— Ради удовольствия или в интересах дела? — не поленился уточнить Орехов.

— Какое уж тут удовольствие?!

— Тогда Макарон, — определил Орехов.

— Это за что? Во дают! — взбеленился аксакал.

— Бери блок «Салема», пузырь психотропного «Амарето» и — вперед.

— Кстати, о психотропности, — вспомнил очередную историю Макарон. Поехали мы принимать роды к хлопкоробам. Накрыли нам стол и притащили дряни покурить. Была не была, подумал я, дай попробую. Ошутил я себя уже со стороны, будто сижу по-турецки. Смотрю — бутылки шатаются, а руки заняты, в каждой — по сайгачьему окороку. И потянулся я удержать бутылку ртом. Очнулся — во рту большой палец левой ноги и дикая боль в пояснице. Ни фига себе, думаю, потянулся! Изогнуло так, что не распрямиться. Никогда в жизни так не прогибался. А музыка в голове продолжает играть, хотя пленка давно кончилась. Декхане вповалку лежат — обкурились. И только новорожденный орет. Поднял я водителя, поехали. Едем на бешенной скорости, а пейзаж за окном как висел, так и висит. Дорога не та, — говорю я водителю. А ему насрать, прет и все. И вдруг — мы уже не едем, а летим. А через секунду страшный удар, всплеск — и мы уже не летим, а плывем. Причем под водой. Ничего не понял. Дошло, когда захлебываться стал. Тонем! — кричу я этому придурку. А он — не бойся, — говорит, — мы в ластах! То есть, совсем никакой. Я говорю, видел я эти ласты — на них монтеры по столбам лазают! Еле выплыли. Оказалось, он с передозировки погнал по старой дороге, ведущей к мосту через Аму-Дарью, который уже год был разобран. И мы с разгону прямо в мутные воды этой матери всех водоемов…

— Ну вот и отлично, — сказал Артамонов. — Таким ты Шарлотте Марковне и запомнишься.

— Каким?

— Обкуренным и в белом халате.

— Но почему я?

— Грамотно себя ведешь в предлагаемых обстоятельствах.

— И все-таки?

— Сказать начистоту?

— Да.

— Абсолютный возраст Шарлртты Марковны уже не определить без изотопов, — пояснил Орехов. — Твой профиль.

— С чего вы взяли!? Если ее помыть да приодеть как следует, ей сносу не будет! — попытался отвертеться от партийного задания Макарон.

— В принципе, да, не спорю — для своих неполных ста она отлично выглядит! — согласился с ним Орехов. — Но пойми и ты нас — задача тут не из простых — не каждый потянет. Шарлотта Марковна принципиально отреклась от мужчин.

— Не распыляйтесь на риторику! — отменил реплики с места Артамонов. — У нас просто нет выхода. — Надо пойти к Шарлотте Марковне и сбить цену на «унитаз».

— Так бы сразу и сказали! — взял под козырек Макарон.

Два дня Макарон устраивал вечера-портреты, накачивая себя перед зеркалом. Манеры, которые он пытался себе привить, могли деморализовать даже ночных бабочек из вокзального буфета. Репетируя, он совершал такие сложные рейды в тылы воображаемой жертвы, что друзья засомневались, вернется ли он назад.

— Я поднимаю эту речь… — перевоплощался Макарон, протягивая зеркалу блок сигарет, а потом наливал фужер ликера и чокался с гладью. Гладь отражала, как он примеривался к дивану и затихал, словно континентальный шельф, полный полезных и любвеобильных ископаемых. Перед тем как улечься на лежку, Макарон, словно заяц, выделывал петлю за петлей, не переставая репетировать.

— А потом мы просто поужинаем! Никаких условностей, никаких специальных терминов! — откатывал он произвольную программу, как мазурку, и восклицал, объевшись яблочным пирогом: — Шарлотта, я полон тобою!

Под занавес моноспектакля он запевал сочиненный собственноручно куплет:

— Ну все, родимый, пора! — поторопили его друзья. — Бомжи на теплую одежду перешли. А нам, кровь из носа, к зиме переехать надо.

— Зачем торопиться? — входил во вкус Макарон. — Step by step кругом.

— С ней надо договориться насчет лизинга, — напомнил о цели похода Артамонов. — Усек, селадон?

