— А нам предстоит еще много работы, дорога к Берлину длинная…

Бельский понял, что высказанное им в кругу молодых летчиков уже стало известно другим, понял и то, что хотел сказать его комэск, поэтому ответил:

— Не беспокойчесь, товарищ командир! Задание выполним и вернемся.

Время было обеденное, небо безоблачное, поэтому Бельский решил выходить к цели с вражеского тыла. Сразу же после взлета они ушли, набирая высоту, в сторону Азовского моря, а затем с запада приближались к Темрюку на высоте 6 тысяч метров. Земля просматривалась хорошо, отчетливо была видна узкоколейка.

Вскоре недалеко от станции Старо-Титаровской он заметил «кукушку» и начал снижаться по нисходящей спирали. Зенитки противника открыли огонь, когда летчики были еще на высоте 5 тысяч метров. Их это особенно не взволновало: попасть в маневрирующий истребитель трудно. Обычно зенитчики не вели огонь по одиночным истребителям при такой высоте полета.

Пройдя высоту 3 тысячи, полупереворотом через крыло Бельский ввел самолет в крутое пикирование. Островский повторил его маневр и следовал за ним сзади на небольшой дистанции в правом пеленге. Высота приблизительно тысяча метров. Бельский открыл огонь вначале по паровозу, а когда от него вырвались в разные стороны струи пара — перенес удар по вагонам. И вот — ослепительная вспышка взрыва!.. Видно, взорвались боеприпасы. Летчик продолжал удерживать самолет в пикировании, чтобы опуститься еще ниже и, прижавшись к земле, бреющим полетом возвращаться на свой аэродром.

Островский, не поняв маневра своего ведущего, начал кричать по радио:

— Бельский, сдохла «кукушка»! Выводи, выводи, Иван!

…На аэродроме их встречали так, будто они давно уже не виделись: жали им руки, обнимали.

Конечно, за время полета пришлось порядочно поволноваться, но теперь они были «на высоте»: задание выполнили и вернулись.

Второй месяц не прекращаются воздушные баталии в небе Кубани. Бои приняли массовый и затяжной характер. Ежедневно завязывается до полусотни воздушных сражений, в каждом из которых с обеих сторон участвуют по 50–80 самолетов. Противник упорствует, не хочет уступать своего господства в воздухе, цепляется за Тамань, стремится любой ценой удержать полуостров, превратить его в плацдарм, откуда планировалось снова наступать на Кавказ.

Но на Кубани параллельно с развитием наступления всех родов войск решалась и вторая, не менее важная задача — завоевание стратегического господства нашей авиации в воздухе. Главной ударной силой в достижении этой цели была истребительная авиация.

Ожесточенные бои в небе начинались с восходом солнца и заканчивались перед самым закатом. Даже наземные войска временно приостанавливали активные действия. Фронт стабилизировался, ждал решения в воздухе одного и того же вопроса: кто — кого?

Наше командование ввело в действие авиацию двух воздушных армий — 4-й и 5-й, усилив ее отдельными авиационными корпусами и дивизиями — всего около девятисот пятидесяти самолетов.

Но и противник поспешно перебросил с других участков фронта свои отборные соединения: 3-ю истребительную эскадру «Удет», 51-ю эскадру «Мельдерес», 54-ю «Зеленое сердце» и отдельные, специально созданные группы асов для борьбы с нашими истребителями.

В небе над Кубанью становилось тесно. В самом ниву, прижимаясь к земле, плывут на штурмовку переднего края обороны немцев наши бронированные «илы», наперерез им бросаются немецкие истребители, но их прочно связывают боем наши «яки», прикрывающие штурмовиков. На средних высотах с разных сторон идут группы немецких «хейнкелей» и «юнкерсов». Их встречают наши истребители; одни связывают группу прикрытия — «мессершмитты», другие расправляются с бомбардировщиками. А на высоте 8–9 тысяч метров закипают яростные схватки между истребителями.

