Он начал свои безнадежные поиски с холма Уньан.

Наклонив вперед могучий торс и обливаясь потом, Насиб с перекинутым через плечо пиджаком обошел весь город из конца в конец. Веселое оживление царило на улицах; фазендейро, экспортеры, торговцы обменивались громкими приветствиями.

В этот базарный день лавки были битком набиты, врачебные кабинеты и аптеки переполнены. Спускаясь и поднимаясь по склонам холмов, пересекая улицы и площади, Насиб чертыхался. Когда вчера ночью он пришел домой, усталый после трудового дня и свидания с Ризолетой, он составил себе план на завтра — прежде всего поспать до десяти часов, пока Разиня Шико и Бико Фино, закончив уборку бара, не начнут обслуживать первых посетителей; затем вздремнуть во время сиесты после завтрака; сыграть партию в триктрак или в шашки с Ньо Гало или капитаном, потолковать с Жоаном Фулженсио, узнать, что творится в округе и в мире; сходить после закрытия бара в кабаре и, пожалуй, снова закончить вечер с Ризолетой. И вот вместо этого он вынужден бегать по улицам Ильеуса и лазать по крутым склонам…

На Уньане он отказался от услуг двух мулаток, которых раньше нанял в помощь Филомене для приготовления званого обеда. Одна из них, смеясь беззубым ртом, заявила, что умеет готовить лишь простые кушанья. Другая не умела и этого… Что же касается акараже, абара, сладостей, мокеки и запеканки из креветок, то их могла бы приготовить Мария де Сан-Жорже… Насиб, продолжая расспрашивать всех, кто попадался на пути, спустился с другой стороны холма.

Достать в Ильеусе кухарку, которая могла бы готовить для бара, оказалось делом трудным, почти невозможным.

Насиб спрашивал в порту, потом зашел к дяде: может, там случайно знают какую-нибудь кухарку? В ответ он услышал жалобы тетки: была тут одна более или менее подходящая, хотя и готовила не ахти как, но и та ушла ни с того ни с сего. И вот теперь ей пока не подыщут другую кухарку, приходится готовить самой. Не хочет ли Насиб позавтракать с ними?

В одном месте ему рассказали о знаменитой кухарке, жившей на холме Конкиста. «Повариха хоть куда!» — сказал испанец Фелипе, мастер по починке не только ботинок и сапог, но также седел и уздечек. Говорун, каких мало, злой на язык, но с незлобивым сердцем, этот Фелипе представлял в Ильеусе крайне левое крыло, объявляя себя при каждом удобном случае анархистом и угрожая очистить мир от капиталистов и клерикалов. Но это не мешало ему быть другом и нахлебником многих фазендейро, в том числе и отца Базилио. Прибивая подметку, он распевал анархистские песни, и стоило послушать ругательства, которыми он осыпал священников, когда играл с Ньо Гало в шашки. Фелипе заинтересовался кулинарной драмой Насиба.

— Есть тут одна, Мариазинья! Чудо, а не повариха!

Насиб направился на Конкисту; склон был еще скользким после дождей, негритяночки, собравшиеся в кружок, расхохотались, когда он упал, испачкав сзади брюки. После долгих расспросов он наконец нашел на вершине холма дом кухарки — лачугу из досок и жести. На этот раз у него почему-то возникла слабая надежда. Сеньор Эдуардо, державший молочных коров, дал положительную характеристику Мариазинье. Она в свое время работала у него, угодить умеет. Ее единственный недостаток — пьянство, кухарка была большая любительница кашасы и, когда напивалась, начинала буянить: оскорбляла жену Эдуардо, дону Мариану, поэтому ему пришлось уволить Мариазинью.

