Восходящее солнце показалось слева впереди. Будто из глубин моря поднималось оно, отбрасывая косые лучи на волны. Верхушки волн вспыхнули серебром, а море словно покрылось сверкающей чешуей. Вскоре летчики заметили несколько черных прямоугольников.

Вот они, эти торпедные катера!

— «Соколы»! Впереди цель — торпедные катера! Всем перестроиться в правый пеленг! Вести огонь только прицельно! Атакуем поочередно! — скомандовал Бельский летчикам своей группы.

Машины послушно разворачиваются и занимают исходные позиции для атаки, охватывая цель полукольцом в небе. Полупереворотом через крыло бросается в крутое пикирование самолет Бельского. Своей мишенью он избирает впереди идущий катер. Расстояние между самолетом и катером стремительно сокращается. Пора открывать огонь, но цель, быстро изменив курс на сто восемьдесят градусов, уходит под атакующий самолет. Бельский старается доворотом взять катер в прицел, увеличивая угол пикирования, но момент упущен.

Подобная же осечка происходит и у летчиков, идущих за командиром группы. Катера, искусно маневрируя на больших скоростях, уходят под атакующие их самолеты, вырываются из прицельного сектора. Тогда летчики сильно растягивают строй, превращая полукольцо в замкнутое кольцо, которое охватывает все катера. Теперь появляется удобная возможность для маневра: увеличенное расстояние позволяет вводить самолеты в атаку с меньшим углом пикирования, все время прочно удерживая цель в прицелах своих самолетов, а это, в свою очередь, дает возможность лучше бить по движущимся целям.

Катера то совсем ложатся на борт, выделывая замысловатые круги, то внезапно останавливаются, то вновь стремительно рвутся с места, чтобы вырваться из-под прицельного огня атакующих… Навстречу летчикам несутся с торпедных катеров огненные струи трассирующих пуль крупнокалиберных пулеметов. Чего только не делают катера, но любой предпринятый ими маневр не достигает успеха. Истребители не выпускают их из своих прицелов, поливая шквальным огнем из пушек и пулеметов. Каждый летчик поочередно облюбовывает мишень, на воду ложатся одна за другой тени самолетов, стремительно падающих вниз.

Бой разгорается. Истребители, как ласточки, носятся над морем. Вниз, вверх… Уже пять из восьми катеров разбиты. Как-то неестественно, погрузив нос или завалившись набок, колышутся они, как щепки, на волнах моря. Три катера еще мечутся, с отчаянностью выделывая причудливые маневры, но лишь один из них продолжает стрелять по самолетам из своих зенитных пулеметов. Бельский решает покончить с ним. Не торопясь, вводит самолет в пикирование и все внимание приковывает к прицелу. Навстречу ему потянулась огненная трасса, пущенная с катера: сначала — в стороне, потом все ближе и ближе несется навстречу самолету. Бельский нажимает одновременно на гашетки всех пулеметов и пушки — и в тот же миг самолет вздрагивает, перестает слушаться руля поворота. Стараясь сохранить спокойствие, он выводит самолет из атаки. Успевает заметить, как после него идущие самолеты сплошным огнем накрывают и этот катер. Мотор работает превосходно, показания приборов нормальные. Но что это? На полу кабины летчик увидел жидкость. «Видно, пробита охлаждающая система», — подумал он. Если так, это очень опасно. В любую минуту может загореться мотор.

С катерами фашистов покончено. Поэтому ведущий передает как можно спокойнее:

— «Соколы», я — Бельский, выполняем «тридцать три» (задание выполнено, уходим на аэродром). Мой самолет подбит. Маневрировать не могу.

Петя Гучек вплотную приблизился к своему командиру, так, что тот отлично видит его лицо. Он молча следит за самолетом ведущего. Немного в стороне следуют пары Василия Сапьяна, Григория Дольникова и Григория Сенюты. В эфире воцаряется абсолютная тишина.

Вдруг отчетливо раздается в наушниках голос какой-то далекой станции:

— Я — «Фронтовая»! Я-«Фронтовая»! «Большой» приказал всем «Соколам» прикрывать Бельского!

