У меня был один слуга, по имени Юсуф, который нас мое копье и щит и вел на поводу мою лошадь. Он не скакал за дичью и не преследовал ее; Мой отец гневался на него за это каждый раз, когда мы выезжали на охоту. Мой слуга сказал ему: «О господин мой, никто из присутствующих, упаси Аллах, не приносит тебе столько пользы, как твой сын Усама, позволь же мне находиться за ним с его лошадью и оружием. Если он тебе понадобится, ты найдешь его, и считай, что меня с вами нет». После этого отец уже не бранил Юсуфа и не сердился за то, что он не скачет за дичью. [309]

Владыка Антиохии пошел против нас, сражался с нами и ушел, не заключив мира[34]. Мой отец, да помилует его Аллах, выехал на охоту, хотя арьергард франков еще не удалился от города. Наша конница преследовала франков, и они повернули к ней. Мой отец уже отдалился от города, и когда франки подошли обратно к городу, отец поднялся на Телль Сиккин. Он увидел франков, которые были между ним и городом, но продолжал оставаться на холме, пока франки не ушли от города. Тогда отец возвратился к охоте.

Он гонял козуль в области крепости аль-Джиср[35], да помилует его Аллах, и однажды свалил из них пять или шесть, сидя на своей темно-гнедой кобыле, которую называли «кобыла Хурджи» по имени ее хозяина, который ее продал. Отец купил у него эту кобылу за триста двадцать динаров. Когда он гнал последнего оленя, передняя нога лошади попала в яму, вырытую для кабанов. Лошадь опрокинулась на отца и сломала ему ключицу. Затем она поднялась, ускакала локтей на двадцать, пока отец лежал сброшенный, но вернулась и остановилась над его головой, испуская жалобное ржание, пока отец не поднялся и его слуги, подойдя к нему, не посадили его на лошадь. Вот как поступают арабские лошади.

Я выехал с отцом, да помилует его Аллах, направляясь в горы на охоту за куропатками. Один из его слуг, по имени Лулу, да помилует его Аллах, опустился вниз по какому-то делу, когда мы были вблизи от города, на заре. Под Лулу была рабочая лошадь. Когда она увидала тень колчана своего хозяина, она испугалась ее, сбросила Лулу и сама убежала. Клянусь Аллахом, я скакал за ней вместе со слугами от зари до захода солнца, пока мы не загнали ее в конюшню одного человека в какой-то заросли тростника. Конюшие протянули впереди лошади веревку и схватили ее, как хватают дикого зверя. Я взял лошадь и возвратился. Мой отец, да помилует его Аллах, стоял около самого города, ожидая меня; он не охотился и не уезжал домой. [310] Такие лошади больше похожи на диких зверей, чем на лошадей.

Отец, да помилует его Аллах, рассказал мне следующее: «Я выезжал на охоту, и со мной выезжал начальник Абу Тураб Хайдер, сын Катрамы, да помилует его Аллах. Это был наставник моего отца, и отец выучил с ним наизусть Коран и занимался с ним арабским языком. Когда мы прибывали на место охоты, он сходил с коня, садился на скалу и читал Коран, а мы охотились вокруг него. Когда мы кончали охоту, шейх садился на лошадь и ехал с нами. Однажды он сказал: „О господин наш, я сидел на камне, когда маленькая куропатка торопливо, несмотря на усталость, подлетела к скале, на которой я сидел, и спряталась. Вдруг сзади показался сокол. Он был еще далеко от нее и опустился на землю напротив меня. Лулу принялся кричать: „Смотри, смотри, господин наш!“. Он подскакал, а я говорил: „О боже, скрой птицу“. – „О господин наш, где куропатка?“ – спросил Лулу. „Я ничего не видел, – ответил я, – сюда никто не залетал“. Лулу сошел со своей лошади и обошел кругом камня, заглянул под него и увидал куропатку. „Я говорю, что куропатка здесь, – воскликнул он, – а ты говоришь, что нет“. Он захватил ее, о господин наш, сломал ей ноги и бросил соколу,– закончил шейх, – а мое сердце разрывалось за нее“.

