Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Кто такой гордец? Это человек, желающий поставить себя выше Бога, уж не говоря о ближ­нем. Справиться с гордостью самостоятельно совершенно невозможно хотя бы потому, что гордец никогда не видит своей страсти. Впрочем, так как любой грех есть прежде всего проявле­ние гордости (гордость называют матерью всех грехов и страстей), то и проводить какие-то тесты и проверки на гордыню не обязательно, можно просто смириться с фактом ее наличия.

Конечно, как и любая страсть, гордость мо­жет проявляться в разных степенях и очень по-разному. Высшую степень гордыни показал са­тана, попытавшись поставить себя выше Госпо­да. Самым откровенным гимном гордыне можно считать философию Фридриха Ницше.

«Абсолютно гордое существо живет и дей­ствует, руководясь сознательно или безотчетно следующими положениями:

мое

решение уста­навливает или даже творит ценности; поэтому

моя

воля должна господствовать над всем, что совершается; все, что происходит, должно следо­вать

моему

плану и указанию; никто не смеет меня порицать и даже хвалить, т. е. оценивать; даже неличные ценности — нравственное добро, красота, истина — не смеют покорять меня себе,

я не обязан

подчиняться им, да и обусловлены они

моею

волею, а не существуют сами по себе.

Такое абсолютно гордое существо приписы­вает себе божественные свойства и хочет само стать на место Бога. Отсюда возникает соперни­чество гордеца с Богом, активное богоборче­ство, неуспех этой борьбы и потому жгучая не­нависть к Богу. Существо, подлинно ненавидя­щее Самого Живого Бога, есть сатана. Совокуп­ность таких существ образует особое царство бытия, противоположное Царству Божию и на­зываемое адом»[76].

Гордыня фактически единственная страсть, которая может полностью вытеснить остальные. Мы уже говорили о том, что нередко одна из страстей занимает в сердце человека главен­ствующее положение. Но в таком случае осталь­ные страсти все равно присутствуют, только от­ступают на задний план. Скряга, возможно, и не потратит денег на удовлетворение блудной похоти, но это вовсе не значит, что его не одоле­вает блудное разжжение. Гордыня же тем и опас­на более всего, что человек, подчинившись этой страсти, почти с легкостью может победить (на время) все остальные страсти. Любопытно от­метить, что гордыня питается мнимыми челове­ческими достоинствами. Чем более «хорош» че­ловек в общепринятом, светском понимании, тем сильнее развивается его гордыня. Как пра­вило, люди, одержимые гордыней, ведут себя весьма достойно, особенно поначалу, в тот мо­мент, когда гордыня только набирает силу. Они могут быть щедры, честны, обязательны и пунк­туальны, у них может быть много друзей, они будут спокойно отказывать себе в пище или сне, воздерживаться от блуда, справляться со своим гневом и не впадать в уныние даже при самых больших неприятностях; они могут быть незави­стливы, незлопамятны, немстительны и пр. И вообще окажутся на поверку самыми душевны­ми и милыми людьми. Но... все это будет оста­ваться в силе только до тех пор, пока гордыня их будет нуждаться в пище, в

укреплении. Пройдут годы, и этих людей будет не узнать... Куда что девалось? Где необычайная сила воли? Где чест­ность и щедрость? Почему они так меняются в лице при упоминании о чужих радостях и успе­хах? Что за неконтролируемые вспышки гнева? Откуда такая любовь к деньгам и почету? И вот уже нет вокруг друзей, только коллеги по рабо­те. И вот уже окружающие люди все чаще не восхищаются, а жалеют. Но удивляет даже не унижающая жалость, которую получает гордец от окружающих, а то, что он будто бы не замеча­ет этой жалости, он все с таким же апломбом рассуждает на какие-то важные темы, он все так же считает себя гением, самым лучшим и, мало того, нисколько не сомневается в том, что ос­тальные о нем такого же мнения, а не показыва­ют этого... быть может, из зависти?