— А вот это увольте! Лизать я никого не собираюсь, — возмутился Макарон.

— Тогда навяжи аренду с правом выкупа.

— Совсем другое дело.

— И помни, перед употреблением ее надо взболтнуть, — использовал право последнего слова Орехов.

Макарон расцеловался с друзьями и отправился на дело. Воротился он, как лосось в известном положении. «Унитаз» был взят приступом. Макарон не пожелал делиться деталями операции. Как больная собака, он долго отлеживался в специально оборудованном номере (сало, батон) и вышел к людям только в день Святого Валентина.

— Это не Шарлотта Марковна, а восторженный конь! — сказал он. — Но теперь, как человек честный, я должен на ней жениться.

— Может, сначала к Мошнаку?! — попытался переключить его Артамонов. — За деньгами!

— Я серьезно, — сказал Макарон. — Это не женщина, а лава! Век таких не видывал и вряд ли больше встречу! Нет, не зря японцы поднимаются на Фудзияму только раз в жизни!

— И все же давайте сначала к Мошнаку, а потом свадьбы и все остальное, — призвал работать без простоев Артамонов.

— Так он прямо и дал, этот Мошнак, — вставил Варшавский. — Это тебе не заблудившаяся фрау. Держи гаман шире!

— Но сходить-то все равно надо.

— Я не в матерьяле, — устало повел головой Макарон. — Предлагаю упасть в «Чикен», завести пластиночку Хампердинка, заказать кильки-классик два раза, кофе-гляссе, бутылочку «Хванчкары»…

— Действительно, нельзя же так резко, раз — и на Мадрас! поприветствовал правильный расклад Орехов.

— А если все-таки «СКиТ» не даст? — впустую беспокоился Варшавский. — Ну, просто на этот момент в банке не окажется свободных кредитных ресурсов. Да мало ли что?!

— Понимаешь, пятачок, главное — хотеть. И деньги найдутся, проводил ликбез Артамонов. — Город настолько невелик, что кажется, будто все здесь — или одноклассники, или однонарники — своеобразный товарищеский инцест. А мы не учились ни с кем и не сидели. И все эти наработанные связи нам сможет заменить только одно — желание подмять информационное пространство. Так что финансовое желание Мошнака мы сформируем как положено.

— Ну хорошо, допустим, Мошнак даст. А возвращать из чего?

— Главное — взять, а как возвращать — придумаем. Не боись. Если ты должен банку сто рублей — это твои проблемы, а если сто миллионов — это проблемы банка, — уверил его Артамонов.

— И все же, если не даст?

— Тогда пойдем на Сбербанк.

— На Сбербанк с одной рогатиной не попрешь. Там попросят такие документы предоставить, каких у нас отродясь не было.

— Грамотно рассуждаешь, паренек. Но ты вслушайся — кредит под устройство Улицы породненных городов — звучит, как симфония! Никакой банкир не устоит.

— Я просто почему спрашиваю, — заговорил с несколько иной интонацией Варшавский, и глаза у него словно повело поволокой. — Один мой знакомый близок к открытию.

— Да ты что!

— Изобрел прибор для сортировки алмазов.

— И все?! Артур, может, тебе не зацикливаться на Якутске? Как-то абстрагироваться от фарцаты! Очень уж все это узколобо. Если бы ты заговорил о телестудии, я бы еще как-то понял. Ты ведь сюда с тем и ехал, чтобы заиметь собственный ТЖК, чтобы работать с передовыми технологиями…

— Передовыми технологиями… Я хочу крутануть деньги, а потом уже взять нормальный телекомплекс. Никуда он от меня не денется.

— Сколько надо для завершения работ по прибору? — спросил Артамонов.

— Тысяч двести зеленых.

— Ничего себе приборчик! Как печатная машина.

— А ты что думал? — с видом знатока произнес Варшавский. — Алмазы дело не дешевое.

— Ну хорошо, давай эту сумму на всякий случай прибавим к телу кредита, — пошел на половинчатое решение Артамонов. — Будем просто иметь в виду, но мое мнение остается прежним — лучше купить телевизионное оборудование. Скоро выборы.

— Прибор готова закупать ЮАР, — разукрашивал будущее Артур.