь цели для атак всегда можно найти, стоит лишь пройтись над землей в тактической глубине обороны противника. Давайте будем помогать нашим войскам бить противника огнем с воздуха! Не привозить обратно боеприпасы, а каждый снаряд и каждую пулю — в фашистов!

Его выступление поддержали все присутствовавшие. Первые же вылеты на следующий день показали, что для летчиков нашлось много работы ни земле: одна из групп обрушилась на колонну автомашин с солдатами, другая атаковала спецмашины, двигавшиеся в направлении линии фронта, третья — железнодорожный состав, на платформах которого перевозились войска.