Когда глядишь на этих жалких, уничтожен­ных гордецов, когда вспоминаешь, какими они были какое-то время назад, думаешь невольно: «Жизнь сломала...» На самом деле крушение происходит вовсе не от жизненных неприятнос­тей, напротив — гниение начинается изнутри. К какому-то моменту человек настолько убежда­ется в своем превосходстве надо всеми, что, во-первых, начинает потихоньку во всем пота­кать себе, искренне полагая, что это никак не умалит его неисчислимых достоинств (от этого рождается плотолюбие), во-вторых, настолько замыкается на себе, что совершенно перестает быть восприимчив к окружающему миру. То есть он не видит никого и ничего, кроме себя, а соот­ветственно тут же теряет друзей, начинает спо­койно пренебрегать всяческими своими обяза­тельствами, спокойно нарушать данное слово. Его щедрость становится автоматической и ко­рыстной, то есть он уже не благодетельствует ближних, если не уверен, что получит что-ни­будь взамен; понятие «честность» абсолютно нивелируется: «Почему я должен отчитываться перед другими за свои поступки?» Он не готов ничем жертвовать ради окружающих, но в то же время отсутствие признания на каком-то этапе начинает тяготить его. Нередко он видит в отно­шении людей к нему неблагодарность, иногда объясняет для себя холодность бывших друзей тем, что они завидуют его успехам. Постепенно жажда внимания становится все сильнее: горды­ня, не находя себе никакой подпитки, начинает пожирать человека изнутри. И вот он уже выпля­сывает вовсю, чтобы взгляды окружающих сосре­доточились наконец на нем. Он выкрикивает в лицо приятелям оскорбительные слова, он исхо­дит в сарказме или, напротив, занимается само­уничижением и совсем примитивным шутов­ством. Его сжигают гнев и зависть. «Гордый не терпит превосходства над собой и, встречая его, или завидует, или соперничает. Соперничество и зависть друг другом держатся, и в ком есть одна из сих страстей, в том обе они».

Но дружбы нет и той меж нами.

Все предрассудки истребя,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами себя.

Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы

Для нас орудие одно.[77]

«В самом деле, властолюбие обыкновенно

включает в себя, кроме властвования над людь­ми, еще и любовь к собственности как лучшему объекту властвования, а также могущественно­му средству для осуществления власти. Гневли­вость гордеца есть следствие того, что он не терпит никакого столкновения чужой воли со своею. Ненависть ко многим лицам, идеям, про­явлениям жизни естественно возникает опять-таки потому, что чужая воля и чужая жизнь не следуют планам и вкусам гордеца. Любовь к роскоши, сластолюбие и горлобесие (или горта-нобесие. —

Прим.авт.)

легко могут возникнуть как следствие естественной потребности иметь в составе жизни и чувственную полноту теле­сного бытия, но невозможность удовлетворить ее в высоких формах, достигаемых на пути со­борного творчества. Наконец, уныние есть пе­чальный конец жизни нераскаянного гордеца, который начинает свой путь энергич­ной деятельностью, полный веры в себя, но, потерпев множество крушений, утрачивает вкус к жизни»[78].

Да, уныние, отчаяние действительно стано­вятся финалом гордыни. Оно начинается со ску­ки, с невозможности развлечь себя, а заканчива­ется смертельной тоской, которую ничего уже не может развеять, ощущением полной бессмыс­лицы, отсутствием стимула для того, чтобы жить дальше. Ибо рано или поздно человек смотрит на себя в зеркало и понимает, во что он превратил­ся. И еще понимает другое. Он, всю жизнь ви­девший смысл

только в себе самом, в самосовершенствовании, в услаждении себя, сидит теперь у разбитого корыта, и не за что оказывается зацепиться, ибо все его попытки служить только себе привели к результату, обратному ожидае­мому: ему плохо.

вернуться

76

Достоевский и его христианское миропонимание// Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. 432 с.

вернуться

77

Пушкин А.С. Евгений Онегин. Гл. 2. Стрф. 14.

вернуться

78

Достоевский и его христианское миропонима­ние// Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. 432 с. С. 144.

60
{"b":"499887","o":1}