Со стороны вся эта картина воспринималась как единая воздушная баталия, эшелонированная по разным высотам. Сотни скрещивающихся смертельных огненных трасс. Казалось невероятным, как могут еще ориентироваться здесь летчики. А вот и те, кто пострадал в бою: одни из них на подбитых самолетах проделывают всевозможные маневры, чтобы выйти из боя, другие сразу же бросают свои горящие или потерявшие управление самолеты и повисают в небе под куполами белоснежных парашютов.

Воздушное сражение на Кубани явилось школой боевого опыта для наших летчиков. Первые же бои показали несоответствие возможностей новых скоростных самолетов-истребителей тактическим приемам воздушного боя, основывавшимся на горизонтальном маневре самолетов старого типа. Поэтому бомбардировщикам противника нередко удавалось прорваться к объектам ударов, а наши истребители несли неоправданные потери. Стало ясно: надо отказываться от тактики оборонительного боя первых дней войны. Для сегодняшнего дня оборона — большое зло. Необходимо строить боевые порядки так, чтобы они в полной мере позволяли вести бои наступательного характера, дать авиаторам почувствовать свободу маневра, силу пар, взаимодействующих между собой, но не связанных порядком плотного строя, вселить в летчиков уверенность, раскрыть простор для их творческой инициативы. Нужен был перелом.

И он назрел. Вначале в виде отдельных тактических успехов — успешно проведенных воздушных боев, а затем все более четко проявлялся, вплоть до господствующего положения нашей авиации. Наши летчики более уверенно и полностью становились настоящими хозяевами неба.

Росла и разносилась по всей стране слава советских асов: Покрышкина, Крюкова, Семенишина, Речкалова, Фадеева, Трофимова, Голубева, Труда, Дрыгина, Комелькова, Вильямсона, Закалюка. С этими летчиками (они служили в других полках дивизии) мы встречались на одном аэродроме, часто группы нашего и соседних полков сменяли друг друга на линии фронта. Нередко летчики разных полков участвовали в одном и том же вылете, вели совместно воздушные бои.

В 100-м гвардейском полку (такой номер был присвоен 45-му полку при переименовании его в гвардейский) зрелыми мастерами воздушных схваток стали многие летчики. У каждого из них вырабатывался собственный стиль своеобразный характер поведения в бою. У братьев Глинка он проявлялся в исключительном владении искусством ведения боя на вертикальных маневрах, при этом у каждого был свой, присущий только ему почерк. Дмитрий умел исключительно эффективно использовать тактическую обстановку в любой схватке с врагом, хорошо организовывал взаимодействие внутри группы, которую возглавлял. Борис же был виртуозным мастером пилотажа. Его атаки были неотразимы, а прицельный огонь поражал самые уязвимые места самолетов противника.

Василий Шаренко любил заманивать противника в ловушку, брать его, как говорил, «на живца». Небольшая группа, обычно в две-три пары, завязывала бой, умышленно ставя себя в невыгодное в тактическом отношении положение. Фашисты, видя свое превосходство, бросались в атаку. А в это время находившаяся в стороне от завязавшейся схватки специально подготовленная группа обрушивалась на фашистов с высоты и быстро решала успех боя в нашу пользу.

Когда перед вылетом разрабатывались и обсуждались тактические приемы, задуманные Василием Шаренко, многие летчики предостерегали его:

— Смотри, Василий Денисович, как бы ты сам не оказался в роли «живца»!

Но Шаренко с присущим ему оптимизмом отвечал:

— Да ничего, нехай побольше входят в азарт, предвкушая легкую добычу, а мы выдержим, от прямых атак увернемся, но зато фашисту уже некуда будет уворачиваться, когда сверху атакуете вы…

И действительно, благодаря риску, на который так сознательно шел Шаренко, успех боя решался в пользу наших летчиков, сам Щаренко редко при этом сбивал фашистов, зато другие летчики увеличивали свой счет сбитых самолетов противника.

Его любили за смелость, за умение пойти на риск в интересах общего успеха, за его всегда спокойный характер и неисчерпаемый оптимизм.