Мотор по-прежнему работает нормально. Это подтверждают и показания приборов. Бездействие руля поворота летчика особенно не волнует. С помощью элеронов и руля высоты хотя и медленно, но можно проводить необходимые маневры. Все же услышанное по радио настолько обрадовало, придало новых сил и уверенности Бельскому, что он готов хоть сейчас идти в бой. Услышанный голос по радио — это голос станции наведения командующего. Он беспокоится о нем, летчике.

Группа тем временем приближается к аэродрому. Летная полоса освобождена. Вблизи нее — спецмашины, среди них и машина «скорой помощи» с красным крестом на кузове. На посадку заходит первым командир группы.

Посадку выполнил нормально.

Технические специалисты осматривают машину и быстро устанавливают, что крупнокалиберной пулей перебит трос руля поворота. А что же с охлаждающей системой? Откуда появилась жидкость в кабине? Оказывается, механик Иван Алексеевич Петров допустил оплошность, наверное, единственную за всю войну: налил в систему жидкости больше положенного. Излишки ее после разогрева вылились через выпускной клапан в кабину.

Да, это задание было необыкновенным. Летчики сухопутной авиации очень неуверенно чувствуют себя над морем. Изрядно поволновался и Бельский. Еще вчера он был в Партизанах. А сегодня отделяет его от этой встречи бой над морем. Задание выполнено. Вновь возвращается мысленно к незабываемым часам, проведенным в Партизанах, к перипетиям боя.

От предоставленного ему отпуска он отказался. Слишком уж горячее время.

В воздухе вновь начали появляться большие группы самолетов противника. Впереди предстояли напряженные бои за Мелитополь.

Долго не мог Бельский свыкнуться с мыслью о гибели его первого ведомого Караваева. Стоит он как живой перед глазами. Не верится, что его нет. Вот сейчас, кажется, откроется дверь, и войдет он, улыбнется… Из-за этого, должно быть, неприязнь к новому ученику — Петру Гучеку. Сам Бельский понимает, что он несправедлив, но ничего не может с собой сделать. Все кажется ему в нем не таким: и внешность, и манера держать себя (он был очень застенчив), и действия в воздухе. В полете Караваев словно угадывал мысли Бельского и соответственно строил свой маневр. Такое взаимодействие обеспечивало успех в бою в любых самых сложных ситуациях.

С Петром Гучеком не клеится у него работа. Одним словом, чужой он для него. Прилетят, бывало, с задания, подойдет Гучек к Бельскому и несмело, с виноватым видом обращается:

— Товарищ командир! Разрешите получить замечания о вылете…

Стоит он перед своим командиром в нерешительности. Десятки раз вылетал уже Бельский с новым ведомым на задания, не один десяток боев провели совместно с ним над Донбассом, а отношение его к своему ученику не меняется.

Перелом в их отношениях наступил неожиданно, но уже навсегда. Еще перед вылетом, когда обратился Гучек к Бельскому за указаниями по выполнению задания, тот, испытывая к нему прежние чувства, дал формально какие-то напутствия. Но уже после вылета Гучек стал одним из самых близких людей для Бельского…

А дело было так. Вылетели они четверкой на задание. Южнее Большого Токмака встретили девять «юнкерсов». Бельский своей парой сразу же пошел в атаку на них, надеясь, что вторая пара прикрывает их. Но ведущий второй пары то ли не заметил маневр Бельского, то ли ввязался в бой с другими самолетами, не передав об этом по радио. Только Бельский начал было готовиться к прицельному огню по бомбардировщику, как в его наушниках раздался взволнованный голос напарника:

— Командир! Резко влево! Нас атакуют!

Трасса от атакующего «мессершмитта» прошла совсем рядом. Предупреждение ведомого оказалось очень своевременным. Бельский быстро осматривается: выше в разных направлениях находятся четыре пары «мессершмиттов». Второй пары их группы нигде не видно, Вот «мессеры» изготавливаются к атаке, одна из пар бросается камнем на них. Резким противоманевром наша пара уклоняется, но при этом попадает под удар другой пары «мессеров». В эфир несется взволнованный голос ведомого: