Если мы всмотримся в приметы старости, мы поймем, что нам дается время на осмысление прожитой жизни, на то, чтобы отстраниться от суеты и славы и подумать о вечности, — о своей собственной душе, которая, в отличие от нашего тела, на вечность просто обречена.

Но сегодня любое напоминание о смерти — непростительная, нетерпимая и жестокая гру­бость. Вглядываясь в зеркальце подобно мачехе из известной сказки, мы трепетно ждем пригово­ра... Вот они, вестники старости и смерти — мор­щины, обвисшая кожа, дряблые мышцы, седые волосы, теряющие блеск глаза. Мы расцениваем это не как неминуемый итог, а как удар в спину — несправедливый, неожиданный, мучительный.

И вот, самым прибыльным бизнесом стано­вится медицина, а точнее, те ее области, которые подобно алхимии и магии силятся вырвать у природы рецепт вечной молодости. Пластичес­кая хирургия и фетальная терапия, косметоло­гия и лазерная коррекция — новые и новые методы служат человеку в утопической мечте — быть «вечно молодым». Смерть и старость не­минуемы и страшны, поэтому они осмеиваются и изгоняются. Психологи лечат от «комплекса ста­рости», потому что человеку не удается изба­виться от осознания того, что его, как и миллиар­ды других до и после, ждут старость и смерть.

Комплекс утраты молодости^[86], победив хри­стианское осмысление старения и умирания, как время духовной жизни, мудрости и покаяния, породил страшные преступления против жизни.

К ним можно отнести фетальную терапию. Латинское слово

fetus

означает плод. Суть этого метода в том, что органы и ткани, извлеченные из эмбрионов человека на разных стадиях раз­вития, могут, по утверждениям некоторых уче­ных, использоваться при лечении многих болез­ней у других людей. В том числе и таких болез­ней, которые до сих пор считались неизлечимы­ми. Речь идет, например, о таких заболеваниях, как детский церебральный паралич, болезнь Паркинсона, болезни Пика и Альцгеймера, рас­сеянный склероз, болезнь Дауна, различные виды иммунодефицита. Дело в том, что клетки развивающегося плода обладают огромным за­пасом жизненной силы, они проявляют высокую биологическую активность. Говорят, что фетальные инъекции помогают при циррозе печени, алкогольной энцефалопатии, при постинсульт­ных расстройствах, при лечении различных опу­холей. Правда, те ученые, которые свободны от профессиональной и материальной заинтере­сованности в развитии фетальной терапии, счи­тают эти обещания всего лишь рекламным приемом. До сих пор нет надежных подтверж­дений терапевтического эффекта, не говоря уже об абсолютном выздоровлении в результате этих процедур. Но уже сегодня распространяет­ся применение фетальных

материалов для лече­ния импотенции, особенно связанной с пожи­лым возрастом, для общего омоложения орга­низма и — в виде кремов и масок — для косме­тических целей, для «обновления» увядшей кожи, устранения морщин... Такое косметичес­кое применение представляется особенно без­нравственным — оттягивать старение за счет поглощения молодых, несостоявшихся челове­ческих жизней...

«Безусловно недопустимым Церковь счи­тает употребление методов так называемой фетальной терапии,

в основе которой лежат изъя­тие и использование тканей и органов челове­ческих зародышей, абортированных на разных стадиях развития, для попыток лечения различ­ных заболеваний и «омоложения».организма. Осуждая аборт как смертный грех, Церковь не может найти ему оправдания и в том случае, если от уничтожения зачатой человеческой жизни не­кто, возможно, будет получать пользу для здоро­вья. Неизбежно способствуя еще более широко­му распространению и коммерциализации абор­тов, такая практика (даже если ее эффектив­ность, в настоящее время гипотетическая, была бы научно доказана) являет пример вопиющей безнравственности и носит преступный харак­тер», — говорится в «Основах социальной кон­цепции РПЦ», п. 12.7.

«Мне все это напоминает жуткую фреску Гойи «Сатурн»: старое чудовище, которое дер­жит в руках маленькую человеческую фигурку с откушенной головой. Как страшно, если челове­чество пойдет по этому пути пожирания своих детей ради продления молодости состоятельных стариков и старушек!» — сказал прот. Николай Балашов в комментариях к «Основам...».

Старость, готовая на все ради собственной жизни, отвратительна. Молодящиеся старики и старухи были сотни раз высмеяны в литературе. Но сегодня принято смеяться над теми, кто не натягивает кожу, не вставляет титановые челюс­ти, не пересаживает волосы и не транспланти­рует себе силиконовую грудь. Вглядываясь в обезображенные «молодостью» лица эстрадных звезд и политиков, невольно задумываешься о том, что эта «молодость» нравственно позорит и унижает их самих, лишая естественного челове­ческого достоинства. Говорят, что до сорока пяти у человека такое лицо, которое дала ему приро­да, а после — какое он заслужил. Почему же мы стесняемся своих лиц?

Раздумывая об этом, вспоминаешь лица свя­тых. Вот, например, лицо мч. царицы Александ­ры. От частых родов и болезней наследника ее красота померкла, лицо покрылось морщинами, волосы поседели. Но сколько же недостижимой красоты и внутреннего благородства в ее добром и мудром лице! Разве такое лицо можно купить? Нет — как нельзя купить жертвенную, чистую, милосердную душу. А лица недавно преставив­шихся старцев — прот. Николая Залитского или архим. Иоанна Крестьянкина? Один взгляд на них, одно их присутствие исцеляло, оживляло и спасало сотни людей. Как можно отказаться от

такой

старости? А ведь все они терпели немо­щи, болезни, нужду и лишения! А лицо собствен­ной матери, бабушки? Разве вечную молодость ищем мы в дорогих чертах? Их молодость пере­лилась в нас, а их любовь и мудрость научили нас жить и надеяться.

«Делая себе лицо», мы хотим казаться, а не быть. Мы отвергаем свое бытие, свою секунду, свой «миг между прошлым и будущим», который и есть жизнь, во имя иллюзии. Отрекаясь от старости, мы отрекаемся от плодов, предпочитая цветы. Мы превращаемся в ту неплодную смо­ковницу, которая одна вызвала проклятие Госпо­да. Убегая от мыслей о смерти, мы убегаем от мыслей о вечности. Лишая себя покаяния, мы осуждаем себя на вечные муки. Недаром памя­тование о смерти считается одной из христиан­ских добродетелей.

У старости есть и другая сторона. Мы гово­рили о

нашем

старении и смерти, а теперь пого­ворим о старении и смерти других. Ведь отноше­ние к старости — это в первую очередь, отноше­ние к старикам. Есть страницы позора в челове­ческой судьбе, и к одной из таких относится существование домов престарелых, где обитают старики при живых детях и родственниках (мы не говорим о действительно одиноких людях). От­дать своих родителей в такой дом — это навлечь на себя проклятие Божие, ибо одна из заповедей гласит: «Чти отца и мать своих». Что ждет таких людей? На что они надеются? Или они полагают, что их дети. Поступят с ними по-другому? Такие грехи страшным бременем ложатся на детей и внуков, требуя деятельного раскаяния.

А наше отношение к старикам в очереди, в транспорте, на улицах, к старикам-соседям?

В заключение напомню, что старость — это начало перехода из этой жизни в будущую. И если мы будем воспринимать нашу телесную немощь и душевные невзгоды как процесс «сбра­сывания балласта» перед этим переходом, то она превратится для нас из времени ужаса во время свободы.

Уже довольно давно ведутся споры о том, можно ли лишать человека жизни, если он страдает от неизлечимой болезни. В современном мире тот факт, что человек просит лишить себя жизни медикаментозным способом, дабы не терпеть больше страданий, самоубийством уже не счита­ется. Точно так же, как не считается убийством со стороны врача «облегчение страдания боль­ного», а напротив, многими признается актом милосердия.