— Но вы ведь холостяк…

Пьяница она или нет, но, если она хорошая кухарка, он ее наймет. По крайней мере пока не найдет другую. Наконец он увидел убогий домишко и сидящую у двери босую Мариазинью — она расчесывала свои длинные волосы и уничтожала насекомых. Это была потрепанная женщина лет тридцати — тридцати пяти, распухшая от пьянства, но со следами красоты на смуглом лице. Она выслушала его, не выпуская гребень из рук. Затем рассмеялась, будто Насиб сказал ей что-то забавное:

— Нет, сеньор. Теперь я готовлю только для мужа и для себя. Он и слышать не хочет, чтобы я была у кого-то кухаркой.

Из дома послышался мужской голос:

— Кто там, Мариазинья?

— Какой-то сеньор ищет кухарку. Предложил мне пойти к нему… Говорит, будет хорошо платить…

— Пошли его к черту. Никакая ты не кухарка.

— Вот видите, сеньор? Он и слышать не хочет, чтобы я пошла в услужение. Ревнивый… Из-за каждого пустяка поднимает страшный шум… Мой муж сержант полиции, — заключила она с довольным и гордым видом.

— Долго ты будешь разговаривать с чужим человеком, жена? Гони его, пока я не рассердился…

— Лучше вам убраться восвояси…

Она снова принялась расчесывать волосы, отыскивая насекомых, и протянула ноги, подставляя их лучам солнца. Насиб пожал плечами.

— Может, знаешь еще кого-нибудь?

Она не ответила, лишь покачала головой. Насиб спустился по склону Витория, прошел через кладбище.

Внизу блестел озаренный солнцем город. Прибывший рано утром пароход «Ита» стоял на разгрузке. Паршивый городишко: столько говорится о прогрессе — и нельзя даже достать кухарку.

— Это потому, что растет спрос, — объяснил ему Жоан Фулженсио, когда араб зашел отдохнуть в «Папелариа Модело», — рабочую силу становится все труднее найти, и она дорожает. Послушайте, а может быть, вам спросить на базаре?

Воскресный базар представлял собою праздничное зрелище, шумное и живописное. Обширный пустырь напротив дебаркадера протянулся вплоть до полотна железной дороги. Куски сушеного, вяленого и копченого мяса, свиньи, овцы, олени, различная дичь. Мешки с белой маниоковой мукой. Золотистые бананы, желтые тыквы, зеленые жило^[36], киабо^[37], апельсины.

В палатках подавали на жестяных тарелках сарапател^[38], фейжоаду^[39], мокеки из рыбы. Крестьяне закусывали, запивая еду кашасой. Насиб справился и здесь.

Толстая негритянка, в тюрбане, с ожерельями на шее и браслетами на руках, сморщила нос.

— Работать на хозяина? Сохрани господь…

В клетках сидели невероятно яркие говорящие попугаи.

— Хозяйка, сколько хотите за этого блондина? — Восемь мильрейсов, и то только для вас…

— Такая цена не по мне.

— Но ведь он действительно говорящий. Знает все слова.

Попугай как бы в подтверждение пронзительно закричал.

Насиб прошел между грудами молодого сыра, солнце озаряло желтизну спелых жак^[40]. Попугай кричал: «Дур-рак, дур-рак!» Никто не мог ничего посоветовать Насибу.

Слепец, перед которым на земле стояла плошка, рассказывал под гитару истории времен борьбы за землю:

Слепцы обычно были хорошо осведомлены. Но сейчас они не могли помочь Насибу. Один из них, прибывший из сертана, ругал на чем свет стоит ильеусскую кухню. Не умеют тут готовить, вот в Пернамбуко еда так еда, не то что здешняя гадость; здесь никто не знает, что такое вкусно поесть.

Бродячие торговцы-арабы раскрыли свои чемоданы с грошовым товаром отрезами дешевого ситца, яркими поддельными ожерельями, кольцами с брильянтами из стекла и изготовленными в Сан-Пауло духами с иностранными названиями. Мулатки и негритянки — служанки из богатых домов — толпились перед чемоданами арабов.