— А другие документы есть?
— Других документов нет, — ответил он.
Офицеры стояли в нерешительности, не зная, как поступить с сержантом. А он спокойно подошел к боковому люку, открыл его отверткой и выпустил оттуда механика.
— Как, на истребителе вас летело двое?
— А мы все на фронте при перелетах берем в самолеты своих механиков, ответил Бельский.
Его объяснение показалось офицерам подозрительным. Прилетевших они забрали в штаб для выяснения личностей. Оказывается, их приняли если не за явных шпионов, то по крайней мере за дезертиров…
Так они очутились запертыми в подвале. Поскольку фронт приближался к Ставрополю, училищу пришлось поспешно эвакуироваться. О закрытых на замок, видно, забыли. На третий день своего пребывания в положении узников, изнывая от голода, они начали бунтовать: стучали чем попало в двери и стены. Наконец их услышали и без всяких расспросов отпустили.
Хотя Бельский и Пронин порядочно изголодались, все же они сразу побежали к аэродрому. Какой ужас! Их «яка» нигде не было! Что делать?
В это время с ними поравнялся бензозаправщик. Авиаторы попросили водителя остановиться:
— Скажите, вы не видели, куда девался самолет? Вот здесь он стоял.
— Я не видел, куда он девался, но видел, как возле него два дня хозяйничал какой-то лейтенант. С виду рослый, плечистый.
От этого не стало легче. Мало ли рослых, плечистых лейтенантов, которые могли забрать самолет. Они уже хотели уходить совершенно убитые случившимся, не зная, что делать дальше, как вдруг шофер добавил:
— Да, вспомнил: на борту этого самолета было наг писано: «Я здесь. ДБ».
От неожиданной радости Бельский и Пронин, схватив друг друга за руки, чуть ли не в пляс пустились. Шофер ничего не понимал. Да как же могли они ему объяснить, что ДБ — это Дмитрий Борисович Глинка. Значит, их искали, но не нашли, а самолет угнал он.
Вот когда они почувствовали настоящий голод. Решили идти в город. Деньги у них были. Но в городе царила неразбериха. Решили узнать, в чем дело. На их расспросы услышали одно-единственное слово:
— Немцы!
Примкнув к потоку беженцев, двинулись авиаторы из города на восток. На окраине их задержали автоматчики. Тут формировались отряды, которые должны были занять оборону. Бельский и Пронин просили отпустить их на том основании, что они летчики, которых ждут в полку. Но объяснений этих никто не слушал. И тут откуда ни возьмись — спецмашина. Из нее выходит инженер авиадивизии полковник Емельянов и властным голосом приказывает:
— Этих отпустите! Я их беру с собой.
Так удачно закончилось и это приключение, причиной которого был полет механика в закрытом отсеке самолета.
…Механиком на «кобре» — подарке мариупольских школьников, у Бельского был Иван Алексеевич Петров, старшина по званию. Бельский поражался его трудолюбию. С какой заботливостью, с какой любовью он готовил самолет к вылету, всю душу вкладывал в свою работу…
Однажды, сам того не подозревая, летчик очень огорчил его. Было это в Польше, когда шли бои на Сандомирском плацдарме. Сел Бельский в машину, готовясь к вылету: привязался ремнями, подключил наушники радио, начал осматривать прозрачную часть фонаря. И тут заметил небольшую точку на стекле.
— Иван Алексеевич! Дай, пожалуйста, мне чистую тряпочку!
— Зачем вам, товарищ командир?
— Да что-то вот на стекле, попробую вытереть…
Механик сразу же бросился вытирать сам. Оказалось, что была небольшая царапинка, но он решил, что командир заметил невытертую пыль. Когда Бельский возвратился с задания, к нему подошел комсорг полка Игольников:
— Иван, зачем обидел своего механика?
— А чем я мог его обидеть? — удивился он.
