Майор с недоумением посмотрел на подарок и сначала даже сделал шаг назад. Он явно был в затруднении. Потом вдруг расхохотался. Как настоящий варвар. За ним расхохотались все его товарищи. Полковник Николсон пожал плечами и смерил японцев высокомерным взглядом. Но все-таки отдал приказ солдатам сложить оружие в грузовик.

Англичан отправили в лагерь для военнопленных в Сингапур. Там полковник Николсон вменил себе в долг противопоставить англо-саксонскую упорядоченность бестолковой и суетливой возне победителей. Клиптон, находясь по-прежнему рядом со своим командиром, не знал, плакать ему или смеяться.

Полковник подкреплял своим авторитетом распоряжения японцев и добавлял к ним свои, в результате чего солдаты его полка соблюдали дисциплину, но очень плохо питались. Существенным дополнением к тощему лагерному рациону служил «loting», или, другими словами, раздобывание любых продуктов питания, в том числе и консервов, в разбитых бомбами кварталах Сингапура, им промышляли военнопленные других полков, зачастую с согласия охранников. Полковник Николсон не мог допустить подобного безобразия. По его приказу офицеры проводили беседы с солдатами, клеймя позором мародерство. Долгом британского солдата была безупречность, он должен был стать образцом поведения для своих временных победителей. Полковник строго следил за выполнением своих приказов и время от времени проводил у солдат обыски, куда более дотошные, чем обыски лагерных охранников. Но полковник нагружал свой полк не только беседами о чести британского солдата на чужой территории. В это время японцы не отягощали своих военнопленных работой, так как не собирались отстраивать Сингапур. Зато полковник Николсон, убежденный, что праздность растлевает солдата, и, наблюдая, как у его подчиненных падает боевой и моральный дух, позаботился о том, чтобы у них оставалось как можно меньше свободного времени. Он обязал офицеров читать и объяснять солдатам статьи воинского устава, устраивал потом по ним экзамены и поощрял за успехи вынесением письменной благодарности за своей подписью. Само собой разумеется, что дисциплина всегда оставалась на первом месте. Полковник настоял на том, чтобы в лагере низшие чины по-прежнему отдавали честь высшим, в то время как японцы требовали, чтобы им отдавали честь все военнопленные без различия званий. За нарушение от японцев можно было заслужить удар ногой или прикладом, а от полковника многочасовое стояние навытяжку. Клиптона порой восхищало, что солдаты подчинялись спартанским требованиям человека, который, по сути, перестал быть их командиром, которого точно так же, как их самих, могли ударить и унизить. Его очень интересовало, по какой причине все эти люди ему подчиняются? Из уважения к его личности? Или из-за послаблений в режиме, которых полковник так или иначе добивался, потому что даже на японцев действовало его въедливое упорство. Полковник вооружился «Manual of Military Law»[2], где имелся текст «Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны», заключенной в Гааге, и сразу же совал ее под нос японцам, как только находил, что они нарушают международное право. Храбрость полковника и презрительное отношение к побоям, безусловно, поднимали его авторитет. Стоило японцам превысить свои права победителей, прописанные в конвенции, как полковник вмешивался. Он не просто протестовал, он отказывался выполнять приказы, которые считал незаконными. Один свирепый охранник избил его за это. С нескончаемым упорством полковник добивался и добился для этого охранника наказания. Укреплялся авторитет полковника и укреплялся его режим, гораздо более тиранический, чем все фантазии японцев.

«Главное, – повторял полковник Клиптону, когда тот пытался убедить его, что в лагере военнопленных можно было бы смягчить планку суровых требований, – чтобы наши парни чувствовали, что командуем ими мы, а не обезьяны. До тех пор, пока у них в головах сохранится эта идея, они будут солдатами, а не рабами».

Объективный Клиптон не мог не признать за полковником определенной доли правоты. Драконовские меры его командира были продиктованы лучшими чувствами.

В джунглях негостеприимного Таиланда месяцы, проведенные в сингапурском лагере, вспоминались пленными как самое счастливое время, и они, сравнивая свои теперешние условия с прошлыми, говорили о нем со вздохами сожаления. Их везли сюда нескончаемо долго, сначала по железной дороге через всю Малайзию, а потом они шли пешком. Ослабленные жизнью впроголодь и влажной изнуряющей жарой, пленники по дороге выбрасывали все самое тяжелое, что было в их жалком скарбе, без надежды когда-нибудь вернуть себе это назад. Слухи, какими успело обрасти строительство железной дороги, на которое их гнали, не могли внушить оптимизма.

Полковника Николсона с его полком отправили в Таиланд несколько позже других пленных и, когда они туда прибыли, строительные работы уже начались. Тяжелый пеший переход вконец изнурил полуголодных англичан, не пообещала ничего хорошего и встреча с новыми японскими властями. В Сингапуре их начальниками были вояки, которым в этот миг вскружила голову победа, у них случались приступы жестокости, но в целом они обращались с пленными не хуже победителей европейцев. Совершенно иным был настрой офицеров, которые отвечали за строительство железной дороги. Они вели себя как жестокие надсмотрщики, готовые в любую минуту проявить себя садистами-мучителями.

Полковник Николсон с остатками своего полка, которым он с гордостью все еще пока командовал, был отправлен сначала в огромный лагерь-пересылку, где постоянно содержалась лишь очень небольшая группа пленных. Англичане пробыли там недолго, но успели понять, какие требования будут к ним предъявляться и в каких условиях им придется мыкаться до конца строительства. Несчастных ждала участь вьючных животных. Норму, которая была бы вполне посильна для крепкого сытого взрослого мужчины, не могли выполнять жалкие скелеты, в которые превратились пленные англичане за два месяца лагерной жизни, и поэтому их держали на стройке от зари до зари, а порой и до глубокой ночи. Они чувствовали себя униженными и раздавленными бранью и побоями, которые обрушивались на них за малейший промах, они жили в страхе перед еще более суровыми наказаниями. Клиптона очень тревожило состояние здоровья его соотечественников. Малярия, дизентерия, бери-бери, язвы на ногах и руках стали их постоянными спутниками. Лагерный врач поделился с Клиптоном опасением, что им грозят еще более страшные эпидемии, но никаких возможностей предупредить и бороться с ними у него не было. В аптечке не нашлось даже самых элементарных медикаментов.

Полковник Николсон насупил брови и оставил сообщение лагерного врача без комментариев. Не он «отвечал» за этот лагерь, он чувствовал себя здесь на правах «гостя». Подполковнику англичанину, которого японцы назначили в этом лагере «отвечать», он высказал одну-единственную претензию: его оскорбило зрелище офицеров, вплоть до чина майора, работавших на тех же работах, что и рядовые, они, как чернорабочие, копали землю и возили ее на тачках. Подполковник смущенно опустил глаза. Он постарался объяснить, что со своей стороны сделал все возможное, чтобы избежать подобного унижения, но был вынужден подчиниться грубейшему насилию и отступил, опасаясь сурового наказания, которое обрушилось бы на всех. Полковник Николсон недоверчиво покачал головой и вновь замкнулся в высокомерном молчании.

Англичане пробыли в лагере-пересылке два дня. Столько времени понадобилось японцам, чтобы выдать им скудный дорожный паек и «рабочую одежду» – треугольники из грубой ткани, которые нужно было привязывать к бедрам веревочкой. Но главной была речь генерала Ямасито. Он поднялся на быстренько сооруженное возвышение в полной парадной форме, с саблей на боку и в серых замшевых перчатках, а потом на плохом английском языке сообщил, что волей Его Императорского величества пленные отданы в его полное распоряжение и довел до их сведения свои требования.