Этот Лулу, да помилует его Аллах, был опытнейшим охотником. Однажды я видел его, когда к нам появились из пустыни отбившиеся от стаи зайцы. Мы выехали на охоту за ними и ловили много их; это были маленькие красные зайцы. Я был свидетелем того, как Лулу обнаружил десять зайцев, ранил девять из них своими стрелами и захватил их. Затем он выгнал десятого зайца, но отец, да помилует его Аллах, сказал ему: «Оставь его, сохрани его для собак, это будет для них забавой». Зайца сохранили и пустили на него собак, но заяц убежал и спасся. «О господин мой, – сказал Лулу, – если бы ты мне позволил, я бы его ранил и поймал».

Однажды при мне подняли зайца и пустили на него собак. Заяц спрятался в нору в области Хувайбы, за [311] ним вошла в нору черная собака, но сейчас же вышла, корчась. Она упала и умерла, и мы не успели уйти, как она лопнула, околела и разложилась. Произошло это потому, что ее ужалила в норе змея.

Вот один из удивительных случаев, виденных мною на охоте с соколами. Я выехал с отцом, да помилует его Аллах, после дождей, которые долго не прекращались и мешали нам в течение нескольких дней. Когда дождь перестал, мы выехали с соколами, желая поохотиться на водяных птиц. Мы увидали птиц, плескавшихся в болоте под холмом. Мой отец выехал вперед и пустил на них сокола, сменившего перья дома. Сокол поднялся вверх с птицами, ударил некоторых из них и спустился, но мы не видели с ним никакой добычи. Мы сошли около него с коней, и оказалось, что он поймал скворца и покрыл его своей лапой. Он не ранил его и не причинил ему вреда. Сокольничий сошел с коня и освободил скворца целым.

Я видел со стороны диких гусей горячность и доблесть, подобную горячности и доблести людей. Однажды мы пустили соколов на стаю гусей и стали бить в барабан; птицы взлетели, а соколы бросились преследовать одну из них и выхватили ее из среды остальных. Мы были в отдалении от нее, она закричала, и пять-шесть гусей бросились к ней и принялись бить соколов своими крыльями. И если бы мы поспешно не подъехали к ним, они бы освободили пойманную птицу и сломали бы крылья соколов своими клювами. Эта горячность противоположна горячности дрофы, потому что, когда к ним приближается сокол, они спускаются на землю, и какие бы крути ни описывал вокруг нее сокол, она поворачивается к нему хвостом, а когда он приближается к ней, она бросает в него свои извержения и мочит ему перья, засоряет ему оба глаза н улетает; если же то, что она делает, не попадает в цель, сокол схватывает ее.

Примером необыкновенной охоты соколов моего отца, да помилует его Аллах, может служить следующее. На руке отца был молодой замечательный сокол. У одного ручья водились аймы, а это большая птица, цветом похожая на цапель, только они больше журавлей, [312] и расстояние от конца одного их крыла до конца другого крыла – четырнадцать пядей. Сокол начал преследовать птицу, отец пустил его на нее и стал бить в барабан. Айма взлетела, и сокол бросился на нее, схватил ее, и оба упали в воду; это было причиной опасения сокола, а иначе айма убила бы его своим клювом. Один из слуг отца бросился в воду одетым и вооруженным, он схватил айму и вытащил ее. Когда она оказалась на земле, сокол начал смотреть на нее, кричать и улетать от нее. Он никогда больше ей не показывался. Я не видел, чтобы другие соколы охотились на эту птицу, потому что она такова, как сказал Абу-ль-Ала сын Сулеймана[36] о грифоне[37]: «Я смотрю на грифона, как на птицу слишком большую для того, чтобы за ней охотились».

Мой отец, да помилует его Аллах, отправлялся к крепости аль-Джиср, изобиловавшей дичью. Он оставался там несколько дней, а мы были с ним и охотились за куропатками, рябчиками, водяными птицами, козулями, газелями и зайцами. Однажды он отправился к крепости, и мы выехали на охоту за рябчиками. Отец пустил на рябчика сокола, которого нес и обучил невольник по имени Николай. Николай поскакал вслед за соколом, когда рябчик подал голос из чащи. Вдруг крики Николая наполнили наши уши, и он вскачь вернулся обратно. «Что с тобой?» – спросили мы его. «Лев вышел из чащи, в которой засел рябчик! – ответил Николай. – Я оставил там сокола и убежал». Но лев оказался таким же трусом, как и Николай. Когда он услыхал колокольчики сокола, он вышел из зарослей и бросился бегом в чащу.