— Да не знаю. Только когда ты летал, сидел он под деревом и горевал… Говорит, будто фонарь недостаточно чисто был протерт. Клава-мотористка невнимательно отнеслась к этому. А ты взял, да и подколол его: «Дай, Иван Алексеевич, я сам вытру, если вы с этим не справились…» Знал бы ты, как тяжело воспринял он твой упрек… Говорит, лучше бы командир меня обругал последними словами, тогда легче было бы…
Бельский нашел своего механика. Сказал, что и не собирался упрекать, что и в мыслях у него такого не было. Не уверен, поверил ли механик ему тогда. Смотрел Бельский на Ивана Алексеевича, своего механика, и думал: «Милый, добрый ты мой труженик, знаю я, с каким волнением ты провожаешь каждый раз меня в бой, и вижу, как ты радуешься, когда я возвращаюсь целым и невредимым. Знаю, как порой тебе бывает тяжело. Знаю и то, как беззаветно любишь ты свой нелегкий труд. Да ты, если хочешь всю правду знать, самый дорогой и близкий, самый родной мне человек».
Но тогда на фронте подобными мыслями авиаторы не делились вслух, стеснялись…
С чувством большой благодарности Иван Ильич Бельский и сейчас называет имена механиков Ивана Шатохина, братьев-близнецов Прониных, Назара Елисеева, Федора Пташкина, инженера по вооружению Николая Рубана, инженера эскадрильи Василия Михайлова, специалистов по электро- и радиооборудованию Гургена Бдояна и Льва Литвина. До сих пор не забыл он и скромных, трудолюбивых девушек-мотористок. Героизм наших летчиков неотделим от самоотверженного труда тех, кто готовил их боевые «ястребки» к святым и правым боям.
Тактика — наука побеждать
…Весна сорок третьего. Аэродром близ станции Поповичевская. Группы истребителей одна за другой возвращаются с задания. Бельский только вышел из санчасти и сразу же подался на аэродром. С радостью, любопытством, завистью смотрел он на летчиков, собравшихся возле КП. Они, волнуясь, перебивая друг друга, очень громко разбирали детали боя. После полетов у летчиков притуплялся слух, поэтому они, что нередко случалось, беседовали на очень высоких тонах; со стороны казалось, что идет горячий спор и что участники его не в силах сдерживать свои чувства. Глядя на их улыбающиеся лица, нельзя было ошибиться: бой был удачным.
Вдруг с КП выбежал начальник штаба майор Рыжов:
— Тревога! В воздухе большая группа бомбардировщиков противника…
В небо устремились красные ракеты. Но самолеты 100-го и соседнего 16-го полков не были готовы к вылету. Техники, сняв капоты, осматривали материальную часть, заправляли машины горючим и смазочными материалами, оружейники набивали боекомплектом ленты пулеметов и барабаны пушек.
Бельский бросается к своему самолету. На нем никто не летал, и он поэтому в полной боевой готовности. Через минуту Иван уже был в воздухе. Набрав высоту над аэродромом и убедившись, что больше никто не взлетел, он настраивает приемник на волну боевой работы и вскоре слышит:
— Всем «Соколам», находящимся в воздухе! К населенному пункту К. (Краснодару) приближается большая группа «хейнкелей». Всем «Соколам» — на отражение налета!
Одинокая «кобра» Бельского несется за хлопьями редко разбросанных белесых облачков, В стороне от него на разных высотах то одиноко летящие, то небольшие группы «яков» и «лавочкиных». Они также спешат в указанный квадрат.
А вот немного ниже — большая группа «хейнкелей». Возле них несколько наших истребителей. Они яростно бросаются в атаки с разных направлений, но плотный строй тридцати шести бомбардировщиков им никак не удается нарушить.
Бельский видит, как из «хейнкелей» начинают сыпаться бомбы. Внизу, в районе железнодорожной станции, засверкали взрывы, клубы черного дыма поползли в небо, вспыхнуло несколько пожаров.
Используя преимущество в высоте, он переваливает через крыло свой истребитель и камнем несется вниз. Старается спокойней, не обращая внимания на встречные трассы огня, рассчитать упреждение до взятого на прицел «хейнкеля», который летит последним в правом пеленге. С большой дистанции открывает огонь и убеждается, что выбранное упреждение правильное — огненные трассы от пулеметов и пушки точно ложатся в правую плоскость бомбардировщика. В самое последнее мгновение отворачивает самолет немного в сторону и почти в отвесном пикировании проскакивает ниже группы вражеских машин. Выходит из пикирования и теперь уже снизу атакует этот же самый «хейнкель». Яркое пламя охватывает его правый мотор. Летчик «хейнкеля», видимо, желая сбить огонь, начинает сильное скольжение на крыло, отрываясь в сторону от группы. Пользуясь этим, Бельский внезапными атаками заставляет фашистского летчика опуститься еще ниже.
